Салахов и Ислямова против Украины

ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

ПЯТАЯ СЕКЦИЯ

 

ДЕЛО «САЛАХОВ И ИСЛЯМОВА ПРОТИВ УКРАИНЫ»

(Жалоба № 28005/08)

РЕШЕНИЕ

СТРАСБУРГ

14 марта 2013 года

 

Настоящее решение вступит в силу при условиях, изложенных в Статье 44 § 2 Конвенции. Оно может быть предметом редакционной правки.

По делу «Салахов и Ислямова против Украины»,

Европейский суд по правам человека («Суд») (пятая секция), заседая в качестве Палаты, состоящей из:

Марка Виллингера (Mark Villinger), Председателя,

Ангелики Нусбергер(Angelika Nußberger) ,

Бостьяна М. Зупачича (Boštjan M. Zupančič),

Ганны Юдкивской (Ganna Yudkivska),

Андрэ Потоки (André Potocki),

Пола Лемменса (Paul Lemmens),

Алеша Пейчала (Aleš Pejchal), судей,

и Клаудии Вестердик (Claudia Westerdiek), Секретаря Секции,

после обсуждения за закрытыми дверями 12 февраля 2013 года,

выносит следующее решение, которое было принято в тот день:

 

ПРОЦЕДУРА

1. Дело берёт своё начало в жалобе (№ 28005/08) против Украины, поданной в Суд по ст. 34 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод («Конвенции») гражданином Украины – господином Линаром Ирековичем Салаховым («первым заявителем») 8 июня 2008 года. 2 августа 2008 года первый заявитель умер, и 1 сентября 2008 года его мать, также гражданка Украины, госпожа Алия Фазыловна Ислямова («второй заявитель») выразила своё желание продолжать дело по первоначальному заявлению от имени сына и присоединила свои собственные возражения по делу.

2. Заявители были представлены господином А. Лесовым, практикующим юристом в Симферополе. Украинское правительство («Правительство») в последний раз было представлено его Представителем – господином Назаром Кульчицким.

3. Заявители жаловались по ст. 2 и ст. 3 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод («Конвенции») на то, что незамедлительная и адекватная медицинская помощь не была доступна первому заявителю, что подвергало опасности его жизнь. Они также жаловались, что власти Государства не обеспечили немедленной госпитализации, как было указано Судом по Правилу 39 Регламента Суда. После смерти первого заявителя его мать обвинила власти в этом. В дополнение к вышеупомянутым жалобам она жаловалась на содержание её сына в наручниках в больнице. Более того, она жаловалась на то, что не было проведено эффективное национальное расследование его смерти. И последнее, второй заявитель жаловалась по ст. 3 Конвенции на её собственные страдания в связи с вышеуказанным.  

4. 7 сентября 2009 года Председатель Пятой секции решил начать процедуру коммуникации с Правительством по жалобам по статьям 2 и 3 Конвенции в отношении первого заявителя. Также было решено постановить о приемлемости и по существу жалобы одновременно (ст. 29 § 1).

5. 29 мая 2012 года Палата решила по Правилу 54 § 2 (с) Регламента Суда о том, что сторонам должно быть предложено подавать дальнейшие письменные возражения о приемлемости и по существу жалобы касательно заявления по ст. 3 Конвенции в отношении второго заявителя и выполнения Государством предварительной меры, указанной Судом.  

ФАКТЫ

I. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

6. Первый заявитель родился в 1981 году и умер 2 августа 2008 года. Второй заявитель родилась в 1955 году и живёт в городе Зуя в Крыму.

 А. Предыстория дела

7. 30 сентября 2005 года первый заявитель был протестирован ВИЧ-позитивным.

8. 2 февраля 2006 года Центр по предотвращению и борьбы со СПИДом в Крыму («СПИД-центр») проинформировал его о результатах теста и предложил ему зарегистрироваться для медицинского контроля. Однако первый заявитель не последовал совету (см. также параграфы 21 и 59 ниже).

 

В. Уголовные преследования в отношении первого заявителя и медицинское обращение с ним в местах содержания под стражей

9. 20 ноября 2007 года первый заявитель был арестован милицией по подозрению в грабеже мобильного телефона у своего знакомого. По словам второго заявителя, её сын в тот же день проинформировал следователя о своём ВИЧ статусе и выразил обеспокоенность о том, что его здоровье может ухудшиться в местах содержания под стражей. Предположительно эта информация была проигнорирована. По словам Правительства, первый заявитель не уведомил о своём ВИЧ-статусе.

10. Первый заявитель был помещён в изолятор временного содержания Бахчисарайского отдела милиции («ИВС»). Дежурный офицер обследовал его и доложил о том, что он не имел видимых повреждений и не имел жалоб.

11. 23 ноября 2007 года Бахчисарайский районный суд («Бахчисарайский суд») заключил первого заявителя под стражу в ожидании суда.

12. 30 ноября 2007 года первый заявитель прошёл рентгеноскопию в местной поликлинике; никакой патологии лёгких не было обнаружено.

13. 2 декабря 2007 года его доставили из ИВС в Симферопольский центр предварительного заключения № 15 («СИЗО»), где он был обследован терапевтом (врачом общей практики), дерматологом, стоматологом и психиатром. Все признали, что он в хорошем здоровье. В соответствии с медицинскими записями первый заявитель не имел никаких жалоб, связанных со здоровьем и не сообщил о каких-либо заболеваниях. Его рост и вес были зафиксированы как 180 см и 78 кг соответственно.

14. Первый заявитель содержался в СИЗО со 2 по 28 декабря 2007 года, затем впоследствии с 10 января по 10 февраля 2008 года и с 18 февраля по 2 июня 2008 года. В промежутках с 28 декабря 2007 года по 10 января 2008 года, с 10 по 18 февраля и со 2 по 20 июня 2008 года он содержался в ИВС.

15. В соответствии с записями его медицинских обследований от 10 января и 10 и 18 февраля 2008 года он был в хорошем здоровье и не имел никаких жалоб на здоровье.

16. В соответствии с медицинской картой СИЗО, 28, 29 и 30 мая 2008 года первый заявитель жаловался на насморк, ринит и ангину. Терапевт СИЗО установил у него ОРЗ и назначил прием лекарств.

17. Что касается промежутков между вышеуказанными записями от 18 февраля и 28 мая 2008 года, то никаких документов не содержится в материалах дела. Однако заявители утверждали, что в начале марта 2008 года здоровье первого заявителя резко ухудшилось. Предположительно он имел постоянную температуру 39-40° С и страдал от серьёзных пищеварительных расстройств. В соответствии с информацией, предоставленной заявителями, администрация мест содержания под стражей вызывала скорую помощь в связи с этим несколько раз. Характер вмешательства скорой помощи остался неясным.

18. 31 мая 2008 года первый заявитель был дополнительно обследован инфекционистом СИЗО, который выдал справку о следующем. Первый заявитель жаловался на высокую температуру и потерю веса за предыдущие два месяца. Врач порекомендовал пройти тест на ВИЧ, на что первый заявитель согласился. Тест был назначен на 2 июня 2008 года. Однако он не был проведён из-за переведения первого заявителя из СИЗО в ИВС (см. параграф 14 выше).

19. 2 июня 2008 года после другого перевода из СИЗО в ИВС первый заявитель пожаловался фельдшеру ИВС на то, что он чувствовал слабость и имел высокую температуру и боли в спине. Фельдшер ввёл ему некоторые жаропонижающие средства.

20. 3 июня 2008 года первый заявитель был доставлен в центральную больницу, где он был обследован терапевтом и ему провели УЗИ печени, жёлчного пузыря, поджелудочной железы, селезёнки и почек. Были проведены также следующие тесты: рентгеноскопия грудной клетки, электрокардиограмму, обследование органов пищеварения и обычные клинические анализы крови и мочи. Терапевт центральной больницы диагностировал у первого заявителя язву, желудочно-кишечное кровотечение, геморрой, хронический бронхит и заподозрил инфицирование ВИЧ.

21. 4 июня 2008 года  главный врач СПИД-центра сообщил второму заявителю в ответ на её запрос от 3 июня 2008 года, что у ее сына был установлен положительный результат ВИЧ-теста 30 сентября 2005 года и что он был уведомлён о результате 2 февраля 2006 года, но не был зарегистрирован для наблюдения в том центре.  

22. 5 июня 2008 года первый заявитель был снова доставлен в центральную больницу  – на этот раз для обследования инфекционистом. Согласно со справкой, выданной врачом, первый заявитель жаловался ему на страдание от болей в желудке, поражений в полости рта, сыпи на коже, кашля и одышки. Он также жаловался на потерю около 10 кг веса за предыдущие три месяца. Обследовав первого заявителя, врач диагностировал у него пневмосцитную пневмонию, кандидоз ротоглотки и пищевода (молочницу) и язву. Более того, он заключил, что симптомы свидетельствовали о ВИЧ-инфекции четвёртой клинической стадии. Несмотря на то, что врач оценил состояние первого заявителя как «средней тяжести» и отметил, что он нуждался в медицинском лечении в связи с вышеуказанными обстоятельствами, было вынесено общее заключение о том, что не было необходимости в срочной госпитализации.

23. Мать первого заявителя была уведомлена о диагнозах. Она приобрела прописанные лекарства, и фельдшер ИВС ввёл их её сыну.

24. 6 июня 2008 года адвокат первого заявителя обратился в Бахчисарайский суд с ходатайством освободить его клиента в связи с критическим состоянием его здоровья. Он отмечал, что первый заявитель нуждался в срочном специализированном медицинском лечении, так как он имел ВИЧ инфекцию четвёртой клинической стадии и сопутствующие кандидоз пищевода и пневмосцитную пневмонию. Адвокат утверждал, что первый заявитель был на грани смерти и что для того, чтобы спасти его жизнь, ему необходимо было быть на свободе, чтобы быть в состоянии искать адекватную медицинскую помощь. Более того, адвокат отмечал, что его клиент имел постоянное место жительства и что он как не скрывался от следствия, так и никоим образом не препятствовал ему. К тому же, учитывая его безнадёжное состояние здоровья, он не представлял опасности для общества.

25. Бахчисарайский суд отказал в удовлетворении вышеуказанного ходатайства (это постановление не содержится в материалах дела в Суде).

26. 11 июня 2008 года Бахчисарайская районная прокуратура распорядилась местному отделу милиции доставить первого заявителя в центральную больницу для другого обследования с целью уточнения, было ли его состояние здоровья совместимым с содержанием под стражей.

27. 13 июня 2008 года первый заявитель был доставлен в центральную больницу, где он был снова обследован инфекционистом. Врач пришёл к предварительному заключению о том, что первый заявитель страдал от ВИЧ инфекции второй клинической стадии, которая не вызывает необходимости срочной госпитализации. Было рекомендовано последующее обследование в СПИД-центре с целью решения вопроса необходимости медицинского лечения. Врач также принял меры для прохождения первым заявителем лабораторных тестов, таких как анализы крови и мочи, а также теста на сахар и рентгеноскопию грудной клетки.

28. 16 июня 2008 года заявители попросили Суд указать украинскому правительству  в соответствии с Правилом 39  Регламента Суда о том, что первый заявитель должен быть незамедлительно госпитализирован и обеспечен медицинской помощью, учитывая серьёзное ухудшение его здоровья и предполагаемое отсутствие адекватной медицинской помощи.

29.  17 июня 2008 года Председатель Пятой Секции решил удовлетворить этот запрос и указать Правительству – ответчику в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда о том, чтобы первый заявитель «должен быть немедленно переведён в больницу или другое медицинское учреждение, где он [мог бы] получить адекватное лечение его состояния здоровья до дальнейшего уведомления». В тот же день (вторник, рабочий день) было отправлено по факсу сообщение Правительству, уведомляющее о его решении.

30. 18 июня 2008 года адвокат первого заявителя ещё раз обратился с ходатайством освободить его клиента в Бахчисарайский суд. Он повторил, что жизнь первого заявителя была в опасности. Адвокат также сослался на вышеуказанное решение Суда относительно применения Правила 39 Регламента Суда в деле первого заявителя.

31. В тот же день, 18 июня 2008 года после другого запроса Бахчисарайским отделом милиции о необходимости госпитализации первого заявителя главный врач инфекционного отделения центральной больницы установил, что первый заявитель не нуждался в срочной госпитализации.

32. Как результат, Бахчисарайский суд отказал в удовлетворении ходатайства первого заявителя об освобождении, поданного ранее в тот день.

33. 18 июня 2008 года второй заявитель пожаловалась главному врачу центральной больницы о предполагаемом не предоставлении её персоналом её сыну адекватной медицинской помощи вопреки заявлениям, которые она делала в этом отношении 4 и 5 июня, а также дважды 13 июня 2008 года. Она настаивала на том, что его жизнь была в опасности. По словам второго заявителя, её сын никогда не подвергался полному медицинскому обследованию. Она считала, что врачи избегали его лечения, потому что он был, во-первых, ВИЧ-позитивным, а во-вторых, арестованным.

34. 20 июня 2008 года первого заявителя доставили в СПИД-центр, где были установлены следующие диагнозы, классифицированные как предварительные: ВИЧ-инфекция четвёртой клинической стадии, системный кандидоз ротоглотки и пищевода, постоянная высокая температура с выраженным синдромом интоксикации, потеря массы тела более 15% и себорейный дерматит волосистой части головы. Врачи СПИД-центра сделали заключение о необходимости проведения дополнительного обследования с целью уточнения диагнозов, а также о необходимости стационарного лечения.

35. В тот же день он был переправлен в центральную больницу, где он был помещён в палату под охраной милиции. По словам второго заявителя, её сын постоянно держался в наручниках, прикованный к кровати. Она подала Суду две его фотографии, сделанные 25 июня 2008 года. На них был заснят первый заявитель с прикованной левой рукой в наручниках к кровати больницы. В соответствии с письмом первого заместителя министра охраны здоровья Представителю Правительства от 23 октября 2009 года (см. также параграф 79 ниже), в котором делалась ссылка на медицинскую карточку первого заявителя в центральной больнице, 20 июня 2008 года он прибыл туда в наручниках. Однако не было зафиксировано в медицинской карточке, оставался ли он в наручниках на протяжении лечения его в больнице.

36. В какой-то момент 20 июня 2008 года первый заявитель написал «объяснение» милиции, в соответствии с которым он не сообщал ни администрации СИЗО, ни администрации ИВС о своей ВИЧ-инфекции «по понятным причинам». После того, как его мать уведомила их о том, что он может иметь этот диагноз, 5 и 13 июня 2008 года он прошёл медицинские обследования в центральной больнице, результатом чего стало назначение медикаментозного лечения. Позднее фельдшер провёл это лечение ему в ИВС. Первый заявитель утверждал, что он не имеет жалоб на персонал ИВС. Однако, по словам второго заявителя, её сын написал вышеуказанное объяснение под давлением.

37. 24 июня 2008 года первый заявитель написал второе объяснение, в котором он утверждал, что он начал чувствовать себя нехорошо во время его содержания под стражей (на имеющейся копии дата неразборчива). Он отметил, что искал обследования терапевтом в связи с его постоянной высокой температурой, а также болью в почках, печени и кишечными коликами. Вместо этого к нему был отослан фельдшер, который лишь дал ему жаропонижающее средство. Поскольку ему никак лучше не стало, в какой-то момент между 22 и 25 мая 2008 года фельдшер начал вводить ему инъекции цефтриаксона (антибиотик). Высокая температура и боль в спине, однако, не прекратились. Как результат, 29 мая 2008 года он был помещён в больницу СИЗО без каких-либо изменений в его лечении. После его перевода в ИВС 4 июня 2008 года он начал принимать некоторые другие лекарства, которые были приобретены его матерью.

38. 24 июня 2008 года адвокат первого заявителя снова обратился с ходатайством об освобождении его клиента, ссылаясь на серьезность его состояния и на тот факт, что прокурор не возражал против его освобождения.

39. В этот же день прокурор г.Бахчисарая обратился к судье Бахчисарайского суда, в производстве которого находилось уголовное дело первого заявителя, перенести слушание дела, назначенное  на 3 июля 2008 года, на более раннюю дату, учитывая «критическое состояние» первого заявителя, а также необходимость для него пройти лечение в симферопольской больнице № 7, которая специализировалась на лечении СПИДа («больница № 7»). Прокурор отметил необходимость безотлагательного рассмотрения ходатайства об освобождении.

40. На неопределённую дату (возможно, 4 июля 2008 года – см. параграф 47 ниже) Бахчисарайский суд отказал в удовлетворении вышеуказанного ходатайства об освобождении первого заявителя.

41. 26 июня 2008 года главный врач центральной больницы ответил на жалобу второго заявителя о предполагаемом не предоставлении её сыну необходимой медицинской помощи. Он отметил, что существующие медицинские записи были недостаточными для оценивания развития его заболевания со временем. Запросы о медицинской помощи, адресованные больнице, были ситуативного характера, и помощь должным образом предоставлялась.

42. В тот же день первого заявителя перевезли из центральной больницы в больницу № 7.

43. В соответствии с выпиской из его медицинской карточки во время нахождения в больнице № 7 его диагнозы включали те, которые были установлены в СПИД-центре 20 июня 2001 года (см. параграф 34 выше), а также следующие: пневмосцитную пневмонию, анемию второй степени, тяжёлый иммунодефицит (показатель CD4[1] равнялся 48 клеток/мм³) и энцефалит неизвестного происхождения. Более того, как сопутствующие заболевания были указаны токсический гепатит, гепатолиенальный синдром, поверхностный гастрит и дуоденогастральный рефлюкс.

44. Согласно с письмом первого заместителя Министра охраны здоровья Представителю Правительства от 23 октября 2009 года (см. также параграф 67 ниже), который, в свою очередь, ссылался на информацию от руководства больницы № 7, первый заявитель был пристегнут наручниками во время его нахождения в больнице № 7 с 26 июня по 28 июля 2008 года. В то же время, в вышеуказанном письме было отмечено, что нет данных о том, что они применялись к нему постоянно.

45. 2 июля 2008 года начальник ИВС рассмотрел жалобу второго заявителя на предполагаемое непредоставление её сыну необходимой медицинской помощи и вынес решение, в котором отказал начать уголовное расследование по этому делу. Он отметил, что первый заявитель скрыл от администрации факт своей ВИЧ-инфекции. В любом случае он получил адекватную медицинскую помощь в период его содержания в ИВС.

46. В этот же день главный врач больницы № 7 написал Бахчисарайскому отделу милиции о том, что первый заявитель нуждается в длительном медицинском лечении и неограниченной свободе движений, а также, что  любое прерывание его лечения может привести к резкому ухудшению его здоровья.

47. 4 июля 2008 года Бахчисарайский суд признал первого заявителя виновным в мошенничестве (вместо обвинения в грабеже, выдвинутого прокуратурой – см. параграф 9 выше) и приговорил его к штрафу в 850 гривен (эквивалент 115 евро на то время). В решении отмечалось, что до момента, когда решение вступит в силу, первый заявитель должен оставаться под стражей.

48. 10 июля 2008 года к первому заявителю начали применять антиретровирусную терапию в больнице № 7. В соответствии с данными, предоставленными Министерством охраны здоровья в его письме Представителю Правительства от 23 октября 2009 года, первый заявитель отказался – очевидным образом в одном случае – принимать прописанное лекарство.

49. В тот же день, 10 июля 2008 года, второй заявитель запросила у главы Бахчисарайского отдела милиции позволить ей навещать своего сына и ухаживать за ним в больнице, учитывая его критическое состояние. Она также жаловалась прокурору Бахчисарайской прокуратуры на продолжительное содержание первого заявителя в наручниках и просила прекратить это.

50. 15 июля 2008 года глава Бахчисарайского отдела милиции ответил второму заявителю, что её сын в любом случае вскоре будет освобождён, как только решение суда от 4 июля 2008 года вступит в законную силу.

51. 18 июля адвокат первого заявителя также просил о прекращении содержания в наручниках, отмечая, что было уже понятно, что его клиент был на грани смерти. Тем не менее, он оставался под стражей двух работников милиции в палате с окнами, перекрытыми решётками, и пристёгнутым наручниками к его кровати. Такие меры безопасности были не только неоправданные, но и бесчеловечные. Более того, адвокат утверждал, что, как узнала второй заявитель, некоторые работники милиции, охраняющие её сына, насмешливо предложили его установить кабель в палате и пристегнуть его наручниками к этому кабелю, так чтобы его движения были бы «практически неограниченными».

 

С. Медицинское лечение первого заявителя после его освобождения из мест содержания под стражей и его смерть

52. 18 июля 2008 года милиция сняла меры безопасности в отношении первого заявителя (очевидно на основании того, что судебное решение от 4 июля вступило в законную силу), и второй заявитель забрала его домой. Она написала записку администрации больницы № 7, утверждая, что она забирала своего сына домой «по семейным обстоятельствам».

53. Однако на следующий день первый заявитель был снова госпитализирован в больнице № 7 в связи с ухудшением его здоровья.

54. 1 августа 2008 года второй заявитель забрала его снова домой, написав записку администрации больницы, похожую на ту, которую она написала 18 июля 2008 года.

55. 2 августа 2008 года первый заявитель умер.

Расследование смерти первого заявителя

56. После смерти ее сына второй заявитель жаловалась в органы прокуратуры на предполагаемый отказ в своевременной и адекватной медицинской помощи, доступной ему под стражей, что, по ее мнению, привело к его смерти.

57. 20 января 2009 года прокурор Бахчисарайской прокуратуры уведомил её о том, что решение начальника ИВС от 2 июля 2008 года (см. параграф 45 выше) было отменено и расследование обстоятельств медицинской помощи, предоставленной первому заявителю, было возобновлено.

58. 17 февраля 2009 года Министерство охраны здоровья учредило комиссию для расследования этого вопроса.

59. 20 марта 2009 года комиссия выдала официальный отчёт расследования, который заключал, что врачи центральной больницы не несут ответственности за смерть первого заявителя. Она отметила, что, несмотря на то, что СПИД-центр уведомил его о его ВИЧ-позитивном статусе и объяснил ему необходимость медицинского контроля уже 2 февраля 2006 года, первый заявитель не выразил желания провести медицинское обследование или встать на учёт для контроля. Как результат, антиретровирусная терапия не была начата в должное время, таким образом, осложняя развитие заболевания. Комиссия предоставила следующие полученные данные:

«1. Предоставление медицинской помощи лицам, содержащимся под стражей, является обязанностью медицинских работников милиции.

2. Специалисты центральной больницы не проводят медицинских консультаций или обследований лицам, содержащимся под стражей, без приглашения сделать это со стороны персонала [мест содержания под стражей].

3. [Первый заявитель] воспользовался обследованиями, консультациями специалистов, лабораторными тестами и лечением в центральной больнице полностью и в соответствии с утверждёнными стандартами.

4. Ухудшение [его] здоровья и осложнения связаны с задержкой в его обращении за медицинской помощью после прохождения теста на ВИЧ с позитивным результатом, а также тяжести основного заболевания, которое вызвало необратимый процесс в [его] организме».

 

60. 23 марта 2009 года второй заявитель снова пожаловалась прокурору г.Бахчисарая. Она сослалась, в частности, на предполагаемо неоправданное заключение инфекциониста от 13 июня 2008 года, в соответствии с которым её сын не нуждался в срочной госпитализации в то время (см. параграф 27 выше).

61. 31 марта 2009 года прокурор г.Бахчисарая отказался возбудить уголовное дело в отношении милиции или работников центральной больницы, признав жалобы второго заявителя необоснованной.

62. 3 апреля 2009 года прокурор г.Бахчисарая отменил решение от 31 марта 2009 года, поскольку необходимо было провести дальнейшее расследование, которое должно было включать следующие меры: допрос второго заявителя, работников ИВС и причастных врачей центральной больницы.

63. 4 мая 2009 года второй заявитель была допрошена прокурором. Она утверждала, что здоровье его сына стало резко ухудшаться в марте 2008 года и что он не получил своевременную и адекватную медицинскую помощь. По её словам, администрация мест содержания под стражей всего лишь вызывала скорую помощь несколько раз. Она настаивала наналожении ареста выемке и исследовании всей медицинской документации  в отношении её сына – из ИВС, СИЗО, центральной больницы и больницы № 7 – с целью оценки его медицинских нужд и фактическом реагировании на них с ноября 2007 года.

64. 25 мая 2009 года прокурор г.Бахчисарая отказал в возбуждении уголовного дела в отношении милиции или работников центральной больницы из-за отсутствия состава преступления в их действиях. Он основывался, в частности, на выводах комиссии Министерства охраны здоровья (см. параграф 59 выше), а также утверждениях работников милиции и врачей.

65. 18 августа 2009 года Бахчисарайский суд оставил в силе это решение. Он отметил, что первый заявитель сам не жаловался на милицию или медицинских работников. Более того, по-видимому, как только власти узнали о его ВИЧ-статусе, они предоставили ему адекватную медицинскую помощь.

66. 13 октября 2009 года Апелляционный суд Автономной Республики Крым («Крымский апелляционный суд») отменил постановление от 18 августа 2009 года и удовлетворил апелляцию. Он раскритиковал расследование, в частности, за то, что оно не уделило никакого внимания состоянию здоровья первого заявителя и медицинской помощи, если она имела место, предоставленной ему под стражей с 20 ноября 2007 года до начала июня 2008 года. Более того, апелляционный суд отметил, что оспариваемое постановление было вынесено судом первой инстанции в отсутствие второго заявителя и без какого-либо подтверждения, что она была должным образом уведомлена о слушании. Он возвратил дело в Бахчисарайский суд.

67. 23 октября 2009 года первый заместитель министра охраны здоровья отправил письмо Представителю Правительства в ответ на запрос последнего после коммуникации жалобы Правительству Судом (см. также параграфы 35, 44 и 48 выше). Оно содержало следующие выводы:

«1. Причинами ухудшения здоровья [первого заявителя] и осложнений в развитии [его] заболевания были следующие: позднее обращение [первого заявителя] в [СПИД-центр] за специальной медицинской помощью (с 2005 года), серьёзность основного заболевания (СПИД) и нерегулярность проведения антиретровирусной терапии в его отношении (были отказы [с его стороны] принимать лекарства).

2. Смерть [первого заявителя] не связана с предоставленной ему медицинской помощью или условиями в медицинских учреждениях, где он содержался. Она была вызвана тяжестью основного заболевания, которое вызвало необратимый процесс в [его] организме».

 

68. 17 декабря 2009 года Бахчисарайский суд отменил решение от 25 мая 2009 года (см. параграф 64 выше) и вернул дело прокурору г.Бахчисарая для дополнительного расследования.

69. 19 августа 2010 года прокурор г.Бахчисарая распорядился провести судебно-медицинское исследование с целью ответа на следующие вопросы:

1) Установил ли терапевт центральной больницы правильные диагнозы в отношении первого заявителя 3 июня 2008 года (детали см. в параграфе 20 выше)?

2) Были ли диагнозы, установленные инфекционистом 5 июня 2008 года (детали см. в параграфе 22 выше), а также его заключение о том, что первый заявитель не нуждался в срочной госпитализации, правильными?

3) Учитывая диагнозы, установленные 5 июня 2008 года, действительно ли первый заявитель не нуждался в срочной госпитализации и мог содержаться под стражей в ИВС и СИЗО?

4) Назначили ли врачи центральной больницы правильное медицинское лечение первому заявителю?

5) Действовали ли врачи центральной больницы правильно, назначая лабораторные тесты для первого заявителя (анализ крови и мочи, тест на сахар и рентген грудной клетки) только 13 июня, а не 3 или 5 июня 2008 года?

6) 18 июня 2008 года после повторного запроса Бахчисарайского отдела милиции о необходимости госпитализации первого заявителя заведующий инфекционным отделением центрально больницы выдал справку, в которой утверждалось, что первый заявитель не нуждался в срочной госпитализации. Правильно ли оценил врач серьёзность состояния первого заявителя? Были ли её заключения правильными?

7) Было ли правомерным со стороны медицинского персонала больницы № 7 выписать первого заявителя 18 июля 2008 года при условии, что запрос его матери о его выписке не содержал никакого указания о том, что она была предупреждена о возможных негативных последствиях?

8) Соответствовали ли действия медицинского персонала законодательству? Существовала ли причинная связь между действиями милиции и медицинского персонала и смертью первого заявителя?

70. 26 ноября 2010 года Крымское республиканское бюро судебно-медицинских исследований завершило своё экспертное заключение.

71. Ссылаясь на отсутствие медицинской документации относительно обследования первого заявителя 3 июня 2008 года, оно сочло «чрезвычайно сложным» ответить на вопрос № 1.

72. Что касается вопросов № 2 и № 3, то эксперты заключили, что диагнозы, установленные инфекционистом 5 июня 2008 года, не основывались на тщательном обследовании первого заявителя и не отображали серьёзность его состояния, в частности жар и гемодинамические параметры. Эксперты установили, что определение врача о том, что срочная госпитализация первого заявителя не была необходимой 5 июня 2008 года, не соответствовала установленным диагнозам. Они отметили, что у него диагностировали, в частности, пневмосцитную пневмонию, которая сама по себе оправдывала его срочную госпитализацию для стационарного медицинского лечения. Прописанное врачом лечение первого заявителя антибактериальными и противогрибковыми препаратами было признано правильным (очевидно, это был ответ на вопрос № 4, который не был указан).

73. В ответ на вопрос № 5 эксперты признали решение врача от 13 июня 2008 года по поводу необходимости дальнейших лабораторных исследований соответствующим применимым медицинским стандартам. Они отметили, что такие лабораторные тесты были уже проведены 4 июня 2008 года (из документов дела видно, что правильной датой было 3 июня 2008 года – см. параграф 20 выше), но они нуждались в дальнейшей проверке.

74. Экспертная комиссия ответила на вопрос № 6, что во время его обследования 18 июня 2008 года первый заявитель нуждался в срочной госпитализации и стационарном медицинском лечении.

75. Что касается вопросов № 7 и № 8, то эксперты отметили, что они не были компетентны давать правовую оценку действиям врачей. Учитывая отсутствия отчёта о вскрытии трупа, комиссия признала невозможным определить причину смерти первого заявителя или установить, была ли причинная связь между временем его госпитализации для специализированного лечения и его смертью.

76. 27 декабря 2010 года Бахчисарайская прокуратура возбудила уголовно дело в связи с неисполнением врачами центральной больницы своих профессиональных обязанностей. Это решение основывалось главным образом на данных, полученных экспертной комиссией, от 26 ноября 2010 года. В нём утверждалось, в частности, следующее:

«Прокурорское расследование собрало достаточно доказательств несоответствующего исполнения профессиональных обязанностей медицинскими работниками в результате халатности. Поздняя госпитализация и, соответственно, позднее предоставление медицинской помощи [первому заявителю] существенно способствовали ухудшению его здоровья, что составило тяжкие последствия для него».

 

 В материалах дела не содержится данных о каких-либо дальнейших событиях в этом расследовании или его результатах.

77. 29 апреля 2011 года прокурор г.Бахчисарая вынес решение об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении работников ИВС или СИЗО в связи с медицинской помощью, предоставленной первому заявителю. Ссылаясь на медицинские записи от 20 ноября и 2 декабря 2007 года, 10 января, 10 и 18 февраля и 28 мая 2008 года, а также более позднюю медицинскую документацию, прокурор не усмотрел ничего уголовного в действиях администрации мест содержания под стражей.

78. 9 августа 2011 года Бахчисарайский суд поддержал это решение, отказав в удовлетворении жалобы второго заявителя в этом отношении.

79. 22 сентября 2011 года Крымский апелляционный суд отменил постановление суда первой инстанции и возвратил дело назад для нового рассмотрения.

80. 16 ноября 2011 года Бахчисарайский суд снова отказал в удовлетворении жалобы второго заявителя.

81. Однако 13 марта 2012 года он пересмотрел свою позицию, по-видимому, после повторной жалобы второго заявителя. Бахчисарайский суд отменил постановление прокурора от 29 апреля 2011 года и возвратил дело на дополнительное расследование. Он отметил, что предпринятое расследование только непрямо относилось к персоналу ИВС и совсем не относилось к администрации СИЗО или медицинским работникам. Более того, персонал СИЗО, чьей обязанностью было отвечать на жалобы первого заявителя, даже не был идентифицирован. Бахчисарайский суд также усмотрел отсутствие данных в материалах дела относительно какого-либо ведения учёта жалоб первого заявителя на здоровье или свидетельствующих об отсутствии таких жалоб во время содержания под стражей.

82. Суд не был поставлен в известность о каких-либо дальнейших событиях.

 

II. ПРИМЕНИМЫЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО И ПРАКТИКА

83. Порядок медико-санитарного обеспечения лиц, которые содержатся в следственных изоляторах и учреждениях исполнения наказания, утверждённый Приказом № 3/6 от 18 января 2000 года Государственного департамента по вопросам исполнения наказаний, предусматривает, что медицинская помощь ВИЧ-инфицированным лицам должна быть предоставлена на тех же основаниях, что и кому-либо ещё (пункт 4.3.4). Порядок также содержит рекомендации, устанавливающие, что доступное, информативное и поддерживающее консультирование должно быть доступным перед и после теста на ВИЧ (приложение 28 к пункту 4.3.4).

84. Соответствующие положения Приказа № 186/607 от 15 ноября 2005 года Министерства охраны здоровья и Государственного департамента по вопросам исполнения наказаний «Об организации антиретровирусной терапии больных ВИЧ-инфекцией/СПИД, которые содержатся в учреждениях исполнения наказаний и следственных изоляторах» обобщены в деле Yakovenko v. Ukraine (№ 15825/06, §§ 49-52, 25 October 2007).

85. Статья 18 Закона «О предварительном заключении» (1993) излагает правила, которые регулируют использование мер безопасности, включая использование наручников. Работники места предварительного заключения вправе использовать меры физического воздействия и специальные средства, в том числе приёмы рукопашного боя, наручники и дубинки для прекращения физического сопротивления, насильственных действий, бесчинства и преодоления противодействия законным требованиям администрации места предварительного заключения, если другие способы не обеспечили исполнение возложенных на неё обязательств. Вид меры безопасности, а также время и способ её использования зависит от конкретных обстоятельств дела и личности задержанного.

86. Статья 140 § 1 Уголовного кодекса предусматривает наказание за ненадлежащее исполнение профессиональных обязанностей медицинским работником, что привело к тяжёлым последствиям для больного, «лишением права занимать определённые должности или заниматься определённой деятельностью» на срок до пяти лет или исправительными работами на срок до двух лет, или ограничением или лишением свободы на тот самый срок.

 

III. ПРИМЕНИМЫЕ МЕЖДУНАРОДНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

87. Соответствующие выдержки из третьего Общего доклада [CPT/Inf (93) 12] Европейского Комитета по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания (ЕКПП) устанавливают следующее:

«а. Доступ к врачу

…

35. Медицинская служба в местах лишения свободы должна быть способна обеспечивать, по крайней мере, регулярные амбулаторные консультации и неотложную медицинскую помощь (в дополнение они также часто могут иметь помещение больничного типа с кроватями). … Кроме того, врачам, работающим в местах лишения свободы, должна быть предоставлена возможность привлекать специалистов. …

Амбулаторное лечение должно осуществляться, при необходимости, под надзором со стороны медицинского персонала; во многих случаях для обеспечения дополнительного лечения недостаточно обращений, предпринимаемых лицом, лишенным свободы.

36. Должен быть обеспечен прямой доступ к хорошо оснащенной госпитальной службе либо в гражданской больнице, либо в медицинском учреждении по месту содержания. …

37. Всякий раз, когда возникает необходимость госпитализации или обследования специалистами больницы лиц, содержащихся под стражей, их следует перевозить так быстро и таким способом, как этого требует состояние их здоровья.

b. Равноценное медицинское обслуживание

38.  Медицинская служба мест содержания под стражей, должна обеспечивать лечение и уход, а также соответствующую диету, физиотерапевтическое лечение, реабилитацию или любое другое необходимое специальное лечение, на условиях, сопоставимых с теми, которыми пользуются пациенты вне таких учреждений. Также должна соответственно предусматриваться обеспеченность медицинским персоналом, персоналом по уходу и техническими специалистами, служебными помещениями, сооружениями и оборудованием.

Необходим соответствующий контроль за снабжением и распределением лекарств, а изготовление лекарств следует всегда поручать квалифицированному персоналу (фармацевту/медицинской сестре, и т.д.).

39. Медицинская карта должна заполняться на каждого пациента, содержать диагностическую информацию, а также текущие записи об изменениях состояния пациента и о любых специальных обследованиях, которым он подвергался. В случае перевода пациента в другое учреждение, карта должна быть направлена врачам того учреждения, куда поступает лицо, лишенное свободы.

Кроме того, медицинский персонал каждой бригады должен вести ежедневные записи в журнале, в котором содержится информация по отдельным происшествиям, имеющим отношение к пациентам. Такие записи полезны тем, что они дают общее представление о ситуации в организации здравоохранения в данном тюремном учреждении и в то же время освещают проблемы, которые могут возникнуть.

40. Предпосылкой успешного функционирования медицинской службы служит возможность для врачей и персонала по уходу регулярно встречаться и создавать рабочие группы под руководством старшего врача, который возглавляет службу».

88. Руководство Всемирной торговой организации («ВТО») по антиретровирусной терапии для ВИЧ инфекции у взрослых и подростков можно посмотреть в решении по делу Kozhokar v. Russia, № 33099/08, §§ 77-79, решение от 16 декабря 2010 года.

 

ПРАВО

 

I. ЗАЯВЛЕННЫЕ НАРУШЕНИЯ СТАТЕЙ 2 И 3 КОНВЕНЦИИ В ОТНОШЕНИИ ПЕРВОГО ЗАЯВИТЕЛЯ

89. Оба, первый заявитель при жизни и второй заявитель, поддерживая жалобу своего сына и присоединяясь к делу от своего имени после его смерти, жаловались, что Государство не смогло защитить его здоровье, физическое благополучие и жизнь в нарушение ст. 2 и ст. 3 Конвенции. Второй заявитель в дальнейшем жаловалась по ст. 3 Конвенции по поводу содержания её сына в больнице в наручниках. И последнее, она жаловалась, что национальное расследование его смерти было неэффективным.

90. Статьи 2 и 3 Конвенции, на которые заявители ссылались, в соответствующей части гласят:

Статья 2

«1. Право каждого лица на жизнь охраняется законом».

Статья 3

«Никто не должен подвергаться пыткам, бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию».

 

А. Приемлемость

1. Статус жертвы

91. Суд сначала отмечает, что второй заявитель может утверждать, что она является жертвой в понимании ст. 34 Конвенции по нарушениям, заявленным её покойным сыном и ею от его имени по ст. 2 и 3 Конвенции (см. Renolde v.France, № 5608/05, § 69, решение от 16 октября 2008 года).

 

2. Исчерпание средств национальной защиты в отношении предоставленной первому заявителю медицинской помощи и его смерти

92. Правительство утверждало, что вышеуказанные жалобы были преждевременными. В частности, оно отмечало, что уголовное расследование (начатое 27 декабря 2010 года) касательно медицинской помощи, предоставленной первому заявителю врачами центральной больницы, ещё не завершено. Правительство также заметило, что на дату его возражений второй заявитель не оспорил решение прокурора г. Бахчисарая от 29 апреля 2011 года, которым было отказано в возбуждении уголовного дела в отношении работников ИВС и СИЗО в связи с медицинским обслуживанием, предоставленным первому заявителю во время его содержания под стражей в этих учреждениях.

93. Второй заявитель утверждал, что после того, как национальные власти отклонили многочисленные запросы её сына об освобождении и специализированном медицинском лечении, которые он направлял в попытке спасти свою жизнь, не осталось никаких эффективных средств национальной защиты для исчерпания после его смерти. Далее она выразила точку зрения, что в любом случае национальное расследование обстоятельств смерти первого заявителя было медленным и неэффективным. Поэтому второй заявитель посчитала бессмысленным ожидать его завершения.

94. В отношении правила исчерпания средств национальной защиты Суд акцентирует на том, что оно должно применяться с некоторой степенью гибкости и без чрезмерного формализма. Суд уже решал в ряде случаев, что это правило не является ни абсолютным, ни способным быть применимым по умолчанию; в целях проверки его соблюдения важно учитывать обстоятельства каждого дела (см. Akdivar and Others v. Turkey [GC], решение от 16 сентября 1996 года, § 69, Reports of Judgments and Decisions 1996-VI, and Aksoy v. Turkey, решение от 18 декабря 1996 года, §§ 53-54, Reports1996-VI). Суд смотрит, в частности, сделал ли заявитель всё, что разумно могло предполагаться, для того, чтобы исчерпать имеющиеся средства национальной защиты (см. Merit v. Ukraine, № 66561/01, § 58, решение от 30 марта 2004 года).

95. Суд отмечает, что возражения Правительства в настоящем деле поднимают вопросы, которые тесно связаны с вопросом эффективности национального расследования смерти первого заявителя. Принимая во внимание жалобу второго заявителя о заявленной неэффективности рассматриваемого расследования, Суд обычно объединяет эти возражения по существу вышеуказанной жалобы (см., к примеру, Matushevskyy and Matushevska v. Ukraine, № 59461/08, § 66, 23 июня 2011 года). Однако определённые обстоятельства данного дела требуют другого подхода.

96. Следует отметить, что, оценивая эффективность средства национальной защиты для жалобы по ст.2 и ст. 3 Конвенции относительно недостаточной заботы о заявителе, который страдает от болезни, находясь под стражей, Суд считает, что решающим вопросом является то, может ли это средство предоставить прямую и своевременную помощь. Такое средство в принципе может быть одновременно превентивным и компенсирующим по своей природе. Там, где заявитель уже прибегал к любому из доступных соответствующих средств, считая его самым подходящим способом действия в его или её конкретной ситуации, заявитель в том случае не должен быть попрекаемым за то, что он не воспользовался другим альтернативным средством (см., mutatis mutandis, Melnik v. Ukraine, № 722286/01, §§ 68 и 70, решение от 28 марта 2006 года).

97. Суд отмечает, что стороны находятся в споре по поводу того факта, когда власти узнали о ВИЧ статусе первого заявителя. Суд рассмотрит этот отдельный вопрос позже, когда будет оценивать дело по существу. Для того чтобы установить, было ли соблюдено правило исчерпания средств национальной защиты, Суду достаточно отметить многочисленные запросы об освобождении по соображениям здоровья, которые подавал первый заявитель в июне 2008 года в суд, который рассматривал его уголовное дело. Те запросы, по мнению Суда, отчётливо выражали опасения первого заявителя за свою жизнь (см. и сравните с Dybeku v. Albania, № 41153/06, § 28, 18 декабря 2007 года, иMakharadze and Sikharulidze v. Georgia, № 35254/07, § 54, решение от 22 ноября 2011 года).

98. Другими словами, в самое нужное время, когда первый заявитель был ещё жив и мог лично обеспечивать своё благополучие, он делал всё разумное, по крайней мере, с начала июня 2008 года и далее, чтобы предупредить соответствующие органы о своей прогрессирующей ВИЧ инфекции и сопутствующих заболеваниях, в поисках превентивных мер по исправлению положения, изложенного в настоящей жалобе. При таких обстоятельствах было бы совершенно неуместным с точки зрения ст. 35 § 1 Конвенции упрекать второго заявителя за то, что она ретроспективно не преследовала никаких компенсационных средств правовой защиты, добиваясь завершения уголовного расследования и возмещения ущерба за неспособность Государства защитить здоровье и жизнь её сына (см. Makharadze v. Geoargia,упоминавшееся выше, § 55).

99. Поэтому Суд считает, что первый заявитель в достаточной мере воспользовался превентивным средством национальной правовой защиты для того, чтобы требование исчерпания было соблюдено.

100. Соответственно, Суд отклоняет это возражение Правительства без объединения его по существу жалобы в части эффективности национального расследования медицинской помощи первому заявителю и его смерти.

 

3. Исчерпание национальных средств защиты относительно содержания первого заявителя в больнице в наручниках

101. Правительство утверждало, что заявители могли, но не пожаловались о содержании первого заявителя в наручниках в органы прокуратуры или суды. Поэтому Правительство выразило мнение, что они не могут рассматриваться как такие, которые исчерпали доступные национальные средства правовой защиты, прежде чем подавать эту жалобу в Суд, как это предусмотрено ст. 35 § 1 Конвенции.

102. Второй заявитель не согласилась.

103. Суд отмечает, что из материалов дела можно увидеть, что второй заявитель действительно жаловалась на то, что её сын содержится в наручниках, главе Бахчисарайского отдела милиции и прокурору г. Бахчисарая (см. параграф 49 выше). Адвокат первого заявителя также поднял этот вопрос перед национальными властями (см. параграф 51 выше). Однако, эти жалобы не привели к результатам.

104. Поэтому Суд приходит к заключению, что заявители предприняли достаточные меры на национальном уровне, чтобы представить эту жалобу вниманию национальных властей (см. Sylenok and Tekhnoservis-Plus v. Ukraine, № 20988/02, § 76, решение от 9 декабря 2010 года). Более того, похоже, что содержание первого заявителя в больнице в наручниках составляет практику, с которой официально мирятся или которую допускают руководители конвойной службы (см., в подобной ситуации, Okhrimenko v. Ukraine, № 53896/07, § 94, решение от 15 октября 2009 года и, как пример противоположного, Tsygoniy v. Ukraine, № 19213/04, § 51, решение от 24 ноября 2011 года).

105. Соответственно, Суд также отказывает в этом возражении Правительства.

 

4. Иные вопросы приемлемости жалобы

106. Суд считает, что вышеуказанные жалобы (см. параграф 89 выше) не являются явно необоснованными в понимании ст. 35 § 3 (а) Конвенции. Суд далее находит, что они не являются неприемлемыми по каким-либо другим основаниям. Таким образом, они должны быть признаны как приемлемые.

 

В. СУЩЕСТВО ДЕЛА

1. Сфера вопросов для рассмотрения

107. Суд отмечает, что в предыдущих делах, где речь шла о смерти в местах содержания под стражей и родственники покойного жаловались на недостаток или несоответствие медицинской помощи, предшествующей смерти, на основании обеих ст. 2 и 3 Конвенции, он исследовал эту жалобу,  главным образом, с точки зрения ст. 2 (см. Tarariyeva v. Russia, № 4353/03, § 68, ECHR 2006-XV (выдержки) и Kats and Others v. Ukraine, № 29971/04, § 131, решение от 18 декабря 2008 года).

108. В делах, где заявители ссылались на оба вышеупомянутые положения в отношении предполагаемой несоответствующей медицинской помощи, доступной для них в местах содержания под стражей, но где не было факта смерти, Суд исследовал жалобу по ст. 3 Конвенции (см., к примеру, A.B. v. Russia, № 1439/06, § 114, решение от 14 октября 2010 года).

109. Однако настоящее дело отличается от ситуаций, описанных выше. Суд отмечает, что первый заявитель умер спустя 2 недели с его освобождения после специализированного лечения в гражданской больнице.

110. Суд отмечает, что жалобы заявителей, которые они выдвинули со ссылкой на обе ст. 2 и 3 Конвенции, имеют отношение к нескольким конкретным вопросам, а именно:

(а) была ли соответствующая медицинская помощь доступна первому заявителю во время его содержания в ИВС и СИЗО;

(b) предоставили ли ему врачи центральной больницы медицинскую помощь, которая была незамедлительной и надлежащим образом соответствовала его ухудшающемуся состоянию здоровья;

(c) достигло ли содержание первого заявителя в наручниках в больнице до уровня бесчеловечного или унижающего достоинство обращения;

(d) могут ли власти рассматриваться как такие, которые выполнили своё обязательство по защите жизни первого заявителя; и

(е) имело ли место эффективное национальное расследование обстоятельств его смерти.

111. В виду сложных вопросов, которые должны быть рассмотрены, Суд находит, что он должен оценить каждый из них отдельно: первые три упомянутые – в контексте ст. 3 Конвенции; и, учитывая эту предполагаемую причинно-следственную связь и способствующий характер для смерти первого заявителя, также оценить их совместно при рассмотрении жалоб по ст. 2 Конвенции (см. Bekirski v. Bulgaria, № 71420/01, § 124, решение от 2 сентября 2010 года).

 

2. Медицинская помощь в местах содержания под стражей

(а) Заявления сторон

112. Первый заявитель жаловался, что администрация ИВС и СИЗО не отреагировала своевременно и надлежащим образом на ухудшение его здоровья в период его содержания под стражей. Он утверждал, что с начала марта 2008 года его здоровье резко ухудшилось. А именно, он предположительно имел постоянную высокую температуру 39-40 °С и не мог есть из-за серьёзных пищеварительных расстройств. Вместо того чтобы убедиться, что он получал полноценные медицинские обследование и помощь, администрация мест содержания под стражей предположительно ограничилась вызовом несколько раз скорой помощи.

113. Ссылаясь на специальный медицинский контроль лиц с ВИЧ инфекцией, второй заявитель утверждала, что учреждения охраны здоровья, исполнительные органы и Департамент по вопросам исполнения наказаний должны были знать о положительном ВИЧ статусе её сына. Кроме того, она отметила, что он проинформировал следователя о его состоянии здоровья незамедлительно после его задержания милицией 20 ноября 2007 года.

114. Второй заявитель акцентировала, что во время его заключения под стражей в ноябре 2007 года у её сына было хорошее здоровье. В действительности его ВИЧ позитивный статус сам по себе не проявлялся тогда как имеющий какие-либо негативные последствия для его здоровья в дальнейшем. Соответственно, факт того, что первый заявитель не зарегистрировался для медицинского контроля в СПИД-центре, не может рассматриваться как такой, что освобождает власти, которые содержали его под стражей, от их обязанности обеспечить ему медицинскую помощь, как только это стало необходимо с ухудшением его здоровья в марте 2008 года.

115. Правительство оспорило вышеуказанные доводы. Оно отметило, что первый заявитель никогда сам не стремился встать на медицинский контроль и не искал никакой помощи в отношении его ВИЧ инфекции, когда он был на свободе. Более того, во время его содержания под стражей он утаил свой ВИЧ статус от властей. Медицинский персонал мест содержания под стражей, таким образом, не может быть порицаем за неприменение последовательной стратегии в отношении обращения с первым заявителем ввиду его ВИЧ инфекции, так как он не знал об этом.

 

(b) Оценка Суда

116. Суд указывает на спор между сторонами по поводу того, когда администрация мест содержания под стражей, в которых первый заявитель содержался, узнала о его ВИЧ статусе. Соответственно, Суд начнёт своё исследование жалобы заявителей в отношении предполагаемого недостатка своевременной и соответствующей медицинской помощи, доступной первому заявителю в тех местах содержания под стражей, путём установления этого факта, относящегося к данному вопросу.

 

(i) Установление фактов

117.  При отсутствии утверждений первого заявителя или какого-либо указания на противоположное, Суд считает установленным тот факт, что первый заявитель сам узнал о своём ВИЧ позитивном статусе в феврале 2006 года (см. параграфы 8, 21 и 59 выше).

118. Также общей точкой зрения сторон является то, что он не обращался в связи с этим за какой-либо медицинской помощью до его задержания.

119. Как в дальнейшем согласовано обеими сторонами, первый заявитель чувствовал себя хорошо во время его помещения под стражу 20 ноября 2007 года.

120. Возникает вопрос, проинформировал ли он после этого администрацию ИВС и/или СИЗО о его ВИЧ позитивном статусе и когда он это сделал.

121. По утверждению второго заявителя, её сын незамедлительно проинформировал следователя о своём состоянии. Однако Суд отмечает, что это утверждение не подтверждается какими-либо доказательствами. Наоборот, складывается впечатление, что это опровергается собственным письменным заявлением от 20 июня 2008 года, в котором он признал, что он скрыл свой ВИЧ статус от властей «по понятным причинам» (см. параграф 36 выше).

122. Суд также не видит никакого указания в материалах дела, что власти могли получить эту информацию из любого другого источника, как, например, от второго заявителя, которая, по-видимому, сама не знала о состоянии её сына до начала июня 2008 года (см. параграф 21 выше и для сравнения прецедентного права, см. Kats and Others v. Ukraine,упомянутое выше, §§ 33и 106).

123. Более того, Суд не упускает из вида записи медицинских обследований первого заявителя от 31 мая и 3 июня 2008 года, из которых можно сделать вывод о том, что первый заявитель, как ни странно, умолчал о его ВИЧ статусе даже перед врачами, которые его обследовали.

124. Наконец, учитывая требования конфиденциальности, присущие медицинскому контролю лиц с ВИЧ-позитивным статусом, Суд отклоняет доводы второго заявителя, что власти должны были знать, что её сын является ВИЧ-позитивным только потому, что СПИД-центр ранее продиагностировал его как такого.

125. В целом, Суд склонен согласиться с изложением событий Правительства, согласно с которыми первый заявитель не открыл своего ВИЧ статуса властям. Поэтому Суд признаёт, что власти узнали о его ВИЧ инфекции только 5 июня 2008 года, когда у него была диагностирована эта инфекция после обследования в центральной больнице (см. параграф 22 выше).

 

(ii) Исследование жалобы

126. Суд подчеркивает, что ст. 3 Конвенции возлагает обязанность на Государство  обеспечивать, учитывая практические требования тюремного заключения, то, чтобы здоровье и благополучие заключённого были адекватно гарантированы, в том числе  путём обеспечения ему необходимой медицинской помощи (см. Kudła v. Poland  [GC], № 30210/96, §§ 93-94, ECHR 2000-XI).

127. Для того чтобы установить, получал ли заявитель необходимую медицинскую помощь во время содержания под стражей, важно определить, обеспечили ли его власти Государства минимальным объёмом медицинского наблюдения для своевременного диагностирования и лечения его заболевания (см. Popov v. Russia, № 26853/04, § 211, 13 июля 2006 года и Mechenko v. Russia, № 35421/05, § 102, решение от 7 февраля 2008 года).

128. Другими словами, Суд должен определить, нуждался ли заявитель во время его содержания под стражей в регулярной медицинской помощи, был ли он лишён её, как он заявлял, и если так, то достигло ли это уровня бесчеловечного или унижающего достоинство обращенияю в нарушение ст. 3 Конвенции (см. Farbtuhs v. Latvia, № 4672/02, § 53, решение от 2 декабря 2004 года и Sarban v. Moldova, № 3456/05, § 78, решение от 4 октября 2005 года).

129. Одним из важных факторов для такой оценки является резкое ухудшение состояния здоровья лица в местах содержания под стражей, которое неизбежно ставит под сомнение соответствие медицинской помощи, доступной там (см. Farbtuhs v. Latvia, указанное выше, § 57 и Khudobin v. Russia, № 5969/00, § 84, ECHR 2006-XII (выдержки).

130. В установлении объёма медицинского наблюдения, требуемого и предоставляемого в каждом отдельном случае, Суд должен принять во внимание медицинские документы, поданные сторонами (см. Popov v. Russia, указанное выше, там же).

131. Суд повторяет в связи с этим, что распределение бремени доказывания в действительности связано со спецификой обьстоятельств фактов, характера сделанных заявлений и права Конвенции, поставленного под угрозу (основополагающее прецедентное право см. Nachova v. Bulgaria [GC], nos. 43577/98 и 43579/98, § 147, ECHR 2005-VII; и применение этого принципа в контексте жалоб по несоответствию медицинской помощи в местах содержания под стражей см. Štrucl and Others v.Slovenia, nos. 5903/10, 6003/10 и 6544/10, § 65, решение от 20 октября 2011 года).

132. Суд отмечает, что информация об условиях содержания под стражей, включая вопрос медицинской помощи, находится в пределах компетенции национальных властей. Соответственно, заявители могут испытывать сложности в получении доказательств для того, чтобы обосновать жалобу в связи с этим (см. Vladimir Vasilyev v. Russia, № 28370/05, § 66, решение от 10 января 2012 года). То, что ожидается от заявителей в таких делах – это подать по крайней мере детальное изложение фактов, на которые они жалуются (см. Visloguzov v. Ukraine, № 32362/02, § 45, решение от 20 мая 2010 года). Бремя доказывания тогда переходит к Правительству для предоставления объяснений и сопроводительной документации.

133. Таким образом, подробная медицинская карточка, свидетельствующая о постоянном медицинском наблюдении и адекватной медицинской помощи, может опровергнуть точку зрения заявителя относительно медицинской помощи в его распоряжении (см. Pitalev v. Russia, № 34393/03, § 55, решение от 30 июля 2009 года). Наоборот, непредставление Правительством соответствующих медицинских документов ставит под сомнение доступность соответствующих медицинских наблюдения и помощи заявителю под стражей (см. mutatis mutandis, Petukhov v. Ukraine, № 43374/02, § 96, решение от 21 октября 2010 года).

134. Возвращаясь к настоящему делу, Суд отмечает, что заявители подали достаточно конкретные заявления в отношении ухудшения здоровья первого заявителя с марта 2008 года. Кроме того, они утверждали, что медицинское реагирование со стороны мест содержания под стражей ограничивалось спорадическими вызовами скорой помощи (см. параграфы 17 и 112 выше).

135. Верным является то, что они не подали никаких документальных доказательств в поддержку своих заявлений. В то же время Суд не теряет из виду усилия второго заявителя собрать такие доказательства. В этом отношении в ходе национального расследования смерти её сына она искала доступ и пыталась исследовать его полную медицинскую карточку из мест содержания под стражей. Этот запрос никогда не был удовлетворён, и эта документация не стала доступной для второго заявителя или национальным органам прокуратуры (см. параграфы 63 и 81 выше).

136. Соответственно, предоставление вышеупомянутой медицинской карточки, детализирующей действительные медицинские потребности первого заявителя во время нахождения под стражей и медицинское реагирование на них, была обязанностью Правительства.

137. Однако Суд отмечает, что ему не был подан Правительством ни один медицинский документ относительно содержания первого заявителя под стражей в период между февралём и маем 2008 года.

138. При таких обстоятельствах Суд находит себя в состоянии сделать вывод, исходя из непредоставления Правительством копий каких-либо соответствующих медицинских документов, о том, что первый заявитель не получил соответствующей медицинской помощи в связи с его ухудшающимся здоровьем в ИВС и СИЗО, даже допуская то, что он скрыл свой ВИЧ статус от властей (см. mutatis mutandis, Mechenkov v. Russia, указанное выше, § 110).

139. Соответственно, было нарушение ст. 3 Конвенции в этом отношении.

 

3. Медицинская помощь в центральной больнице

 

(а) Доводы заявителей

140. Второй заявитель утверждала, что даже после того, как её сын был направлен на обследование в центральную больницу (гражданское учреждение охраны здоровья), её доктора неоправданно медлили с госпитализацией и специализированным лечением, и это необратимо подорвало его перспективы выздоровления.

141. Правительство не согласилось. Ссылаясь на дело Okhrimenko v. Ukraine (указанное выше, § 71), оно утверждало, что Суд не может рассуждать о соответствии медицинского обращения, предоставленного гражданскими врачами.

 

(b) Оценка Суда

142. Суд отмечает, что рассматриваемая больница является публичной институцией. Действия и бездействие её медицинского персонала, таким образом, способны повлечь ответственность Государства-ответчика по Конвенции (см.Glass v. the United Kingdom, № 61827/00, § 71, ECHR 2004-II).

143. В любом случае это не является решающим, так как в то время первый заявитель находился под стражей и, таким образом, под полным контролем властей, которые были обязаны учитывать его здоровье и предоставлять ему соответствующий медицинскую помощь.

144. Суд соглашается с Правительством, что это не его задание оценивать медицинское обращение, предоставленное гражданскими врачами.

145. В то же время он отмечает, что национальные власти сами признали, что медицинская помощь, предоставленная первому заявителю врачами центральной больницы в июне 2008 года, не может рассматриваться как своевременная и адекватная. В частности, Крымское бюро судебно-медицинской экспертизы утверждало в своём заключении от 26 ноября 2010 года, что, по крайней мере, по двум случаям 5 и 18 июня 2008 года врачи центральной больницы недооценили серьёзность состояния первого заявителя и отказали ему в срочной госпитализации, которую он требовал (см. параграфы 69, 70-72 и 74 выше и прецедентное право для сравнения см. Geppa v. Russia, № 8532/06, § 82, 3 февраля 2011 года).

146. У Суда нет причин ставить под вопрос эти результаты.

147. Поэтому он заключает, что было нарушение ст. 3 Конвенции в отношении также этого отдельного аспекта.

 

4. Содержание в наручниках в больнице

(а) Доводы сторон

148. Второй заявитель жаловалась, что её сын был прикован наручниками к кровати в больнице круглосуточно без причин, что усилило его страдания.

149. Правительство утверждало со ссылкой на письмо Министерства охраны здоровья от 23 октября 2009 года (см. параграф 44 выше), что первый заявитель содержался в наручниках только по случаям его конвоирования за пределы больничной палаты и во время любых визитов к нему. Поэтому оно полагало, что эта мера безопасности была разумно применена.

 

(b) Оценка Суда

150. Суд отмечает, что заявления второго заявителя о содержании её сына в наручниках во время его лечения в центральной больнице с 20 по 26 июня 2008 года подтверждается представленными ею фотографиями (см. параграф 35 выше).

151. Что касается его нахождения в больнице № 7 с 26 июня по 18 июля 2008 года, то из письма Министерства охраны здоровья от 23 октября 2009 года, упомянутым Правительством, похоже, что, в соответствии с руководством больницы, первый заявитель тоже содержался в наручниках на протяжении этого периода. По мнению Суда, это означает, содержание его содержание в наручниках, если не все время, то его большую часть, а не на нерегулярной основе, как это интерпретировало Правительство.

152. Далее Суд отмечает, что хотя начальник бахчисарайской милиции  – которому второй заявитель жаловалась на содержание её сына в наручниках – отклонил её жалобу от 15 июля 2008 года, ссылаясь на скорое освобождение первого заявителя, он не отрицал в принципе, что содержание в наручниках было применено (см. параграф 50 выше).

153. В целом, Суд считает достаточно установленным имеющимися доказательствами то, что первый заявитель подвергался длительному держанию в наручниках в больнице с 20 июня по 18 июля.

154. Он отмечает, что содержание в наручниках обыкновенно не порождает вопросов относительно ст. 3 Конвенции там, где эта мера была наложена в связи с правомерным содержанием под стражей и не влечёт за собой использование силы или публичное демонстрирование, превышающие то, что разумно считается необходимым. В этом отношении важно учитывать, к примеру, опасность побега лица или причинения травм или вреда (см. Raninen v. Finland, решение от16 декабря 1997 года, § 56, Reports 1997-VII  и Henaf v. France, № 65436/01, §§ 50-53, ECHR 2003-XI).

155. В настоящем деле нет указания на то, что первый заявитель когда-либо вёл себя агрессивно или пытался убежать. Более того, стороны не спорят по поводу того, что его постоянно охраняли работники милиции во время нахождения в больнице. Кроме того, он страдал из-за сильной иммунодепрессии, вызванной его ВИЧ статусом, как и ряда сопутствующих заболеваний (см. параграф 43 выше). Не требовалось никаких специальных медицинских знаний, чтобы понять, насколько он был слабым и больным. В этом отношении, поддерживая уголовное обвинение против первого заявителя, прокурор признавал 24 июня 2008 года, что тот был в «критическом состоянии здоровья» (см. параграф 39 выше). Тем не менее, милиция всё ещё считала необходимым держать его в наручниках в больнице. Содержание в наручниках продолжалось даже после того, как главный врач больницы № 7 указал бахчисарайскому отделу милиции 2 июля 2008 года на то, что первый заявитель был серьёзно болен и нуждался в том, чтобы его движения не были ограничены. В общей сложности, первый заявитель оставался заключённым в наручники в больнице двадцать восемь дней.

156. Суд считает, что такое обращение не может быть оправдано соображениями безопасности и, учитывая плохое состояние здоровья первого заявителя, должно рассматриваться как нечеловеческое и унижающее достоинство (см.Tarariyeva v. Russia, указанное выше, §§ 110 и 111).

157. Таким образом, здесь в этом отношении также имело место нарушение ст. 3 Конвенции.

 

5. Обязательство Государства защищать жизнь первого заявителя

(а) Доводы второго заявителя

158. Второй заявитель отстаивала мнение, что её сын мог бы выздороветь и остаться в живых, если б власти обеспечили его надлежащим медицинским уходом в нужное время. Она отметила, что в то время как ВИЧ/СПИД оставались неизлечимыми, были способы улучшить жизнь людей с этим заболеванием. По её мнению, её сын был лишён какой-либо такой возможности благодаря тому факту, что он был задержан и поэтому был абсолютно зависимым от властей, которые, с её точки зрения, проявляли полнейшее пренебрежение к его жизни.

159. В дополнение к её доводам относительно недостатка своевременной и соответствующей медицинской помощи, доступной первому заявителю под стражей, второй заявитель также сослалась на его продолжительное содержание под стражей после провозглашения судебного решения по этому делу от 4 июля 2008 года, даже несмотря на то, что ему не было назначено наказание в виде лишения свободы. Она полагала, что одной этой мерой власти поставили её сына в ситуацию, угрожающую жизни.

160. Второй заявитель подчеркнула, что она не жаловалась на незаконность содержания её сына под стражей с позиции ст. 5 Конвенции, но что она ссылалась на это как на аргумент в поддержку её заявления о том, что власти не смогли защитить жизнь её сына.

161. Далее она отметила, что поведение первого заявителя перед его помещением под стражу в декабре 2007 года не имело отношения к фатальному исходу его заболевания в августе 2008 года, так как он чувствовал себя хорошо, когда оставался на свободе и не требовал никакого специального медицинского лечения на той стадии. Именно во время содержания под стражей его здоровье резко ухудшилось, но оставалось без лечения, что привело к его смерти.

 

(b) Доводы Правительства

162. Правительство отказалось от какой-либо ответственности на стороне Государства-ответчика за смерть первого заявителя. Они вменили это в вину его собственному поведению. Во-первых, Правительство заметило, что первый заявитель сам не обращался за медицинской помощью на протяжении более двух лет перед его помещением под стражу. Во-вторых, оно акцентировало внимание на том, что он скрыл свой ВИЧ-позитивный статус от властей во время его содержания под стражей.

163. Повторяя выводы комиссии Министерства охраны здоровья от 20 марта 2009 года, Правительство объяснило ухудшение здоровья первого заявителя и последующие осложнения его поздним заявлением о медицинской помощи после того, как был протестирован ВИЧ-позитивным, а также серьёзностью основного заболевания (см. параграф 59 выше).

 

(с) Оценка Суда

164. Суд акцентирует внимание на том, что предмет и цель Конвенции как инструмента защиты отдельных людей требуют, чтобы ст. 2 была интерпретирована и применена так, чтобы сделать её гарантии практическими и эффективными (см. McCann and Others v. the United Kingdom, 27 сентября 1995 года, §§ 146-147, Series A № 324).

165. Для того чтобы возникло позитивное обязательство Государства по ст. 2 Конвенции, должно быть установленным то, что власти знали или им следовало бы знать на то время о существовании реального и непосредственного риска для жизни определённого индивида и что они не смогли предпринять меры в пределах их полномочий, от которых, разумно расцененных, могло ожидаться предотвращение этого риска (см. Osman v. the United Kingdom, 28 октября 1998 года, § 116, Reports 1998-VIII).

166. Возвращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Суд отмечает, что первый заявитель умер спустя две недели после его освобождения из мест содержания под стражей и спустя один день после его добровольной выписки из гражданской больницы, чему предшествовало специальное стационарное лечение на протяжении примерно полтора месяца (см. параграфы 42, 52 и 55 выше). Суд также отмечает, что его смерть была вызвана его ВИЧ инфекцией, приобретенной, по крайней мере, за два года до его помещения под стражу, если не раньше, и что он не сказал о своём ВИЧ статусе властям (см. параграфы 7 и 125 выше).

167. Заданием Суда не является выносить решение о вопросах, лежащих исключительно в сфере экспертизы медицинских специалистов, и устанавливать, было ли заболевание первого заявителя излечимым и, соответственно, можно ли было избежать его смерти (см. mutatis mutandis, Kozhokar v. Russia, указанное выше, § 108). Вместо этого, для того чтобы определить, была ли ст. 2 Конвенции соблюдена, Суд сконцентрирует своё внимание на определении того, сделали ли национальные власти всё, что могло от них разумно ожидаться при имеющихся обстоятельствах, чтобы защитить жизнь первого заявителя.

168. Учитывая, что первый заявитель не открыл своего ВИЧ-позитивного статуса, Суд считает, что власти узнали об этом, как только диагноз был клинически установлен – то есть, 5 июня 2008 года (см. параграф 125 выше).

169. Что касается раннего ухудшения его здоровья в местах содержания под стражей и недостатка незамедлительной и соответствующей медицинской помощи, доступной ему там, в отношении которой Суд усмотрел нарушение ст. 3 Конвенции (см. параграфы 126-139 выше), Суд считает, что он не может исследовать эти вопросы с позиции ст. 2 также по следующим причинам. Во-первых, не похоже, что на этой стадии здоровье первого заявителя ухудшилось до такой степени, чтобы оно могло быть рассматриваемым как угрожающее жизни, и, во-вторых, администрация мест содержания под стражей не знала о его ВИЧ статусе и о присущих рисках.

170. В то же время, Суд отмечает, что 5 июня 2008 года врачи центральной больницы диагностировали у первого заявителя ВИЧ инфекцию на четвёртой клинической стадии с несколькими сопутствующими заболеваниями, такими как пневмосцитная пневмония, кандидоз ротоглотки и пищевода, а также язва (см. параграф 22 выше). Как было позднее установлено судебно-медицинскими экспертами, сам по себе диагноз пневмосцитной пневмонии давал право на срочную госпитализацию первого заявителя (см. параграф 72 выше).

171. Таким образом, с 5 июня 2008 года и далее было два ключевых фактора для наступления позитивного обязательства Государства по ст. 2 Конвенции: во-первых, серьёзность состояния здоровья первого заявителя и, во-вторых, знание властей об этом.

172. Как бы там ни было, серьёзность его состояния была недооценена и, как результат, его госпитализация – уже срочно необходимая 5 июня 2008 года, если не раньше – была отложена до 20 июня 2008 года (см. параграфы 145-146 выше).

173. Суд уже нашёл нарушение ст. 3 Конвенции в этом отношении (см. параграф 147 выше). Далее он отмечает, что в соответствии с его прецедентным правом неосуществление контроля состояния задержанного со стороны властей или необеспечение задержанного медицинской помощью в ситуации, угрожающей жизни, может привести к нарушению ст. 2 (см. Douglas–Williams v. the United Kingdom (реш.), № 56413/00, 8 января 2002 года и, в качестве более раннего, Alimuçaj v. Albania, № 20134/05, § 130, решение от 7 февраля 2012 года).

174. Соответственно, он тоже возьмёт во внимание вышеупомянутое бездействие при составлении своих заключений по ст. 2 Конвенции.

175. Следующим Суд отмечает, что бахчисарайский суд, проводивший судебное разбирательство первого заявителя, закрыл глаза на крайнюю тяжесть его состояния, несмотря на то, что это было признано даже прокуратурой. Соответственно, 24 июня 2008 года прокурор проинформировал суд, что [у него – прим. переводчика] не было возражений против освобождения первого заявителя, и указал, что было необходимо удовлетворить ходатайство о его освобождении незамедлительно из-за его «критического состояния». Однако, первый заявитель продолжал быть лишённым свободы, находясь в больнице № 7, даже после провозглашения судебного решения от 4 июля 2008 года, которым был назначен только штраф, а не лишение свободы. Он был освобождён только 18 июля 2008 года (см. параграфы 47 и 52 выше).

176. Должны быть рассмотрены три отдельных элемента относительно совместимости здоровья заявителя с его продолжительным содержанием под стражей: (а) медицинское состояние задержанного, (b) соответствие медицинской помощи и обращения, предоставленных под стражей, и (с) целесообразность сохранения меры содержания под стражей в виду состояния здоровья заявителя (см. Mouisel v. France, № 67263/01, §§ 40-42, ECHR 2002-IX; Melnik v. Ukraine,указанное выше, § 94; и Riviere v. France, № 33834/03, § 63, 11 июля 2006 года).

177. Суд отмечает, что здоровье первого заявителя ставало всё большей причиной обеспокоенности и несовместимости с содержанием под стражей (см. и сравните Dzieciak v. Poland, № 77766/01, §§ 100-101, решение от 9 декабря 2008 года, в котором Суд исследовал, в частности, вопрос о длительном содержании под стражей заявителя с позиции обязательства Государства защищать его жизнь). Более того, первый заявитель не представлял никакой опасности для общества, и его содержание под стражей, похоже, было не только «нецелесообразным», но и особенно жестоким в этих обстоятельствах (см., как пример противоположного, Ceku v. Germany (реш.), № 41559/06, решение от 13 марта 2007 года).

178. Суд не теряет из вида тот факт, что в то время, о котором идёт речь, первый заявитель содержался не в камере места содержания под стражей, а в гражданской больнице, где он проходил специальное стационарное лечение.

179. Внешне может показаться, что это может стать противовесом вышеуказанным соображениям против его содержания под стражей. Однако Суд считает, что это не так, учитывая, в частности, что длительное содержание первого заявителя в наручниках в больнице само составляет при данных обстоятельствах нечеловеческое или унижающее достоинство обращение с ним (см. параграфы 150-157 выше).

180. В конечном счёте, даже если б нескольких из вышеупомянутых недостатков самих было бы недостаточно для признания ненадлежащего исполнения Государством своего позитивного обязательства защищать здоровье и жизнь первого заявителя, Суд считает, что их сосуществование и совокупный эффект более чем достаточны в этом отношении.

181. Могли или нет усилия властей предотвратить фатальный исход в настоящем деле, не является решающим для этого вывода. Что важно для Суда – так это то, сделали ли они всё разумно возможное в этих обстоятельствах добросовестно и своевременно, чтобы попытаться спасти жизнь первому заявителю (см., mutatis mutandis, Makharadze and Sikharuladze v. Geaorgia, указанное выше, § 74).

182. Суд считает, что это не тот случай, учитывая, в частности, тот факт, что первому заявителю отказывалось в срочной госпитализации, которую он требовал, на протяжении двух недель и что он оставался под стражей без какого-либо оправдания, будучи в критическом состоянии здоровья, а также что он подвергался вопреки рекомендациям врачей длительному содержанию в наручниках, что далее обостряло его состояние здоровья.

183. Из этого следует, что имело место нарушение ст. 2 Конвенции вследствие неспособности Государства-ответчика защитить жизнь первого заявителя.

 

6. Национальное расследование относительно медицинского обращения и смерти первого заявителя

(а) Доводы сторон

184. Второй заявитель отстаивал, что не было проведено эффективное национальное расследование смерти её сына. Она отметила, в частности, что власти, проводившие расследование, никогда не исследовали полную медицинскую карточку первого заявителя из мест содержания под стражей, как и не опрашивали весь причастный медицинский персонал. Она также указала, что решения прекратить расследование были отменены как преждевременные или поверхностные несколько раз. В то же время, обнаруженные недостатки никогда не были исправлены. Поэтому она оспаривала, что власти искали способы отказаться от какой-либо ответственности за смерть её сына вместо того, чтобы делать настоящие усилия установить её причины и наказать виновных.

185. Правительство отстаивало, что национальное расследование смерти первого заявителя было адекватным.

 

(b) Оценка Суда

186. Суд повторяет, что там, где жизнь была потеряна в обстоятельствах, потенциально затрагивающих ответственность Государства, ст. 2 Конвенции влечёт за собой обязанность Государства обеспечить всеми имеющимися у него средствами соответствующую реакцию – судебную или иную – так, чтобы законодательная и административная база, установленная защищать право на жизнь, должным образом применялась и любые нарушения этого права подавлялись и наказывались (см. Öneryıldız v. Turkey [GC], № 48939/99, § 91, ECHR, 2004-XII).

187. Система, требуемая ст. 2, должна обеспечивать независимое и объективное официальное расследование, которое удовлетворяет определённым минимальным стандартам эффективности. Компетентные власти должны действовать с образцовой добросовестностью и оперативностью и должны инициировать расследования, способные, во-первых, выяснить обстоятельства, при которых произошёл инцидент, и какие-либо недостатки в функционировании системы регулирования и, во-вторых, установить личность причастных должностных лиц и властей Государства. Требование общественного контроля также уместно в этом контексте (см., mutatis mutandis, Kats and Others v. Ukraine, указанное выше, § 116).

188. В настоящем деле второй заявитель заявляла, что смерть её сына стала результатом недостатка своевременной и адекватной медицинской помощи, предоставленной ему персоналом ИВС и СИЗО, а также врачами центральной больницы.

189. Суд отмечает, что здоровье первого заявителя серьёзно ухудшилось под стражей и что заявители подавали жалобы в отношении предоставленной ему медицинской помощи, по крайней мере, администрации мест содержания под стражей и управлению центральной больницы перед смертью первого заявителя. После этого те жалобы были далее предоставлены вниманию органов прокуратуры (см. параграфы 33, 45 и 56 выше).

190. Суд отмечает, что расследование закрывалось и возобновлялось несколько раз и продолжалось более трёх с половиной лет (считая с августа 2008 года – см. параграфы 55-56). Как результат, 27 декабря 2010 года было возбуждено уголовное дело против врачей центральной больницы. В материалах дела нет информации относительно хода этого уголовного дела. Что касается ответственности сотрудников мест содержания под стражей, то расследование было возобновлено 13 марта 2012 года и продолжается в настоящее время.

191. Суд не может упустить из виду неспособность следственных органов получить полную медицинскую карточку первого заявителя из мест содержания под стражей, где он находился, даже несмотря на то, что второй заявитель настаивала на этом, и, более того, Крымский апелляционный суд в своём постановлении от 13 октября 2009 года (см. параграфы 63 и 66 выше) также признал это необходимым. Это бездействие также было отмечено Бахчисарайским судом в своём постановлении от 13 марта 2012 года. Более того, Бахчисарайский суд указал, что личности персонала СИЗО, ответственного за рассмотрение жалоб первого заявителя, связанных со здоровьем, даже не были установлены (см. параграф 81 выше). По мнению Суда, отсутствие такого основного следственного действия, которого следовало бы ожидать на самом начале расследования, если б оно по-настоящему было направлено на установление истины, раскрывает его вопиющие недостатки.

192. Отсюда следует, что Государство-ответчик не предоставило в достаточной степени отчет об ухудшении здоровья первого заявителя и его последующей смерти.

193. Это является серьёзным бездействием, так как кроме соображений уважения в каждом отдельном случае прав, сформулированных в ст. 2 Конвенции, ставятся под угрозу важные публичные интересы. Знание фактов и возможных ошибок, совершённых в процессе медицинского ухода, является особенно важным для того, чтобы дать возможность соответствующим учреждениям и медицинским работникам исправить потенциальные недостатки и предотвратить похожие ошибки (см. Byrzykowski v. Poland, № 11562/05, § 117, решение от 27 июня 2006 года).

194. Соответственно, было нарушение ст. 2 Конвенции в её процессуальном аспекте.

 

II. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТ. 3 КОНВЕНЦИИ В ОТНОШЕНИИ ВТОРОГО ЗАЯВИТЕЛЯ

 

195. Второй заявитель дополнительно жаловалась, что в результате отказа в своевременной и соответствующей медицинской помощи её сыну, его последующей смерти и её ошибочного национального расследования она претерпела психические страдания в нарушение ст. 3 Конвенции. Текст этих утверждений приведён в параграфе 90 выше.

 

А. Приемлемость

196. Суд считает, что эта жалоба не является явно необоснованной в понимании ст. 35 § 3 (а) Конвенции. Также она не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям. Поэтому она должна быть признана как приемлемая.

 

В. Существо дела

1. Доводы сторон

197. Второй заявитель заявляла, что на протяжении нескольких месяцев она была свидетелем, как её ребёнок умирал под стражей в возрасте двадцати семи лет без соответствующей медицинской помощи и подвергался постоянному содержанию в наручниках. Она акцентировала внимание на том, что, зная о скором конце его жизни, она оказалась в состоянии полной беспомощности и отчаяния, будучи неспособной не только спасти его жизнь, но даже облегчить его страдание. Второй заявитель ссылалась на циничное и безразличное отношение национальных властей, которое проявилось, в частности, в продолжительном содержании под стражей её сына даже после того, как он был приговорен только к штрафу, и после того, как прокуратура признала его критическое состояние здоровья и дала согласие на его освобождение. Она [прокуратура – прим. переводчика] проявила подобное безразличие, по её мнению, своим формальным подходом к расследованию обстоятельств смерти её сына.

198. Поддерживая своё утверждение по поводу отсутствия какого-либо нарушения ст. 3 Конвенции в отношении первого заявителя, Правительство считало, что жалоба второго заявителя по этому положению о её собственном психическом страдании была лишена каких-либо оснований.

 

2. Оценка Суда

199. Суд никогда не подвергал сомнению в своём прецедентном праве глубокое психологическое влияние серьёзного нарушения прав человека на членов семьи жертвы. Однако, для того, чтобы отдельное нарушение ст. 3 Конвенции было найдено в отношении родственников жертвы, должны иметь место специальные факторы, придающие их страданию измерение и характер, отличающиеся от эмоционального переживания, которое неизбежно само вытекает из вышеупомянутого нарушения. Соответствующие элементы включают близость родственных связей и то, как власти реагировали на запросы родственников (см., для примера, Çakici v. Turkey, № 23657/94, § 98, решение от 8 июля 1999 года, где этот принцип был применён в контексте насильственного исчезновения; Mubilanzila Mayeka and Kaniki Mitungav. Belgium, № 13178/03, § 61, решение от 12 октября 2006 года, где Суд далее основывался на этом принципе при рассмотрении жалобы матери на её страдания из-за задержания её пятилетней дочери в другой стране; и M.P. andOthers v. Bulgaria, № 22457/08, §§ 122-124, решение от 15 ноября 2011 года, где соответствующая жалоба касалась страдания родственников пострадавшего ребёнка).

200. В упомянутых делах Суд придал весу связи родителей и детей. Он также постановил, что суть такого нарушения заключается в реакции и отношении к ситуации властей, когда она было представлена их вниманию. Далее Суд акцентировал внимание на том, что особенно в отношении последнего фактора родитель мог прямо заявить о том, что он является жертвой поведения властей (там же).

201. Другим фактором, приведшим Суд к признанию нарушения ст. 3 Конвенции, в частности, в отношении родственников жертвы насильственного исчезновения, был продолжительный характер их психологического страдания (см., к примеру, Imakayeva v. Russia, № 7615/02, § 166, ECHR 2006-XIII (выдержки); и Luluyev and Others v. Russia, № 69480/01, § 115, ECHR 2006-XIII (выдержки).

202. В общем, при таких обстоятельствах ст. 3 предписывает властям реагировать на состояние родственников жертвы соответствующим и гуманным способом. С другой стороны, в делах, где лица были убиты властями в нарушение ст. 2, Суд постановил, что применение ст. 3 обычно не распространяется на родственников из-за мгновенного характера инцидента, повлёкшего рассматриваемую смерть (см. Yasin Ateş v. Turkey, № 30949/96, § 135, решение от 31 мая 2005 года; Udayeva and Yusupova v. Russia, № 36542/05, § 82, 21 декабря 2010 года; Khashuyeva v. Russia, № 25553/07, § 154, решение от 19 июля 2011 года; и Inderbiyeva v. Russia, № 56765/08, § 110, решение от 27 марта 2012 года).

203. Возвращаясь к настоящему делу, Суд отмечает, что, как только второму заявителю стало известно о заболевании её сына, который содержался под стражей, она предприняла все усилия, чтобы спасти его жизнь, обращаясь в соответствующие больницы, органы прокуратуры и суды. Как бы там ни было, первый заявитель продолжал содержаться под стражей даже после того, как прокуратура согласилась на его освобождение, учитывая тяжесть его состояния здоровья (см. параграфы 39-40 выше). Он также не был освобождён после того, как был провозглашён приговор в его деле с наказанием, ограниченным штрафом и не предполагающим никакое лишение свободы (см. параграф 47 выше). Его мать, второй заявитель, могла только пассивно быть свидетелем этого в состоянии полной беспомощности. Более того, её жалобы на недооценку серьёзности состояния её сына были оставлены без внимания, даже несмотря на то, что позднее они были найдены обоснованными (см. параграфы 33, 69 и 74 выше). Суд также не теряет из виду бесплодные усилия второго заявителя добиться снятие наручников с её сына во время его нахождения в больнице (см. параграфы 49-50 выше). В конечном счёте, Суд отмечает, что даже после смерти первого заявителя власти выявили такое же неприемлемое отношение  ко второму заявителю, в частности, игнорированием её запросов получить доступ к медицинской карточке её сына (см. параграфы 63, 66 и 191 выше).

204. В целом, Суд усматривает ряд факторов в настоящем деле, которые, вместе взятые, указывают на нарушение прав второго заявителя по ст. 3 Конвенции. А именно, он отмечает: связь родителя и ребёнка между ней и первым заявителем; активность её усилий спасти его жизнь или, по крайней мере, облегчить его страдание; циничное, безразличное и жестокое отношение по отношению к её заявлениям, продемонстрированное властями как перед смертью первого заявителя, так и на протяжении её последующего расследования; факт того, что второй заявитель должна была стать свидетелем медленной смерти её сына, будучи не способной помочь ему каким-либо образом; и, последнее, продолжительность её сопутствующего  страдания около трёх месяцев.

205. В свете вышеизложенного Суд считает, что второй заявитель был жертвой бесчеловечного обращения.

206. Поэтому было нарушение ст. 3 Конвенции в отношении второго заявителя.

 

III. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТ. 34 КОНВЕНЦИИ

207. Заявители жаловались, что отсрочка госпитализации первого заявителя, несмотря на предварительную меру, указанную Правительству в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда, была нарушением ст. 34 Конвенции.

208. Ст. 34 Конвенции гласит следующее:

«Суд может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц, которые утверждают, что явились жертвами нарушения одной из Высоких Договаривающихся Сторон их прав, признанных в настоящей Конвенции или в Протоколах к ней. Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению этого права».

209. Правило 39 Регламента Суда предусматривает:

«1. По просьбе стороны в деле или любого другого заинтересованного лица, или по своей инициативе Палата или, в соответствующих случаях, ее Председатель может указать сторонам на предварительные меры, которые, по мнению Палаты, следует принять в интересах сторон или надлежащего осуществления проводимого расследования.

2. Уведомление о таких мерах направляется Комитету министров.

3. Палата может запросить у сторон информацию по любому вопросу, связанному с выполнением любой указанной ею предварительной меры».

 

А. Доводы сторон

210. Второй заявитель утверждала, что власти не смогли соблюсти предварительную меру.

211. Правительство не согласилось.

 

В. Оценка Суда

1. Основные принципы

212. Ст. 34 Конвенции требует от Государств-членов никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению права заявителя на доступ к Суду (см. Mamatkulov and Askarov v. Turkey [GC], № 46827/99 и 46951/99, § 100, ECHR 2005-I).

213. Обязательство по ст. 34 не вмешиваться в эффективное осуществление права физического лица подавать и поддерживать жалобу в Суде наделяет заявителя правом процедурного характера, которое можно отстаивать в предусмотренных Конвенцией судебных разбирательствах и которое отличается от материальных прав, изложенных в Разделе I Конвенции и Протоколах к ней (см., к примеру, Shamayev and Others v. Georgia and Russia, № 36378/02, § 470, ECHR 2005-III).

214. В деле Mamatkulov and Askarov (указанном выше, §§ 104, 125 и 128), Суд постановил, что несоблюдение предварительной меры, указанной в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда, может привести к нарушению ст. 34 Конвенции.

215. В деле Paladi v. Moldova [GC], № 39806/05, 10 марта 2009 года) Суд постановил:

«87. Суд повторяет, что обязательство, изложенное в ст. 34 в общем требует от Договаривающихся Государств воздерживаться не только от оказания давления на заявителей, но и от любого действия или бездействия, которые, разрушая или устраняя предмет заявления сделали бы её бессмысленной или другим образом препятствовали бы Суду рассматривать её в соответствии с её нормальной процедурой […]. Как видно из целей этого правила, которое заключается в обеспечении эффективности права на индивидуальную жалобу […], намерения и причины, лежащие в основе рассматриваемых действий или бездействия, имеют небольшое значение при оценке, была ли ст. 34 Конвенции соблюдена… Что важно, так это согласуется ли ситуация, созданная в результате действия или бездействия властей, со ст. 34.

88. То же самое верно в отношении соблюдения предварительных мер, как предусмотрено Правилом 39, так как такие меры указаны Судом с целью обеспечения эффективности права на индивидуальную жалобу… Отсюда следует, что ст. 34 будет нарушена, если власти Договаривающегося Государства не предпринят все меры, которые разумно могли бы быть предприняты для того, чтобы соответствовать мере, указанной Судом.

89. Более того, Суд подчёркивает, что там, где заявлено правдоподобное утверждение о наличии риска непоправимого вреда осуществлению одного из основных прав заявителя по Конвенции, целью предварительной меры является сохранение и защита прав и интересов спорящих сторон перед Судом до вынесения окончательного решения. Из самого характера предварительных мер следует, что решение о том, должны ли они быть указаны в данном деле, часто должно быть принято на протяжении короткого промежутка времени с целью предотвращения причинения потенциального вреда. Следовательно, все факты дела часто будут оставаться неопределёнными до решения Суда по существу жалобы, к которой относилась мера. Именно для цели сохранения способности Суда выносить судебное решение после эффективного исследования жалобы указываются такие меры. До этого времени неизбежным может быть для суда определение предварительных мер на основе фактов, которые вопреки сделанному первому выводу в пользу таких мер впоследствии дополняются или оспариваются  до момента постановления вопроса об обоснованности этих мер.

По тем же причинам факт того, что вред, который предварительная мера была предназначена предотвратить, впоследствии, как оказалось, не произошёл, вопреки тому, что Государство не действовало в полном соответствии с предварительной мерой, равно не имеет значения для оценки, выполнило ли это Государство свои обязательства по ст. 34.

90. Следовательно, для Договаривающегося Государства невозможно использовать своё собственное судебное решение вместо решения Суда при проверке, существовал или нет реальный риск прямого и непоправимого вреда для заявителя во время, когда предварительная мера была указана. Также не относится к компетенции национальных властей решение по поводу сроков соблюдения предварительной меры или степени, до которой она должна быть соблюдена. В компетенции Суда проверять соблюдение предварительной меры, тогда как Государство, которое считает, что оно имеет материалы, способные убедить Суд аннулировать предварительную меру, должно соответственно проинформировать Суд (см., mutatis mutandis, Olaechea Cahuas v. Spain, № 24668/03, § 70, ECHR 2006-X; Tanrikulu v. Turkey [GC], № 23763/94, § 131, ECHR 1999-IV; и Orhan v. Turkey, № 25656/94, § 409, 18 июня 2002 года).

91. Отправной точкой для проверки того, была  ли соблюдена Государством-ответчиком такая мера, является формулировка самой предварительной меры (см., mutatis mutandis, анализ Международного Суда формулировки предварительной меры и фактического соответствия с ней в деле LaGrand, …). Поэтому Суд исследует, действовало ли Государство-ответчик в соответствии с буквой и духом предварительной меры, которая была ему указана.

92. При исследовании в соответствии со ст. 34  жалобы, касающейся предполагаемого несоблюдения Договаривающимся Государством предварительной меры, Суд, следовательно, не будет пересматривать, было ли его [государства – прим. переводчика] решение применить предварительные меры правильным. Это обязанность Правительства-ответчика показать Суду, что предварительная мера была соблюдена или, в исключительных случаях, что было объективное препятствие, которое предотвратило такое соблюдение, и что Правительство предприняло все разумные меры, чтобы устранить это препятствие и держать Суд в курсе ситуации».

 

2. Применение вышеуказанных принципов в настоящем деле

216. Суд отмечает, что Правительство-ответчик было официально проинформировано факсом 17 июня 2008 года (во вторник, рабочий день) о предварительной мере в соответствии с Правилом 39 (см. параграф 29 выше).

217. Содержание предварительной меры включало указание национальным властям переместить немедленно первого заявителя в больницу для медицинского лечения. Несмотря на то, что национальным властям стало известно о предварительной мере не позднее вечера 17 июня 2008 года, только 20 июня 2008 года они перевели первого заявителя в больницу.

218. Отсюда следует, что предварительная мера не была соблюдена в течении трёх дней.

219. Суд отмечает, что Правительство посчитало эту задержку разумной без ссылки на какие-либо препятствия, которые не позволили более раннее её соблюдение.

220. Однако Суд не разделяет данную точку зрения. Было прямо и ясно указано, что госпитализация первого заявителя должна была быть немедленной (см. параграф 29 выше). Суд отмечает, что одинаково сформулированная предварительная мера, которую он предписал в деле Yakovenko v. Ukraine (№ 15825/06, 25 октября 2007 года), была применена в тот же день (§§ 3 и 22).

221. Похоже, что не существует объективных препятствий или трудностей, которые могли бы предотвратить такое же надлежащее соблюдение в настоящем деле.

222. Суд подчёркивает, что он не указал на необходимость медицинского обследования первого заявителя, но на необходимость его «[немедленного переведения] в больницу или другое медицинское учреждение, где он [мог бы] получить соответствующее его медицинскому состоянию лечение». Однако власти ждали один день и решили 18 июня 2008 года, что срочная госпитализация не требовалась. Другими словами, вместо того, чтобы соблюдать указанную предварительную меру, они решили переоценить её обоснованность. И, как позднее было признано самими национальными властями, эта переоценка была ошибочной (см. параграфы 74 и 145 выше).

223. Соответственно, отсутствие незамедлительных действий относительно соблюдения предварительной меры со стороны национальных властей не имеет приемлемого объяснения (см. и сравните с Grori v. Albania, № 25336/04, §§ 185-195, 7 июля 2009 года). Причинила или нет фактически трёхдневная задержка вред, который предварительная мера была предназначена предотвратить, не имеет значение для оценки Суда (см. Paladi v. Moldova, указанное выше, § 89).

224. Суд заключает, что Государство не смогло выполнить свои обязанности по ст. 34 Конвенции путём несоблюдения быстро предварительной меры, указанной Судом 17 июня 2008 года.

 

IV. ДРУГИЕ ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ НАРУШЕНИЯ КОНВЕНЦИИ

 

225. Второй заявитель также жаловалась по ст. 6 Конвенции о предполагаемой несправедливости судебного разбирательства первого заявителя.

226. Суд отмечает, что второй заявитель не была стороной национальных производств, на которые она жаловалась. Следовательно, она не может утверждать, что является жертвой в понимании Конвенции нарушения её прав, гарантированных в ней. Поэтому Суд отказывает в этой жалобе как такой, которая является несовместимой ввиду обстоятельств, относящихся к лицу, о котором идёт речь, с положениями Конвенции в соответствии со ст. 35 §§ 3 (а) и 4 Конвенции.

227. В конечном счёте, второй заявитель жаловалась на материальные условия содержания её сына в ИВС и СИЗО. Она выдвинула эту жалобу в первый раз в её ответе на замечания Правительства.

228. Суд отмечает, что содержание под стражей первого заявителя в обжалуемых условиях завершилось 20 июня 2008 года (см. параграфы 14 и 34 выше), тогда как соответствующая жалоба была подана в Суд после сентября 2009 года (см. параграф 4 выше), более чем шесть месяцев спустя (см. Novinskiy v. Russia (реш.), № 11982/02, 6 декабря 2007 года и Malenko v. Ukraine, № 18660/03, § 40, 19 февраля 2009 года). Отсюда следует, эта жалоба была представлена несвоевременно, и в ней должно быть отказано в соответствии со ст. 35 §§ 1 и 4 Конвенции.

 

V. ПРИМЕНЕНИЕ СТ. 41 КОНВЕНЦИИ

 

229. Ст. 41 Конвенции предусматривает:

«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне».

 

А. Вред

 

230. Второй заявитель требовала 50.000 евро (€) компенсации морального вреда, связанного с нарушениями ст. 2 и 3 Конвенции в отношении первого заявителя. Она также требовала 10.000 € компенсации морального вреда за нарушение ст. 3 Конвенции в отношении её самой.

231. Правительство оспаривало эти претензии как необоснованные и чрезмерные. Оно также утверждало, что если Суд решил присудить справедливую компенсацию относительно некоторых нарушений в отношении первого заявителя, второй заявитель не должен автоматически получать эту компенсацию. По словам Правительства, её следовало бы распределить среди наследников первого заявителя, имеющих соответствующие права.

232. Принимая во внимание характер выявленных правонарушений и постановляя на справедливой основе, Суд считает целесообразным признать это требование в полном объёме. Таким образом, он выносит следующие присуждения по данному разделу: 50.000 € в отношении морального вреда, причинённого первому заявителю, должны быть выплачены второму заявителю в качестве его преемника в судебных процедурах перед Судом после его смерти; и 10.000 € в отношении морального вреда, причинённого самому второму заявителю, должны быть выплачены ей в её личном качестве.

 

В. Затраты и расходы

 

1. Судебные издержки

233. Второй заявитель также требовала 10.000 украинских гривен (₴) за судебные издержки (что равнялось 900 € во время, когда её заявление было подано). В поддержку этого требования, она подала договор о предоставлении юридических услуг, оказанных в судебных разбирательствах перед Судом, от 5 июня 2008 года, в соответствии с которым она должна была заплатить юристу, господину Лесовому, 10.000 ₴. Договор содержал квитанцию, написанную от руки господином Лесовым, в соответствии с которой он получал обусловленную сумму от второго заявителя.

234. Правительство посчитало, что второй заявитель не смог доказать, что требуемые затраты были разумными и были фактически понесены.

235. В соответствии с прецедентным правом Суда, заявитель имеет право на возмещение затрат и расходов только до той степени, в которой было доказано, что они были фактически и неизбежно понесены и являются разумными в своём размере (см. Bottazzi v. Italy [GC], № 34884/97, § 30, ECHR 1999-V).

236. Он отмечает, что в настоящем деле второй заявитель была связана своими договорными обязательствами и выполнила их по отношению к господину Лесовому, который представлял её сына и её саму в судебных разбирательствах перед Судом.

237. Поэтому Суд считает, что вышеупомянутые требования были выполнены в этом деле и признаёт это требование в полном объёме.

 

2. Почтовые расходы

238. Второй заявитель также требовала 262.69 ₴ (эквивалент 25 €) за почтовые расходы. В поддержку своего требования она подала восемь почтовых квитанций относительно её корреспонденции с Судом.

239. Правительство утверждало, что второй заявитель не смогла подтвердить своё требование документами.

240. С учётом документов в его распоряжении Суд считает разумным выполнить это требование в полной мере и присудить второму заявителю 25 € по данному разделу.

 

С. Пеня

 

241. Суд считает целесообразным то, чтобы пеня базировалась на граничной кредитной ставке Европейского Центрального Банка, к которой должно быть добавлено три процентных пункта.

 

ПО ЭТИМ ПРИЧИНАМ СУД ЕДИНОГЛАСНО

 

1. Провозглашает жалобы по ст. 2 и 3 Конвенции в отношении первого заявителя и жалобу по ст. 3 в отношении второго заявителя приемлемыми, а остальную часть жалобы – неприемлемой;

 

2. Постановляет, что имело место нарушение ст. 3 Конвенции в отношении несоответствия медицинской помощи, предоставленной первому заявителю в местах содержания под стражей;

 

3. Постановляет, что имело место нарушение ст. 3 Конвенции в отношении несоответствия медицинской помощи, предоставленной первому заявителю в центральной больнице в июне 2008 года;

 

4. Постановляет, что имело место нарушение ст. 3 Конвенции в отношении содержания первого заявителя в наручниках в больнице;

 

5. Постановляет, что имело место нарушение ст. 2 Конвенции в отношении неспособности властей защитить жизнь первого заявителя;

 

6. Постановляет, что имело место нарушение ст. 2 Конвенции в отношении отсутствия адекватного расследования обстоятельств смерти первого заявителя;

 

7. Постановляет, что имело место нарушение ст. 3 Конвенции в отношении психического страдания второго заявителя;

 

8. Постановляет, что Государство не смогло выполнить свои обязательства по ст. 34 Конвенции не выполнив быстро предварительную меру, указанную Судом 17 июня 2008 года;

 

9. Постановляет,

(а) что Государству-ответчику следует выплатить второму заявителю на протяжении трёх месяцев с даты, когда это решение станет окончательным, в соответствии со ст. 44 § 2 Конвенции следующие суммы, которые должны быть конвертированы в национальную валюту Государства-ответчика по курсу, применимому на дату урегулирования [спора – прим. переводчика] плюс любые налоги, которые могут быть возложены на второго заявителя в отношении этих сумм;

(i) 50.000 € (пятьсот тысяч евро), выплачиваемых второму заявителю в её качестве как преемника первого заявителя в судебных процедурах перед Судом после его смерти;

(ii) 10.000 € (десять тысяч евро), выплачиваемых второму заявителю в её собственном качестве;

(iii) 900 € (девятьсот евро) плюс любой налог, который может быть возложен на второго заявителя в отношении затрат и расходов, связанных с её правовым представительством;

(iv) 25 € (двадцать пять евро) плюс любой налог, который может быть возложен на второго заявителя в отношении её почтовых расходов;

(b) что с момента истечения вышеуказанных трёх месяцев до урегулирования [спора – прим. переводчика] должны быть выплачены простые проценты на вышеуказанные суммы по ставке, равной граничной кредитной ставке Европейского Центрального Банка на протяжении периода просрочки плюс три процентных пункта.

 

Вынесено на английском языке и извещено письменно 14 марта 2013 года в соответствии с Правилом 77 §§ 2 и 3 Регламента Суда.

 

Клаудиа Вестердик (Claudia Westerdiek)                         Марк Виллингер (Mark Villinger)

                  Секретарь                                                                            Председатель