Y. против Словении: нарушение права на личную неприкосновенность потерпевшей в связи с перекрестным допросом ее с обвиняемым в суде

© Перевод Украинского Хельсинского союза по правам человека

Официальное цитирование –  Y. v. Slovenia, no. 41107/10, § …, ECHR 2015 (extracts)

Официальный текст (англ.)

(извлечение)

ПЯТАЯ СЕКЦИЯ

ДЕЛО Y. ПРОТИВ СЛОВЕНИИ

(Заявление №. 41107/10)

РЕШЕНИЕ

СТРАСБУРГ

28 мая 2015 года

ПРАВО

I. ЗАЯВЛЕННОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЕЙ 3 И 8 КОНВЕНЦИИ

73. Заявительница утверждала в соответствии со статьями 3 и 8 Конвенции, что расследование уголовного дела в связи с фактами сексуального насилия в отношении нее вступило в противоречие с позитивным обязательством государства-ответчика обеспечить эффективную правовую защиту от сексуального насилия, поскольку оно было необоснованно затянуто во времени, было проведено с нарушением принципа беспристрастности и заявительница несколько раз испытывала травматизирующие ее переживания в связи с нарушением ее личной неприкосновенности. Кроме того, заявительница утверждала, что не имела эффективного средства правовой защиты в отношении ее жалоб, как того требует статья 13 Конвенции.
74. Принимая во внимание характер и суть вышеизложенных жалоб, Суд считает, что заявленное затягиваение процесса и предвзятость национальных судов должны быть рассмотрены исключительно в соответствии со статьей 3 Конвенции (см. P.M. v. Bulgaria, №. 49669 / 07, § 58, 24 января 2012 года), которая гласит:
Статья 3
“«Никто не должен подвергаться пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию.»”
75. Остальные жалобы заявительницы в связи с отсутствием мер защиты ее прав, предоставляемых ей в уголовном судопроизводстве, однако, вызывают определенные вопросы о масштабах обязанности государства защищать жертв преступлений, появляющихся в качестве свидетелей в уголовном процессе. В определенных обстоятельствах настоящего дела, Суд считает, что эти вопросы должны быть рассмотрены в соответствии со статьей 8 Конвенции, которая гласит:
Статья 8
“1. Каждый человек имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и его корреспонденции.
2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц”.

A. Приемлемость

1. Неисчерпание внутренних средств защиты

76. Правительство утверждало, что заявительница не исчерпала внутренние средства правовой защиты, не подав иск против государства о возмещении морального вреда, причиненного государственными органами на основе статей 148 и 179 Кодекса об обязательствах. По мнению Правительства, любое незаконное поведение со стороны властей может представлять собой нарушение права лица на личную неприкосновенность. В качестве поддержки своих утверждений, оно сослалось на восемь решений Верховного суда, принятых в период между 1999 и 2009 годами и на три решения Люблянского Верховного Суда 2010 и 2011 годов, пояснив, что государство в некоторых случаях было признано национальными судами ответчиком за ущерб, причинённый сотрудниками государственных органов при осуществлении ими властных полномочий. Кроме того, Правительство утверждало, что в нескольких решениях Верховного Суда, Люблянского Высшего суда и Мариборского Высшего суда, принятых в период между 1992 и 2011 годами, освещался широкий спектр прав, таких, как право на человеческое достоинство, на физическую и психическую неприкосновенность, на уважение к семейной жизни, на здоровую среду обитания, на свободу личности, на уважение к личной жизни и неприкосновенность жилища рассматривались судами как права личности, и незаконное нарушение таких прав признавалось таким, что приводило к психическим страданиям лица, и потому пострадавшим выплачивались компенсации.
77. Заявительница оспаривала аргументы Правительства, отмечая, что компенсация морального вреда может быть предъявлена только в соответствии со статьей 179 Кодекса об обязательствах в случаях, подпадающих под одну из категорий, перечисленных в данной статье, и что не было никаких указаний на то, что национальные суды рассмотрели позитивные обязательства государства как таковые, что принадлежат к одной из этих категорий в частности, как права личности. Заявительница указала, что прецедентная практика, представленная Правительством, не имеет отношения к ее делу и пришла к выводу, что средство правовой защиты, на которое ссылалось Правительство, не было доступно на практике. Кроме того, заявительница высказала мнение, что в таких делах, как ее, способы защиты ее права, предоставляемые гражданским правом были недостаточными, так как присуждение компенсации не может удовлетворить процедурных требований статей 3 и 8 Конвенции.
78. Суд отмечает, что Правительство уже делало заявление о неисчерпании внутренних средств защиты, основанных на предполагаемой возможности подать гражданский иск о компенсации в деле W. v. Slovenia (№ 24125/06, §§ 75-77, 23 января 2014 г.). В этом деле, Суд установил, что все решения национальных судов, указанные Правительством, касаются материальных прав, а не прав, вытекающих из позитивного обязательства государства по проведению эффективного расследования и судопроизводства в уголовном деле. Таким образом, Судом установлено, что иск о возмещении вреда не может обеспечить заявителю достаточной перспективы успешности дела, и возражения Правительства были отклонены. Обращая и в дальнейшем свое внимание на жесткую интерпретацию категорий оснований для возмещения морального вреда, предусмотренных законом, в практике национальных судов (см. параграф 67 выше), Суд не видит причин отходить от своих заключений, сделанных им в деле W. v.Slovenia.
79. Суд также не убежден, что иск о возмещении вреда, поданный против государства, оказал заявительнице эффективную помощь в отношении всех аспектов ее жалобы относительно наличия у нее психологической травмы, полученной в результате проведения ее перекрестного допроса обвиняемым, участия в судебном производстве адвоката обвиняемого, с которым она предварительно консультировалась в связи с тем же случаем, а также заявляемым ненадлежащим проведением допроса ее экспертом-гинекологом. В связи с этим, Суд отмечает, что в национальной процедуре по получению компенсации, заявительница была бы обязана доказывать, среди прочего, что предполагаемые недостатки были незаконными с точки зрения национального законодательства для того, чтобы доказать наличие у нее права на компенсацию (см. параграф 66 выше и L.M. v. Slovnia,№ 32863/05, §§ 168-169, 12 июня 2014 г.). Однако участие адвоката обвиняемого в судебном разбирательстве не противоречит национальному законодательству (см. параграф 29 выше и параграф 91 ниже). Кроме того, судебная практика, представленная Правительством, не содержит сведений, распространяется ли сфера ответственности государства относительно экспертов, которые допрашиваются судом как свидетели.
80. Принимая во внимание вышеизложенные соображения, Суд отклоняет возражения Правительства об отсутствии исчерпания внутренних средств правовой защиты.

2. Отсутствие статуса жертвы

81. Правительство утверждало, что заявительница была лишена возможности постановки на национальном уровне вопроса о соблюдении сроков расследования и последующего судебного разбирательства, поскольку в рамках мирового соглашения ей была назначена компенсация в соответствии с Законом 2006 года (см. параграф 57 выше).
82. Заявительница указала на то, что мировое соглашение касалось лишь нарушения ее прав в соответствии со статьей 6 Конвенции, однако Закон 2006 года не распространяется на жалобы о нарушениях прав, защищаемых в соответствии со статьями 3 и 8 Конвенции.
83. Хотя Суд не исключает возможность того, что денежная компенсация, определенная в соответствии с настоящим Законом – в принципе, была направлена на устранение нарушения права на судебное разбирательство в течение разумного срока – могла выступить средством эффективного возмещения за нарушение процессуальных аспектов обязательств Государства согласно другим положениям Конвенции (см. W. v. Slovnia, упомянутое выше, § 76), однако из вышеизложенного не вытекает, что в данном случае нарушение статьи 3 было признано на национальном уровне (см., a contrario, там же, § 78 ). Кроме того, не ясно, покрывает ли данная компенсация лишь судебное разбирательство, либо и досудебное расследование в том числе. В свете этого, Суд считает, что присуждение компенсации не лишает заявителя статуса жертвы в отношении длительного проведения уголовного производства.

3. Заключение

84. Суд отмечает, что жалоба не является явно необоснованной по смыслу статьи 35 § 3 (а) Конвенции. Он также отмечает, что она не является неприемлемой по любым другим основаниям. Поэтому она должна быть объявлена приемлемой.

B. Существо дела

1. Доводы сторон

(a) Заявительница

85. Заявительница утверждала, что расследование ее заявления о применении к ней сексуального насилия и последующее судебное разбирательство были необоснованно длительными и неэффективным, власти были предубеждены против нее из-за ее украинского происхождения. Во-первых, она утверждала, что полиция г. Марибора в течение года не предпринимала никаких действий в отношении ее жалобы, и послала отчет в Окружную прокуратуру Марибора только после того, как последняя потребовала этого. Кроме того, Мариборский окружной суд не провел судебное рассмотрение с соблюдением сроков, установленных в соответствии с национальным законодательством. В связи с этим, заявительница также утверждала, что на ней не лежала ответственность по принятию попыток ускорить ход судебного разбирательства.
86. Во-вторых, Мариборский окружной суд отказался вызвать важных свидетелей и назначить нового эксперта-ортопеда для того, чтобы установить факт, могло ли наличие инвалидности у Х. помешать ему совершить те насильственные действия, в совершении которых обвиняла его заявительница. Кроме того, суд нарушил принцип беспристрастности, опираясь преимущественно на заключение эксперта-ортопеда, который был основан на предположении, что заявительница была способна активно защищать себя. Кроме того, данные сведения вступали в противоречие с некоторыми другими доказательствами того, что Х. мог не полностью отказаться от использования левой руки.
87. Далее, заявительница жаловалась, что Государство не защитило ее личную неприкосновенность в ходе судебного разбирательства. В связи с этим она утверждает, что эксперт-гинеколог Б. вышел за сферу своих полномочий, и, вместо того, чтобы ответить на вопрос следственного судьи о вероятности полового акта, что имело значение для установления факта, было ли совершено преступление, задал заявительнице ряд вопросов, которые поставили заявительницу в позицию, при которой она была вынуждена защищаться от эксперта (см. параграф 22 выше).
88. Кроме того, хотя заявительница была допрошена в ходе расследования, она впоследствии должна была давать показания на протяжении четырех заседаний Мариборского окружного суда, вследствие чего обвиняемому было разрешено лично третировать ее, задавая ей многочисленные провокационные и повторяющиеся вопросы, несмотря на то, что у него был адвокат, и эти же вопросы мог задать последний. Этот допрос вызвал у нее глубокую психологическую травму; она чувствовала разочарование, унижение и беспомощность. Кроме того, обвиняемый был представлен адвокатом, с которым она ранее имела беседу по поводу данного события и, следовательно, который был в состоянии злоупотребить или даже злоупотребил полученной информацией. В связи с этим заявительница, опираясь на прецедентную практику Суда, в частности, решения, вынесенные в делах Doorson v. the Netherlands (26 марта 1996 г., Reports of Judgments and Decisions 1996 II), Van Mechelen and Others v. the Netherlands (23 апреля 1997 г., Reports of Judgments and Decisions 1997 III) и S.N. v. Sweden (№ 34209/96, ЕСПЧ 2002 V), утверждала, что национальное законодательство не обеспечивает баланса права обвиняемого на защиту в соответствии со статьей 6 Конвенции и личной неприкосновенности и неприкосновенности частной жизни жертв преступления, которые охраняются статьями 3 и 8. По мнению заявительницы, ее психологическая травма привела к серьезным и постоянным психологическим трудностям, которые также привели к аутоиммунным заболеваниям. Наконец, заявительница жаловалась, что национальное законодательство не обеспечило наличия эффективного средства правовой защиты в отношении ее жалоб.

(b) Правительство

89. Правительство утверждало, что расследование заявленных утверждений о случаях сексуального насилия в отношении заявительницы и последующее судебное рассмотрение было эффективным. Полиция допросила заявительницу и X., а также всех надлежащих свидетелей, и Правительство утверждало, что не было никаких доказательств того, что уголовное дело не было бы направлено полицией в прокуратуру, если бы не было вмешательства последней. Следствие было проведено должным образом и закончилось составлением обвинительного акта относительно X.
90. Правительство утверждало также, что судебное разбирательство было проведено без предвзятости. Что касается заключения эксперта-ортопеда, выводы которого противоречили другим доказательствам, то было отмечено, что оно было основано на медицинской документации и клиническом обследовании X. и не содержало никаких противоречий или недостатков, способных возбудить сомнения в его точности. Поскольку предполагаемые акты сексуального насилия не были совершены в присутствии свидетелей, а также поскольку они не были подтверждены результатами гинекологических осмотров, Мариборский окружной суд оправдал X. Поскольку правдивым является факт, что заявительница указала на признаки совершения в отношении нее сексуального насилия, суд не мог игнорировать тот факт, что существовало другое уголовное дело, которое велось в отношении другого лица по обвинению в актах сексуального насилия в отношении заявительницы, что не было принято во внимание при подготовке заключения эксперта в области психологии. Во-вторых, Правительство утверждало, что эксперт-гинеколог не “опрашивал” заявительницу, но имел разговор с ней за пределами судебного заседания. По мнению Правительства, заявительница могла заявить отвод эксперту, если она считала, что он не делал свою работу надлежащим образом.
91. Далее, относительно назначенного судом для Х. адвоката М., Правительство утверждало, что, Х. воспользовался своим правом на назначение обязательного защитника в деле, Мариборский окружной суд следовал своим уставным положениям, предусматривающим официальные назначения представителя. Кроме того, в своем ходатайстве об отводе М., заявительница не представила каких-либо оснований, которые, в соответствии с национальным законодательством, могли бы стать основой для вынесения решения в ее пользу; таким образом, суд не был обязан слушать стороны для решения данного вопроса по существу. Правительство добавило, что тот факт, что М. когда-то работал в юридической фирме, представляющей мужа матери заявительницы в бракоразводном процессе, не должно было привести к выводу, что М. не должен выступать в качестве защитника Х.
92. Кроме того, Правительство утверждало, что ряд мер были приняты при проведении расследования и судебного рассмотрения для того, чтобы предотвратить обострение психологической травмы заявительницы. В ходе расследования, заявительница была допрошена в отсутствие X. и его адвоката. Таким образом, судебное разбирательство было первой возможностью для обвиняемого задавать вопросы заявительнице, поскольку считалось, что она была единственным свидетелем якобы преступных деяний Х. В связи с этим, Правительство высказало мнение, что в данном деле права на защиту обвиняемого не могло быть ограничено до такой степени, чтобы не проводить перекрестный допрос заявительницы. Оно отметило, что данное дело отличается от Doorson, Van Mechelen and Others and S.N. v. Sweden, поскольку безопасность заявителя не была поставлена на карту, а также заявительница не была несовершеннолетней. Тем не менее, Правительство подчеркнуло, что Мариборский окружной суд удалил присутствующих лиц со слушания дела и удалил X. из зала суда во время того, как заявительница давала суду показания. После того, как она закончила давать свои показания, суд удовлетворил ее ходатайство о том, чтобы обвиняемый допросил ее на следующем слушании.
93. В связи с этим, Правительство указало, что Х. не было позволено задавать заявительнице определенные вопросы, которые не были связаны с делом или, если таковые были заданы, они снимались. Кроме того, суд несколько раз объявлял перерывы во время перекрестного допроса заявительницы; Правительство утверждало, что заявительница могла бы просить объявить дополнительные перерывы, если она считала, что это было необходимо. Кроме того, заявительница была представлена адвокатом в течение всего разбирательства
94. Наконец, что касается длительности производства по делу, Правительство указало, что в ходе стадии расследования по делу, заявительница могла подать жалобу по поводу длительности Председателю компетентного суда (см. параграф 61 выше), но не сделала этого. Правительство, тем не менее, признало, что заявительница подала две апелляции в порядке надзорного производства в соответствии с Законом 2006 года (параграфі 33 и 52 выше). Мариборский окружной суд отреагировал надлежащим образом в обоих случаях; первый раз слушания были назначены в течение месяца, второй раз письменные основания судебного решения были подготовлены и направлены заявительнице в течение нескольких дней. Действительно, судебные заседания были приостановлены девять раз по различным причинам; однако, только в первый раз слушания были отложены на достаточно длительный период в связи с болезнью Х. Правительство далее утверждало, что большое количество доказательств, которые должны были быть приняты во внимание, также внесли свой вклад в общую продолжительность судебного разбирательства.

2. Оценка Суда

(a) Позитивное обязательство государства по расследованию и уголовному преследованию случаев сексуального насилия

95. Соответствующие принципы, касающиеся обязанности государства, на основании статьи 3 Конвенции расследовать случаи жестокого обращения, и, в частности, сексуального насилия, совершенные частными лицами, которые изложены в решении M.C. v. Bulgaria (№39272/98, §§ 149, 151 и 153, ЕСПЧ 2003 XII).
96. Что касается требований Конвенции, касающихся эффективности расследования, Суд постановил, что оно должно быть в принципе способно привести к установлению фактов по делу и к выявлению и наказанию виновных. Это требование – не обязательство получения результата, но одно из средств. Власти должны предпринять необходимые меры, имеющиеся в их распоряжении, для обеспечения доказательств, касающихся инцидента, такие как: показания свидетелей и вещественные доказательства, и требование оперативности и разумной длительности расследования подразумевается в данном контексте (см. Denis Vasilyev v. Russia, № 32704/04, § 100, 17 декабря 2009 г., с последующими отсылками). Оперативность реакции властей на жалобы является важным фактором (см. Labita v. Italy [GC], № 26772/95, §§ 133 и далее, ЕСПЧ 2000-IV). Особое внимание было уделено в решениях Суда таким вопросам, как начало расследования, промедление в выявлении свидетелей или исследовании заявлений (см. Mătăsaru and Saviţchi v. Moldova, №38281/08, §§ 88 и 93, 2 ноября 2010 г.), длительности времени, необходимого для первоначального расследования (см. Indelicato v. Italy,№ 31143/96, § 37, 18 октября 2001 г.), необоснованное затягивание уголовного судопроизводства, которое приводит к истечению срока привлечения к ответственности (см., Angelova and Iliev v. Bulgaria, № 55523/00, §§ 101-103, 26 июля 2007 г.). Кроме того, несмотря на его субсидиарную роль в оценке доказательств, Суд повторяет, что в случае выдвижения обвинений в соответствии со статьей 3 Конвенции, Суд должен особенно тщательно рассматривать обстоятельства дела, даже если определенные национальные производства и расследования уже имели место (см. Cobzaru v. Romania, № 48254/99, § 65, 26 июля 2007 г.).
97. Заявительница утверждала, что оправдательный приговор X. был результатом предвзятости национальных судов против нее, утверждая, что их выводы были основаны на неточных предположениях, и что они пренебрегли вызовом важных свидетелей. В связи с этим, Суд отмечает, что национальные суды столкнулись с трудной задачей – необходимостью принять решение относительно очень щекотливого вопроса сексуального насилия на основе противоречивых свидетельских показаний и в отсутствие материальных доказательств, подтверждающих версию заявительницы или Х. В ходе расследования и последующего судебного разбирательства, национальные власти заслушали ряд свидетелей и привлекли трех экспертов для того, чтобы прояснить ситуацию. Два заключения экспертов-гинекологов не подтвердили и не опровергли утверждений заявительницы (см. параграфы 22, 42 и 44 выше), а два других эксперта пришли к противоположным заключениям. Эксперт в области клинической психологии установил, что существуют признаки сексуального насилия, осуществленного в отношении заявительницы (см. параграфы 23 и 43 выше). С другой стороны, эксперт-ортопед высказал мнение, что из-за инвалидности Х. не хватало сил, чтобы сломить сопротивление заявительницы. Взвесив все противоречивые показания, с учетом возможности того, что симптомы заявительницы могли быть вызваны ненадлежащим поведением бывшего мужа ее матери, суды признали мнение эксперта-ортопеда надлежащим доказательством.
98. Суд отмечает, что, вопреки аргументации заявительницы, из дела не вытекает, что выводы эксперта опирались на предположения по поводу того, могла ли заявительница активно сопротивляться (см. параграф 49 выше), они были, скорее, о пределах физических возможностей Х., эксперт заявил, что X. не мог использовать свою левую руку тем образом и способом, какие были описаны заявительницей. Действительно, это мнение было решающим в исходе судебного разбирательства; однако, принимая во внимание значительный объем доказательств, которые были приняты во внимание судом первой инстанции в дополнение к показаниям заявительницы и X. (параграфы 39 и 43-49 выше) и с тем, что на кону было слово последнего против слова заявительницы, Суд не считает неразумным, что Мариборский окружной суд отказался признать дополнительные доказательства или то, что он принял во внимание медицинские доказательства инвалидности X. в качестве решающего фактора при оценке доказательств.
99. Тем не менее, Суд с беспокойством отмечает, что судебное разбирательство характеризовалось рядом длительных периодов полного бездействия. Во-первых, полиция представила доклад относительно жалобы заявительницы в офис компетентной государственной прокуратуры только спустя год после того, как расследование было завершено, и только после указания прокурора на необходимость такой передачи (см. параграфы 12-14 выше). Государственный обвинитель подал ходатайство о немедленном начале расследования в отношении X. (см. параграф 15 выше); однако, следственному судье понадобился двадцать один месяц, для того, чтобы принять решение по данному ходатайству (параграфы 16-17 выше). После того, как расследование было завершено, первое судебное слушание было назначено спустя восемь месяцев после составления обвинительного акта против X. (см. параграф 25 выше), в нарушение национальных процессуальных норм (см. параграф 62 выше). Тем не менее, из-за нескольких отсрочек, первое слушание фактически было проведено через полтора года после того, как X. был обвинен в совершении преступления. В целом, более чем семь лет прошло с момента подачи заявительницы своей первой жалобы до вынесения решения судом первой инстанции. Поскольку невозможно проверить, повлияли ли эти задержки, относительно которых Правительство не предоставило убедительных оправданий, на исход разбирательства, по мнению Суда, они не соответствуют процессуальному требованию незамедлительности.
100. Соответственно, были нарушены процессуальные обязательства государства-ответчика в соответствии со статьей 3 Конвенции.

(b) Защита личной неприкосновенности заявительницы в уголовном судопроизводстве в отношении сексуального насилия против нее

101. Суд ставит перед собой цель исследовать в уголовных разбирательствах, касающихся предполагаемого сексуального насилия в отношении заявительницы, обеспечило ли государство достаточную защиту ее права на уважение частной жизни, и особенно на ее личную неприкосновенность. Таким образом исследуются не действия государства, а заявленное отсутствие или неадекватность мер, направленных на защиту прав потерпевшей в уголовном судопроизводстве. В связи с этим, Суд повторяет, что поскольку основным объектом статьи 8 является защита индивида от произвольного вмешательства со стороны государственных органов, она не просто обязывает государство воздерживаться от такого вмешательства: в дополнение к этим негативным обязательствам, возникают позитивные обязательства, направленные на достаточную неприкосновенность частной или семейной жизни. Эти обязательства могут включать принятие мер, направленных на обеспечение уважения частной жизни даже в сфере отношений индивидов между собой (см. X and Y v. the Netherlands, 26 марта 1985 г., § 23, Серия A № 91).
102. Граница между позитивными и негативными обязательствами государства в соответствии со статьей 8 не поддается точному определению; применимые принципы, тем не менее, схожи. В обоих контекстах внимание должно быть уделено установлению справедливости, которая должна быть соблюдена между соответствующими конкурирующими интересами (см. White v. Sweden, № 42435/02, § 20, 19 сентября 2006 г.).
103. Что касается конфликтов между интересами защиты и интересами свидетелей в уголовном процессе, Суд уже отметил в ряде решений, что уголовное производство должно быть организовано таким образом, чтобы не подвергать неоправданной опасности жизнь, свободу или безопасность свидетелей, и, в частности, те из потерпевших, которые непосредственно дают показания в судебном процессе, как правило, первоочередно подпадают под действие статьи 8 Конвенции. Таким образом, интересы защиты не должны быть выше интересов свидетелей или потерпевших, задействованных в даче показаний (см. дело Doorson цитируется выше, § 70). Примечательно, что уголовное производство в отношении преступлений на сексуальной почве часто превращается в испытание потерпевшей, в частности, когда последняя вне своего желания сталкивается с обвиняемым. Эти особенности еще более заметны при рассмотрении дел с участием несовершеннолетних. Поэтому, в таких разбирательствах могут применяться определенные меры с целью защиты потерпевшей, при условии, что они могут быть согласованы с адекватной и эффективной реализацией права на защиту (см. S.N. v. Sweden, цитируется выше, § 47; и Aigner v. Austria, № 28328/03, § 35, 10 мая 2012 г.).
104. В данном случае, рассматриваемом Судом, вопрос о том, удалось ли местным властям соблюсти справедливый баланс между конкурирующими интересами защиты, в частности, правом обвиняемого на вызов и перекрестный допрос свидетелей, закрепленном в статье 6 § 3 (d), и правами потерпевшего в соответствии со статьей 8, был поднят обвиняемым. Напротив, в данном деле Суд рассмотрит этот вопрос с точки зрения предполагаемой жертвы. При решении данного вопроса Суд будет принимать во внимание критерии, изложенные в соответствующих международных документах (см. параграфы 69-72 выше). В связи с этим, Суд отмечает, что Конвенция Совета Европы о предупреждении и борьбе с насилием в отношении женщин и насилием в семье требует от Договаривающихся Сторон принять необходимые законодательные и другие меры для защиты прав и интересов потерпевших. Такие меры включают, в частности, защиту от запугивания и повторения насилия, дающие жертвам возможность быть услышанными, обеспечить должное рассмотрение их заявлений, потребностей и проблем, и позволяет им, если это разрешено действующим национальным законодательством, давать показания без присутствия возможного преступника. Кроме того, Директива ЕС по установлению минимальных стандартов прав, поддержки и защиты жертв преступлений предусматривает, в частности, что допрос потерпевших должен проводиться как можно быстрее, а медицинские осмотры должны быть сведены к минимуму.
105. Что касается способов, которыми права заявительницы были защищены в уголовном судопроизводстве в данном деле, Суд отмечает, во-первых, что ее показания в суде были нужны исключительно в качестве необходимого доказательства по делу. Кроме того, другие предоставленные доказательства противоречили друг другу: так, заключение психолога, подтверждающее сексуальное насилие, вступило в противоречие с заключением ортопедиста. В свете вышеизложенного, необходимость справедливого судебного разбирательства действительно требовала предоставления защите возможности провести перекрестный допрос заявительницы, которая к тому времени уже не была несовершеннолетней. Тем не менее, необходимо определить, нарушала ли процедура допроса заявительницы справедливый баланс между правом на личную неприкосновенность и правом Х. на защиту.
106. В связи с этим, Суд повторяет, что, как правило, права обвиняемого в соответствии со статьей 6 §§ 1 и 3 (d) требуют, чтобы ему предоставили адекватную и надлежащую возможность оспорить заявления свидетеля, дающему показания против него, и допросить последнего, в момент, когда тот делает свои заявления, либо на более позднем этапе разбирательства (см. Saïdi v. France, 20 сентября 1993 г., § 43, Серия A № 261 C, и A.M. v. Italy, № 37019/97, § 25, ЕСПЧ 1999-IX). Кроме того, Суд должен быть осторожным в вынесении собственной оценки конкретной линии допроса, учитывая, что это, в первую очередь, обязанность компетентных национальных органов по принятию решения о приемлемости и относимости доказательств (см. Schenk v. Switzerland, 12 июля 1988 г., § 46, Серия A №140, и Engel and Others v. the Netherlands, 8 июня 1976 г., § 91, Серия A № 22). Судом уже было установлено, что право человека на защиту самого себя не обеспечивает ему неограниченное право на использование любых аргументов защиты (см., с соответствующими изменениями, Brandstetter v. Austria, 28 августа 1991 г., § 52, Серия A № 211). Таким образом, так как прямая конфронтация между обвиняемыми в уголовных преступлениях на почве сексуального насилия, и предполагаемыми потерпевшими включает в себя риск дальнейшей травматизации последних, по мнению Суда необходимость личного перекрёстного допроса со стороны защиты должна быть предметом самой тщательной оценки национальными судами, тем более, что такого рода дела характеризуются высоким уровнем интимности.
107. Проведение допроса заявительницы растянулось на четыре судебных заседания (параграфы 31, 32, 34-38 и 40 выше), которые были проведены в течение семи месяцев, настолько длительный период, по мнению Суда, сам по себе вызывает опасения, особенно учитывая отсутствие каких-либо видимых причин для длительных интервалов между заседаниями. Кроме того, в процессе двух заседаний, X., обвиняемый, который был представлен, со своей стороны, адвокатом на протяжении всего судебного рассмотрения, лично подвергал перекрестному допросу заявительницу. В дополнение к утверждению, что он был физически не в состоянии совершить нападение на нее, Х. основывал данный перекрестный допрос на предпосылке, что заявительница выказывала доверие к нему и искала его общества, а не наоборот, и что заявленные ею обвинения были вызваны желанием ее матери вымогать у него деньги. Соответственно, большинство вопросов Х. имели определенно личный характер.
108. Суд отмечает, что некоторые из вопросов, заданных X., были сформулированы таким образом, что в них уже содержались предполагаемые ответы, и некоторые из них были заданы несколько раз (см. параграфы 34 и 36 выше). Х. также постоянно ставил под сомнение правдивость ответов заявительницы, продвигая свою собственную версию событий. Действительно, стороне защиты должна была быть дана определенная свобода действий для того, чтобы оспорить надежность и достоверность сведений заявительницы и выявить возможные несоответствия в ее утверждениях. Тем не менее, Суд считает, что перекрестный допрос не должен использоваться в качестве средства запугивания или унижения свидетелей. В связи с этим, Суд считает, что некоторые из вопросов и ремарок Х., содержали предположения, без достаточной доказательной базы, о том, что заявительница могла начать плакать «по команде» для того, чтобы манипулировать людьми, что ее страдания могли уменьшиться, если бы она с ним поужинала, или, что она призналась ему в том, что у нее есть желание доминировать над мужчинами, не были направлены не только на то, чтобы пошатнуть доверие к заявительнице, но также на то, чтобы показать в негативном свете черты ее характера.
109. Суд считает, что ответственность за то, чтобы уважение к личной неприкосновенности заявителя было надлежащим образом соблюдено во время судебного процесса, прежде всего, лежала на председательствующем судье. По мнению Суда, неоднозначность ситуации, при которой заявительница была допрошена непосредственно, подробно и в малейших деталях человеком, которого она обвиняла в сексуальном насилии, требовала от председательствующего судьи, чтобы он производил надзор за формой и содержанием вопросов и замечаний Х. и, при необходимости, вмешивался. Действительно, как следует из записи судебного заседания, председательствующий судья запретил X. задавать некоторые вопросы, которые не имели отношения к делу. Тем не менее, Суд считает, что оскорбительные инсинуации Х. о заявительнице в равной степени превысили пределы границы допустимого в целях создания условий для выстраивания эффективной защиты, и требовало аналогичной реакции. Учитывая, с другой стороны, широкий спектр перекрестного допроса, который проводился X., по мнению Суда, ограничение его личных замечаний не было бы чрезмерным ограничением его права на защиту. Тем не менее, такое вмешательство могло бы смягчить однозначно стрессовую ситуацию для заявительницы (см. параграфы 37 и 38 выше).
110. Кроме того, в отношении утверждения заявительницы о том, что М., адвокату Х., должен был произведен отвод из данного судебного производства, поскольку Х. консультировалась с ним относительно сексуального насилия до того, как она обратилась в полицию по данному эпизоду, то Суд не ставит перед собой задачу делать предположения о том, знали ли они друг друга, и если да, то в каком качестве заявительница и М. до судебного разбирательства, поскольку это было в компетенции национальных органов власти. Тем не менее, в соответствии с национальным законодательством, возможность проведения предварительных неофициальных консультаций между заявительницей и М., не приводит к конфликту интересов, который мог бы стать основанием для отвода последнего из судебного процесса (см. параграфы 29, 31 и 40-42 выше). Следовательно, придя к выводу, что заявительница не предоставила ни одного законного основания для отвода М., Мариборский окружной суд отклонил ее ходатайство.
111. Тем не менее, предполагая, что утверждение заявительницы было верным, Суд не может не прийти к выводу, что отрицательный психологический эффект от того, что именно М. подвергал перекрестному допросу заявительницу, был значительно выше, чем был бы эффект, который заявительница могла бы испытать, если бы она была подвергнута перекрестному допросу другим адвокатом. Соответственно, это было соображение, которым нельзя было полностью пренебречь при принятии решения об отводе М. Кроме того, в более общем смысле, Суд хотел бы добавить, что любая информация, которая М. получил от заявительницы в качестве адвоката, даже без разрешения о разглашении, должна была рассматриваться в качестве конфиденциальной и не должна была использоваться для пользы противной стороны в данном разбирательстве. Таким образом, Суд считает, что национальное законодательство об отводе защитника, в той трактовке, в которой оно было применено в данном случае, не в достаточной мере учитывало интересы заявительницы.
112. Наконец, заявительница жаловалась, что Б., эксперт-гинеколог, который должен был установить, имела ли она половой контакт в заявленное время, заставил ее ответить на ряд предосудительных вопросов, не имеющих отношения к делу. В связи с этим, Суд считает, во-первых, что личная неприкосновенность жертв преступлений в уголовном судопроизводстве должна быть, исходя из самой природы ситуаций, в первую очередь защищена государственными органами, осуществляющими производство по делу. В связи с этим, Суд придерживается мнения о том, что власти должны обеспечить то, чтобы и другие участники судебного разбирательства, задачей которых является помощь в проведении расследования или принятия решения по делу, относились с уважением к человеческому достоинству жертв и свидетелей преступления, и не причиняли им ненужного беспокойства. Что касается настоящего дела, следует отметить, что, независимо от статуса Б. в процессе, Правительство не оспаривало факта, что государство может нести ответственность за его поведение. Суд не видит оснований считать иначе, заметив, что эксперт был назначен следственным судьей и последний дал, в рамках исполнения своих полномочий в сфере правосудия, разрешение на проведение оспариваемого освидетельствования.
113. Кроме того, в отношении хода освидетельствования заявительницы экспертом Б., Суд отмечает, что он противопоставлял показания заявительницы со сведениями, полученными полицией, и заключением ортопеда, и спрашивал ее, почему она не защищалась более энергично (см. параграф 22 выше), таким образом, ставя вопросы, которые не были связаны с предметом его непосредственного исследования. По мнению Суда, вопросы и замечания Б., а также юридические заключения, которые он сделал как в своем экспертном выводе, так и в материалах экспертизы, превысили рамки его компетенции. Кроме того, нет сведений о том, что Б. имел специальные знания о том, как проводить интервью с жертвами сексуального насилия; следовательно, трудно понять, с какой целью было осуществлено его вмешательство в вопросы, входящие в юрисдикцию прокурорской и судебной власти. Что еще более важно, как утверждает заявительница, она вынуждена была занимать оборонительную позицию, что, по мнению Суда, дополнительно повысило уровень напряжения в данном уголовном деле.
114. Суд принимает во внимание то, что у местных представителей власти, и, в частности, у председательствующего в данном деле судьи, была деликатная задача: с одной стороны, сбалансирования конкурирующих интересов и обеспечения эффективного осуществления права обвиняемого на получение юридической помощи, с другой стороны – заслушивания свидетелей обвинения. Ряд мер действительно были приняты для того, чтобы предотвратить нанесение последующих психологических травм заявительнице. Ее показания перед следственным судьей были приняты в отсутствие обвиняемого и его адвоката, публика была удалена из зала суда, и обвиняемый был удален из зала суда, когда она давала показания (см. параграфы 18, 29, 31 и 34 выше). Из-за волнения заявительницы во время ее показаний и перекрестного допроса, судебное слушание было несколько раз отложено на несколько минут, или перенесено на другую дату (параграфы 31, 37 и 38 выше). Кроме того, председательствующий судья предупредил обвиняемого о недопустимости повторения вопросов в перекрестном допросе и запретил ряд из них (см. параграф 36 выше). Тем не менее, по мнению Суда, предварительно существующие отношения между заявительницей и обвиняемым, интимный характер предмета судебного рассмотрения, а также молодой возраст заявительницы – она была несовершеннолетней, когда предполагаемые случаи сексуального насилия состоялись, – требовали проявления особой чувствительности от органов государства при проведении расследования по данному факту. Принимая во внимание совокупный эффект факторов, которые были проанализированы выше, наличие которых допустило вмешательство в личную неприкосновенность заявительницы (см. параграф 107-113 выше), Суд считает, что они, по существу, превысили уровень дискомфорта, сопровождающий дачу показаний лицом в качестве потерпевшего от предполагаемых актов сексуального насилия, и, соответственно, не могут быть оправданы требованиями справедливого судебного разбирательства.
115. Таким образом, Суд считает, что манера, в которой было проведено уголовное производство в данном деле, не обеспечило заявительнице необходимую защиту таким образом, чтобы обеспечивать необходимый баланс между ее правами и интересами, охраняемыми статьей 8, и правом на защиту Х., которое защищается статьей 6 Конвенции.
116. Отсюда следует, что была нарушена статья 8 Конвенции.

II. ПРИМЕНЕНИЕ СТАТЬИ 41 КОНВЕНЦИИ

117. Статья 41 Конвенции предусматривает:
““Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне.”

A. Ущерб

118. Заявительница требовала выплатить ей 30 000 евро (EUR) в качестве компенсации нематериального вреда, утверждая, что акты сексуального насилия и повторное ощущение себя в качестве жертвы, которое она пережила в уголовном судопроизводстве, серьезно повлияли на ее психологическое здоровье и вызвали ее душевные страдания и стресс. Заявительница утверждала, что в ходе судебного разбирательства она страдала от депрессий, тревожности и отсутствия концентрации, что требовало психиатрической помощи; она даже приходила на судебные слушания в сопровождении психиатра. Кроме того, она впоследствии стала страдать рассеянным склерозом.
119. Правительство придерживалось мнения, что заявительница не подтвердила наличие причинно-следственной связи между ее проблемами со здоровьем и предполагаемыми нарушениями Конвенции. Кроме того, оно утверждало, что поскольку Суд установил нарушение прав заявительницы, закрепленных в Конвенции, и присудил заявительнице справедливую компенсацию, должно быть принято во внимание, что заявительница уже получила денежную компенсацию в размере 1 080 евро от государства за нарушение ее права на разумный срок проведения судебного разбирательства.
120. Принимая во внимание медицинское заключение, составленное психиатром заявительницы в 2010 году, психологический стресс, испытанный заявительницей в исследуемый период, может, по крайней мере, в части, быть вызван уголовным производством, которое, как было установлено Судом, не было достаточно эффективным и нарушало право заявительницы на личную неприкосновенность. Таким образом, Суд считает, что некоторая компенсация морального вреда должна быть присуждена заявительнице. Тем не менее, Суд отмечает, что национальные суды не установили, были ли утверждения заявителя об актах сексуального насилия, правдивыми. Суд не может рассуждать о том, был бы результат рассмотрения в национальных инстанциях иным, если бы не было никакого нарушения Конвенции. Соответственно, он считает, что никакая компенсация не может быть присуждена заявительнице в отношении этой претензии.
121. Что касается возражений Правительства, что компенсация была присуждена заявителю на национальном уровне, заявительница действительно получила компенсацию в размере 1 080 евро от государства за нарушение ее права на разумный срок проведения судебного разбирательства. Однако из этого не вытекает, что наличие такого мирового соглашения полностью покрывает позитивные обязательства государства по статье 3 (см. параграф 83 выше) и, следовательно, эта компенсация не имеет никакого отношения к статусу жертвы заявителя согласно этой нормы (см., напротив, W. v. Slovenia, упомянутое выше, § 91), и она не может быть принята во внимание при определении суммы компенсации, присужденной в соответствии со статьей 41 в отношении нарушений, установленных Судом.
122. На основе принципа справедливости Суд приходит к выводу о необходимости присуждения заявительнице 9 500 евро в качестве компенсации нематериального вреда.

B. Затраты и расходы

123. Заявительница также требовала выплатить ей 7 462.50 евро, а также НДС в размере 20%, что составило в общей сложности 8 955 евро в качестве компенсации затрат и расходов, понесенных в Суде.
124. Правительство утверждало, что требование было непропорционально высоким в сравнении с суммами, которые могли бы быть установлены в отношении расходов на представительство в Страсбургском суде в соответствии с национальным Законом о тарификации оплаты услуг юристов. Максимальная оплата, согласно тарифу, представительства по данному вопросу, составила 2 625 евро, если было проведено слушание в Суде, и 1 500 евро, если бы такого слушания не было.
125. В соответствии с прецедентной практикой Суда, заявительница имеет право на возмещение затрат и расходов только в той мере, в которой доказано, что они действительно и обязательно были понесены и являются разумными по размеру. В данном случае, принимая во внимание документы, имеющиеся в его распоряжении и вышеуказанные критерии, Суд считает разумным присудить сумму 4 000 евро, без учета НДС, за представление интересов в Суде. Что касается утверждения, что сумма должна быть увеличена за счет НДС, Суд повторяет, что, хотя затраты и расходы часто подвергаются насчитыванию налога на добавленную стоимость, который уплачивается государству юристами, переводчиками и другими специалистами, налог, тем не менее, включается в чек заявителей и, в конечном счете оплачивается ими. Заявители должны быть защищены от этих дополнительных уплат. Только по этой причине, в постановляющей части своих решений Суд постановляет, что любой налог, который может быть взыскан с заявительницы, должен быть добавлен к присужденной сумме в возмещение затрат и расходов (см. Kurić and Others v. Slovenia (справедливое возмещение) [GC], № 26828/06, § 127, ЕСПЧ 2014; и Les Témoins de Jéhovah v. France (справедливое возмещение), no. 8916/05, § 37, 5 июля 2012 г.).
C. Пеня
126.
Суд считает, что пеня должна быть основана на предельной кредитной ставке Европейского центрального банка с добавлением трех процентных пунктов.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД

1. Объявляет единогласно жалобу приемлемой;

2. Постановляет единогласно, что была нарушена статья 3 Конвенции в связи с неспособностью властей государства-ответчика обеспечить быстрое расследование и судебное рассмотрение жалобы заявительницы о фактах сексуального насилия;

3. Постановляет, шестью голосами против одного, что была нарушена статья 8 Конвенции в отношении неспособности властей государства-ответчика защитить личную неприкосновенность заявителя в уголовном судопроизводстве по поводу рассмотрения ее жалоб на факты сексуального насилия;

4. Постановляет единогласно,
(a) что государство-ответчик должно выплатить заявительнице в течение трёх месяцев с даты, когда судебное решение станет окончательным, в соответствии с § 2 ст. 44 Конвенции, следующие суммы:
(i) 9 500 (девять с половиной тысяч ) евро, а также любые налоги, которые могут быть начислены на эту сумму, в качестве компенсации нематериальноговреда;
(ii) 4 000 (четыре тысячи) евро, а также любые налоги, которые могут быть начислены на эту сумму, в качестве компенсации затрат и расходов;
(b) что с момента истечения вышеупомянутых трех месяцев до выплаты, на вышеупомянутую сумму начисляется пеня, равная предельной кредитной ставке Европейского центрального банка в период с добавлением трех процентных пунктов

5. Отклоняет оставшуюся часть требований заявительницы относительно компенсации.

Составлено на английском языке и объявлено в письменном виде 28 мая 2015 года, в соответствии с правилом 77 §§ 2 и 3 Регламента Суда.

Клаудиа Вестердийк Марк Филлигер
Секретарь Председатель
В соответствии со статьей 45 § 2Конвенции и правилом 74 § 2 Регламента Суда, отдельное мнение Судьи Юдковской прилагается к настоящему решению.

М.Ф.
К.В.

ЧАСТИЧНО НЕСОВПАДАЮЩЕЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ЮДКОВСКОЙ

Хотя я полностью разделяю позицию большинства о том, что расследование жалобы заявителя относительно фактов сексуального насилия длилось слишком долго, в нарушение статьи 3, я не могу согласиться, что статья 8 также была нарушена в данном случае.

Данное дело касается справедливого баланса, который должен быть соблюден между интересами защиты в уголовном процессе и жертвами, которые вызваны для дачи показаний. Внимательно изучив имеющиеся материалы дела, я считаю, что международному суду сложно сформулировать, какие дополнительные шаги могли быть приняты председательствующим судьей для того, чтобы защитить интересы заявительницы в той степени, которая бы не составила нарушения права обвиняемого на справедливое судебное разбирательство.

Этот Суд рассмотрел в соответствии со статьей 8 ряд дел относительно жертв изнасилования, в которых власти не выполнили свои позитивные обязательства провести эффективное расследование обвинений в сексуальном насилии (см., среди последних примеров, дела C.A.S. и C.S. v. Romania and D.J. v. Croatia, с дальнейшими ссылками [1]); однако, вопросы о допросе в ходе судебного разбирательства не были ранее рассмотрены настолько детально.

Более того, в своем новаторском решении по делу M.C. v Bulgaria[2] Суд заявил, что в обстоятельствах этого дела его задача была ограничена тем, “чтобы исследовать, имели ли оспариваемое законодательство и практика его применения в рассматриваемом деле, в сочетании с предполагаемых недостатков в расследовании, такие существенные недостатки, чтобы составить нарушение ответчиком позитивных обязательств государства в соответствии со статьями 3 и 8 Конвенции … Суд не рассматривал предполагаемые обвинения по поводу ошибок или отдельных упущений в расследовании … “

Тем не менее, в этом деле Суд подверг критике органы власти за неспособность “исследовать все факты и принять решение на основе оценки всех сопутствующих обстоятельств …” (см. параграф 181 решения по делу M.C.). В данном деле, напротив, оказывается, что национальные судебные органы подвергаются критике за неспособность запретить вопросы, которые потенциально могли бы пролить дополнительный свет на обстоятельства дела.

Практикующие юристы знают слишком хорошо, как трудно добиться привлечения к ответственности за изнасилование, из-за ряда причин эти преступления редко совершаются при свидетелях, мало материальных доказательств, подтверждающих вину, существуют очевидные трудности в доказательстве обвинения и т.д.

Обвинение, таким образом, имеет тенденцию полагаться на показания потерпевших, которые нередко служат главным основанием для привлечения лица к ответственности. Единственная тактика стороны защиты в таких случаях состоит в том, чтобы опровергнуть правдивость заявлений жертвы и оспаривать ее авторитет. Поэтому неудивительно, что вопросы, поставленные обвиняемым, могут быть слишком интимными и навязчивыми – именно для того, чтобы судья мог наблюдать поведение жертвы во время перекрестного допроса. Это сама сущность права обвиняемого на допрос свидетелей, выступающих против него.

Около 120 лет назад Верховный суд США определил как “первичную цель” в условиях процессуального противостояния ” предотвращение того, чтобы показания под присягой или письменные показания, данные в одностороннем порядке, … были использованы против обвиняемого вместо личного допроса и перекрестного допроса свидетеля, в которых обвиняемый имеет возможность, не только оспорить воспоминания и тщательно изучить, насколько чиста совесть свидетеля, но и заставить его встать лицом к лицу с присяжными таким образом, что они могут смотреть на него, и судья по его поведению под присягой и манере, в которой он дает свои показания, может установить, являются ли его свидетельства достойными того, чтобы принять их на веру”[3].

Право на проведение очной ставки имеет долгую и богатую историю, уходящую в римское право и оно является широко распространенных в системах общего права, где его суть заключается в убеждении, что ” всегда труднее лгать о человеке «в лицо», нежели «за спиной», и «даже если сказана ложь, она часто будет сказана менее убедительно». Это было объяснено судьей Верховного Суда США Антонином Скалиа в знаковом решении по данному вопросу, Coy v. Iowa [4]. В этом решении судья Скалиа проследил историю права проведения очной ставки «лицом к лицу» на примере описанного Шекспиром Ричарда II:
«”Шекспир, таким образом, описывал глубинный смысл очной ставки, вложив в уста Ричарда Второго:
” Позвать сюда обоих; пусть они,
И обвиняемый и обвинитель,
Лицом к лицу, нахмурясь друг на друга,
Откроют нам все помыслы свои.[5]”

Он пришел к выводу, что “лежит что-то глубокое в человеческой природе, что касается столкновения лицом к лицу обвиняемого и обвинителя, как “важный аспект справедливого судебного разбирательства по уголовному делу”. В деле California v. Green право на процессуальное противостояние было описано как «величайший юридический двигатель, который был когда-либо изобретен для открытия истины»[6].

В отличие от Конституции США, Конвенция не гарантирует права очной ставки «лицом к лицу» между обвиняемым и потерпевшим. Тем не менее, во многих случаях, также связанных с сексуальным насилием в отношении несовершеннолетних, Суд установил, что гарантии справедливого судебного разбирательства не были соблюдены, если ни на одном этапе судебного разбирательства подсудимый не был в состоянии задать вопросы предполагаемой жертве (см., среди последних примеров, дело Vronchenko v. Estonia[7]). Цель гарантии статьи 6 § 3 (d) Конвенции та же – помочь суду в наблюдении за дачей показаний свидетелей под прямым допросом. Это положение действует не только в целях представления интересов защиты; оно также обеспечивает справедливость в более общем виде – это помогает в установлении истины, поскольку вопросы, поставленные стороной защиты, не только позволяют проверить достоверность показаний свидетеля, они также могут пролить свет на дополнительные факты, которые могут быть важны для выводов Суда [8]. На мой взгляд, в данном деле большинство пренебрегло этим существенным элементом права обвиняемого на допрос ключевого свидетеля, который дает свидетельства против него.

В данном деле, заявительница была предполагаемой жертвой сексуального насилия, которое является одним из тягчайших преступлений против физической неприкосновенности, которое наносит глубокую травму потерпевшему. Было утверждено, что «кроме убийства, такое преступление как изнасилование является максимальным вмешательством, влекущим самые тяжелые физические и психологические последствия для жертвы»[9]. Само собой разумеется, что судебные разбирательства представляют дополнительную травму для жертв изнасилования, особенно для тех, которые являются несовершеннолетними. Таким образом, очевидно, что соображения обеспечения достаточного психологического комфорта жертвы важны и могут в некоторых случаях перевешивать право обвиняемого на проведение очной ставки.

Директива Европейского парламента и Совета Европы (2012/29 / ЕС) от 25 октября 2012 года устанавливает минимальные стандарты прав, поддержки и защиты жертв преступлений, указывает, что определенные меры должны быть доступны для наиболее уязвимых жертв, в том числе «меры по избежанию ненужных допросов о частной жизни потерпевшего, не связанных с уголовным преступлением», и «меры, позволяющие проведение судебного слушания без присутствия общественности» (статья 23 § 2 (с) и (d)).

Другие международные документы по защите жертв, в том числе те, которые цитируются в решении, в то же время сосредотачиваются на правах жертв в ходе уголовного судопроизводства, а также подчеркивают важность права на защиту. Получается, что не оспаривается то обстоятельство, согласно которому обвиняемый приносит в жертву свое право с целью соблюсти психологический комфорт жертвы, и это – шаг по направлению к вынесению неверного решения.

В данном деле стоит отметить, что хотя предполагаемые события произошли, когда заявительнице было 14-15 лет, судебное разбирательство состоялось пять или шесть лет спустя, когда, во-первых, ее травмы не могли быть в той же степени болезненными, как сразу же после события, и, во-вторых, она была уже взрослой. Поэтому трудно утверждать, что она была особенно уязвима во время судебного разбирательства.

Кроме того, крайне важно, что допрос заявительницы состоялся в отсутствие общественности (см. вышеупомянутую Директиву). Кроме того, суд удовлетворил ее ходатайства о том, чтобы X. был удален из зала судебного заседания на время дачи ею показаний. Кроме того, что было также отмечено большинством, некоторые из вопросов X. были запрещены председательствующим судьей, в случае если он считал, что они не относятся к делу. Что еще можно было бы сделать судье для того, чтобы защитить права заявительницы, все еще имея возможность оценить правдоподобность показаний жертвы?
Большинство считает, что «многие вопросы X. имели явно личный характер» (параграф 107 решения). Я абсолютно согласна с этим выводом, и я с трудом могу представить любой вопрос неличного характера, который обвиняемый, считающий себя невиновным, может поставить жертве, которая клевещет на него, по мнению обвиняемого. Некоторые из замечаний X. были в действительности, направлены на раскрытие негативных аспектов характера заявителя, однако большинство определяет их как “оскорбительные инсинуации”, превышающих “пределы границы допустимого в целях создания условий для выстраивания эффективной защиты”. Очевидно, что цель этих замечаний лежала в том, чтобы оспорить авторитет заявителя и в том, чтобы судья наблюдал ее поведение под присягой во время провокационных вопросов – что, опять же, являет собой суть любой очной ставки в зале суда.

Конечно, манера, в которой Х. построил свою тактику защиты, добавила дополнительную психологическую нагрузку на заявительницу, которая и так уже была глубоко травмирована. Тем не менее, настоящее дело существенно отличается от дела Brandstetter v. Austria[10] , на которое ссылалось большинство, так как в этом случае заявитель, в ходе разбирательства против него в связи с подделкой вина (преступление, за которое он мог был лишь оштрафован, и что, в принципе, несравнимо с обвинением в совершении изнасилования), умышленно и ложно обвинил должностных лиц в совершении должностного преступления, которое состояло в манипуляции доказательствами таким образом, что последние могли быть подвержены риску наложения дисциплинарных санкций. В данном деле, “оскорбительные инсинуации”, такие как комментарии, что «заявительница могла начать плакать «по команде» для того, чтобы манипулировать людьми, что ее страдания могли уменьшиться, если бы она с ним поужинала, или, что она призналась ему в том, что у нее есть желание доминировать над мужчинами», в основном, являются оценочными суждениями, и не может быть сравнены в ложных, по мнению Х., обвинениях в сексуальном насилии. Степень вмешательства в личную жизнь приведенными выше замечаниями и обвинения в совершении тяжкого преступления несоизмеримы. Таким образом, я не могу согласиться, что вопросы X. переступили допустимые пределы тактики защиты, учитывая, что на карту для него была поставлена его честь и свобода.

В дополнение к критике того, как была проведена очная ставка между заявительницей и X., большинство упрекает национальные судебные органы в неосуществлении отвода М. – адвоката Х., с которым заявительница предположительно имела предварительные консультации по сути дела. Этот факт не был доказан, однако, «предполагая, что обвинения заявительницы были правдивыми», большинство пришло к выводу, что заявительница чувствовала бы себя лучше, если бы она была подвергнута перекрестному допросу другим адвокатом. Более того, из дела вытекало, что еще большего комфорта заявительница могла бы достичь за счет права X. защищать себя лично с помощью выбранного им самим защитника. Большинство также заявило, совершенно абстрактно, что «любая информация, которая М. получил от заявительницы в качестве адвоката, даже без разрешения о разглашении, должна была рассматриваться в качестве конфиденциальной и не должна была использоваться для пользы противной стороны в данном разбирательстве». В материалах дела нет информации об обратном.

Наконец, большинство критикует опрос заявительницы гинекологом Б., а именно тот факт, что последний “противопоставлял показания заявительницы со сведениями, полученными полицией, и заключением ортопеда, и спрашивал ее, почему она не защищалась более энергично “, ” таким образом, ставя вопросы, которые не были связаны с предметом его непосредственного исследования.” (см. параграф 113 решения). Следует, однако, отметить, что на Б. была возложена задача “установить вероятность того, что заявительница была вовлечена в половой акт” (см. параграф 22), и, таким образом, он должен был оценить, насколько ее показания были обоснованными с медицинской точки зрения. Учитывая, что девственная плева заявительницы была нетронута, и что Х. не мог использовать свою левую руку, чтобы подавить сопротивление заявительницы, нельзя сказать, что вопросы Б. не имели абсолютно никакого отношения к выводам, которые он должен был представить.

Ввиду вышеизложенных соображений, а также принимая во внимание, что в таких делах, как исследуемое, отсутствие полной картины судопроизводства, призывает к сдержанности со стороны международного судьи, я голосовала за то, что в данном деле не было нарушения статьи 8.