Рахимов против России: решение о вопросе экстрадиции заявителя в Узбекистан

© Перевод Украинского Хельсинского союза по правам человека

Официальное цитирование – Rakhimov v. Russia, no. 50552/13, § …, 10 July 2014

Официальный текст (анг)

 

ПЕРВАЯ СЕКЦИЯ

ДЕЛО РАХИМОВА ПРОТИВ РОССИИ

(Заявление № 50552/13)

РЕШЕНИЕ

СТРАСБУРГ

10 июля 2014

Это решение станет окончательным при условиях, изложенных в cтатье 44 § 2 Конвенции. Оно может быть отредактировано.

По делу Рахимова против России,
Европейский суд по правам человека (Первая секция), заседая Палатой в составе:
Isabelle Berro-Lefèvre, Председатель,
Julia Laffranque,
Paulo Pinto de Albuquerque,
Linos-Alexandre Sicilianos,
Erik Møse,
Ksenija Turković,
Dmitry Dedov, судьи,
and André Wampach, Заместитель Секретаря секции,
Рассмотрев дело в закрытом заседании 17 июня 2014 года,
Провозглашает следующее решение, принятое в этот день:

ПРОЦЕДУРА

1. Данное дело основано на заявлении (№ 50552/13) против Российской Федерации, поданном в Суд в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – «Конвенция») гражданином Узбекистана г-ном Наби Наимовичем Рахимовым (написание в паспорте – Наби Рахимов; далее – “заявитель”), 7 августа 2013 года.
2. Заявитель был представлен г-жой Д.В. Трениной, юристом, практикующим в Москве, и г-жой Е. Рябининой, являющейся куратором программ Института Прав Человека в Москве. Российское правительство (далее – «Правительство») представлял г-н Г. Матюшкин, Уполномоченный Российской Федерации при Европейском суде по правам человека.
3. Заявитель утверждал, в частности, что в случае его административного выдворения в Узбекистан он подвергался риску подвергнуться пыткам и жестокому обращению, что содержание его под стражей в период с 24 по 30 июля 2013 года, а также содержание его под стражей в ожидании административного выдворения было незаконным, эффективный судебный пересмотр относительно последнего периода содержания его под стражей не был доступен для него, и что условия его содержания в местном полицейском участке были ужасными.
4. 8 августа 2013 года Председатель Секции решил указать Правительству России, в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда, что заявитель не должен быть выслан или иным способом перемещен против его воли из России в Узбекистан или в другую страну на время производства в Суде. В тот же день заявлению был предоставлен приоритет в соответствии с Правилом 41 Регламента Суда.
5. 27 сентября 2013 года жалоба была коммуницирована Правительством.

ФАКТЫ

I. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

6. Заявитель родился в 1971 году. До своего ареста он проживал в Московской области.
7. В неустановленный день в 1999 году заявитель приехал в Россию и поселился в Москве. В период с 1 по 18 ноября 2009 года он ездил в Узбекистан (см. пункты 43-44 ниже). Как следует из внутреннего судебного решения от 18 сентября 2013 г. (см. пункт 39 ниже), он был зарегистрирован местными миграционными службами в период с 20 ноября 2009 года по 18 февраля 2010 года.

A. Уголовное преследование в отношении заявителя в Узбекистане

8. 3 марта 2010 года Управление Службы национальной безопасности Самаркандской области Узбекистана возбудило уголовное дело против заявителя по подозрению в том, что он в период с 1990 по 1998 год, был членом Hizb ut Tahrir (далее – «HT»), транснациональной исламистской организации, запрещенной в России, Германии и некоторых республиках Центральной Азии, публично призывающей к свержению конституционного строя в Узбекистане и создании вместо него исламистского государства.
9. 6 апреля 2010 года заявитель был обвинен in absentia (заочно) в Узбекистане в попытке свержения конституционного строя государства Узбекистан (статья 159 § 3 (б) Уголовного кодекса Республики Узбекистан); хранении и распространении документов, содержащих идеи религиозного экстремизма, сепаратизма и фундаментализма и угрозу национальной безопасности и общественному порядку (статья 244-1§ 3 (а) Кодекса); участии и руководстве религиозными, экстремистскими, сепаратистскими и иными запрещенными организациями (статья 244-2 § 1 Кодекса). В обвинении было указано, что в период между 1990 и 1998 годами заявитель, как член «НТ», регулярно проводил незаконные религиозные собрания с тремя другими лицами, на которых они провозглашали «публичные призывы к свержению существующего конституционного строя» в их родной стране и «использовали материалы, содержащие идеи религиозного экстремизма». Заявитель показал видеозапись выступление Ю., лидера религиозного экстремистского «Исламистского движения Узбекистана». Кроме того, с 1990 года заявитель систематически принимал участие в религиозных занятиях и курсах физических тренировок «сообщества шахидского ремня» (“shahid belt community”), а так же во встречах, организованных Р., на которых провозглашались публичные призывы к смене правительства Узбекистана на исламистское государство в виде воссоздания халифата.
10. В тот же день Самаркандский городской суд вынес решение об аресте заявителя, и его имя было внесено в список лиц, находящихся в межгосударственном розыске.

B. Процедура экстрадиции и содержание заявителя под стражей в период с 17 апреля по 30 июля 2013 года.

11. 17 апреля 2013 года заявитель был арестован полицией в Москве как человек, объявленный в розыск узбекскими властями. В тот же день Управление Службы национальной безопасности Самаркандской области Узбекистана подтвердило свое намерение запросить экстрадицию заявителя и затребовало, чтобы заявитель был взят под стражу.
12. При допросе полицией в тот же день после его ареста, заявитель утверждал, что он переехал в Россию в 1999 году в поисках работы. Он не был зарегистрирован как иностранный гражданин, временно проживающий в стране, а также не обращался за получением статуса беженца в России. Он ничего не знал о причинах его уголовного преследования в Узбекистане и не подвергался преследованиям по политическим мотивам в его родной стране. Его жена и четверо несовершеннолетних детей жили с ним в Московской области.

1. Процедура экстрадиции

13. 13 мая 2013 года заместитель Генерального прокурора Республики Узбекистан направил официальный запрос об экстрадиции заявителя. Запрос содержал гарантии того, что заявитель будет преследоваться только за преступления, за которые он был экстрадирован, что он будет иметь возможность свободно покинуть Узбекистан, как только он предстанет перед судом и в отношении него будет вынесен любой приговор, и что он не будет изгнан или выдан третьему государству без согласия российских властей. Прокуратура Узбекистана заверяла своего российского контрагента, что заявитель не будет привлечен к уголовной ответственности в Узбекистане по политическим или религиозным мотивам, или подвергаться пыткам или другому бесчеловечному или унижающему достоинство обращению, что ему будет предоставлена возможность защищать себя, inter alia, с помощью адвоката, что уголовное производство против него будет осуществляться в соответствии с внутренним законодательством Республики Узбекистан, и что он будет получать любую необходимую ему медицинскую помощь.
14. На 1 июля 2013 года представитель заявителя подал возражения против запроса об экстрадиции. Она утверждала, что по оценкам независимых международных наблюдателей, жестокое обращение широко распространено в узбекской пенитенциарной системе и гарантии справедливого судебного разбирательства не соблюдаются. Ссылаясь на прецедентную практику Европейского Суда по этому вопросу (Yakubov v. Russia, no. 7265/10, 8 November 2011; Rustamov v. Russia, no. 11209/10, 3 July 2012; и Zokhidov v. Russia, no. 67286/10, 5 February 2013), а также доклады органов ООН и неправительственных организаций, указанных в нижеуказанных пунктах 64, 65, 67, 68, 70 и 71, она утверждала, что заявитель, который был обвинен в совершении религиозных и политических преступлений, в том числе в членстве в «НТ», будет подвергаться повышенному риску жестокого обращения, и будет лишен минимальных гарантий справедливого судебного разбирательства в случае экстрадиции в запрашивающее государство. Представитель заявителя также сослалась на доклад 2009 года, подготовленный Департаментом стран СНГ Министерства иностранных дел Российской Федерации, в котором Департамент, ссылаясь на различные международные отчеты неправительственных организаций, отметил, что уголовное производство в Узбекистане зависит в значительной степени от признательных показаний. Она также сослалась на письмо 2011 года того же Департамента стран СНГ, в котором утверждалось, что любая экстрадиция в Узбекистан будет являться нарушением статьи 3 Конвенции с точки зрения Европейского суда.
15. В соответствии с письмом прокуратуры от 30 июля 2013 года (см. пункт 19 ниже), 24 июля 2013 года Генеральная прокуратура отказалась санкционировать экстрадицию заявителя, поскольку срок давности относительно его уголовного преследования истек. По словам заявителя, ни он, ни его представители не были извещены о вышеуказанном отказе. Стороны не представили копию соответствующего решения.

2. Содержание заявителя под стражей в период с 19 апреля по 30 июля 2013 года и его освобождение из-под стражи

(a) Решение о помещении под стражу и последующее продление содержания под стражей заявителя

16. 19 апреля 2013 года Кунцевский районный суд г. Москвы вынес решение о заключении заявителя под стражу до его экстрадиции на период до 17 мая 2013 года. Решение не было обжаловано.
17. 16 мая 2013 года Кунцевский районный суд Москвы продлил содержание заявителя под стражей до 17 октября 2013 года в целях обеспечения его экстрадиции.
18. 29 мая 2013 года Московский городской суд оставил в силе решение в апелляционном порядке.

(b) Освобождение заявителя из-под стражи

19. В письме от 30 июля 2013 года начальник отдела экстрадиции Генеральной прокуратуры поставил в известность Кунцевского межрайонного прокурора г. Москвы, что 24 июля 2013 года Генеральная прокуратура отказалась санкционировать экстрадицию заявителя, поскольку срок давности относительно его уголовного преследования истек, и указал, что заявитель должен быть немедленно освобожден из-под стражи. Далее в письме было указано:
“В то же время, [я] прошу Вас проверить законность проживания господина Рахимова в России и соответствие такого проживания иммиграционному законодательству.
[Я] прошу Вас направить копию постановления об освобождении из-под стражи, а также информацию о результатах проверки, в отдел экстрадиции городской прокуратуры не позднее 31 июля 2013 по факсу и почте.”
20. Рукописная отметка на письме, по-видимому, сделанная адресатом, указывала, что необходимо «провести проверку миграционного соответствия со статьей 18 § 8 [КоАП РФ], если имеются основания [для этого]».
21. Кунцевская межрайонная прокуратура 30 июля 2013 года приняла решение об освобождении заявителя из-под стражи, поскольку 24 июля 2013 года процедура экстрадиции была прекращена. В 18:45 в тот же день заявитель был освобожден из следственного изолятора в Москве.

C. Новый арест заявителя и судопроизводство касательно административного выдворения

1. Повторный арест заявителя 30 июля 2013 года

22. По словам заявителя, в 18:45 30 июля 2013 года он был задержан полицией на выходе из следственного изолятора, сразу же после его освобождения из-под стражи, и взят под стражу.
23. В соответствии с протоколом об административном правонарушении (пункт 25 ниже), заявитель был арестован в 20:10 офицером Можайского районного отделения полиции города Москвы в связи с нарушением иммиграционного законодательства (статья 18-8 Кодекса об административных правонарушениях («КоАП»)).
24. В 20:10 часов 30 июля 2013 офицер Можайского районного отделения полиции отметил, что заявитель был арестован «с целью составления административного протокола». В части протокола, предусмотренной для пояснений, заявитель написал, что он возражает против ареста, и он не должен быть выслан в Узбекистан, поскольку он бежал оттуда в связи с угрозой применения пыток. Кроме того, производство в отношении присвоения ему статуса беженца на тот момент не было закончено.
25. В непределенный момент в тот же день был составлен протокол об административном правонарушении в связи с тем, что заявитель не покинул Россию после 12 июля 2011 года. Заявитель оставил рукописное примечание в соответствующей части протокола, признав, что он нарушил миграционное законодательство, но утверждая, что он не может быть выслан в Узбекистан, потому что он может быть подвергнут пыткам в его родной стране.
26. В тот же день дело было направлено в Кунцевский районный суд г. Москвы. Начальник Можайского районного отделения полиции подал отдельное ходатайство, в котором просил суд о заключении заявителя под стражу в ожидании его административного выдворения, поскольку он проживает в России незаконно и в нарушение иммиграционных законов и избегал отъезда из России; соответственно были основания полагать, что он будет продолжать нарушать законы об иммиграции.

2. Судебное разбирательство в Кунцевском районном суде 31 июля 2013 года

27. 31 июля 2013 года Кунцевский районный суд г. Москвы рассмотрел дело заявителя.
28. В ходе слушаний сторона защиты признала, что заявитель не зарегистрировался в миграционных органах власти либо не выехал из России, вопреки требованиям миграционного законодательства. Тем не менее, они утверждали, что, в соответствии со статьей 28.1 КоАП, административное производство должно было открыто против него, как только было получено достаточно данных, указывающих на существование административного правонарушения. Когда заявитель был арестован 17 апреля 2013 года, власти уже имели в распоряжении достаточное количество информации об иммиграционном статусе заявителя. Тем не менее, административное производство ранее не было открыто в отношении него в течение трех месяцев и двух недель после того, как срок его содержания под стражей в ожидании экстрадиции истек. Согласно этим обстоятельствам, защита считала, что административное выдворение заявителя, если суд вынесет такое решение, будет фактически являться замаскированной экстрадицией.
29. Сторона защиты также утверждала, что в любом случае высылка заявителя не могла быть разрешена, так как производство относительно присвоения заявителю статуса беженца находилось на рассмотрении. Они указали в связи с этим, что ходатайство заявителя о предоставлении статуса беженца было принято к рассмотрению (пункт 40 ниже), и что он не получил ответа на текущий момент.
30. В заключение, защита предоставила подробную аргументацию относительно того, что заявитель был объявлен в розыск узбекскими властями в связи с обвинениями, связанными с преступлениями религиозного характера, и, следовательно, существует риск жестокого обращения в случае его высылки в Узбекистан. Защита сослалась на доклады ООН и международных неправительственных организаций (цитаты в пунктах 64, 67 68 и 72-73 ниже), а также на прецедентную практику Суда в поддержку этой позиции.
31. Кунцевский районный суд признал заявителя виновным в совершении административного правонарушения – нарушении миграционных правил (статья 18 § 8 КоАП). Суд счел, что протокол об административном правонарушении был составлен компетентным сотрудником, и в соответствии с внутренним законодательством. Он отклонил аргументы заявителя о том, что власти знали об оспариваемом нарушении миграционных законов уже 17 апреля 2013 года, как ненадлежащие, утверждая, что в тот же день заявитель был арестован по иным основаниям. Суд принял к сведению данные, представленные заявителем, относительно его просьбы о предоставлении статуса беженца, и отклонил их как не имеющие никакого отношения к административному правонарушению, которое являлось предметом судебного рассмотрения. Отсутствие информации о ходе производства относительно предоставления такого статуса не препятствовало суду применить административное взыскание в соответствии со статьей 18 § 8 КоАП.
32. При принятии решения о выборе санкции, суд принял к сведению «информацию о личности заявителя», а также о том, что он признал нарушение иммиграционных законов. С другой стороны, суд отметил, что заявитель незаконно проживает в России в течение значительного периода времени, и что он не имеет постоянного места жительства или работы в России. В соответствии со статьей 18 § 8 КоАП суд оштрафовал заявителя на 2000 российских рублей и принял решение о его административном выдворении из России.
33. В заключение, суд удовлетворил просьбу Начальника Можайского районного отделения полиции относительно нахождения заявителя под стражей в ожидании выдворения. Суд утверждал, что заявитель проживал в России в нарушение закона и избегал – и, скорее всего, в дальнейшем продолжал бы избегать – выезда из России по собственной воле. Суд решил, что заявитель должен находиться под стражей в специальном изоляторе для иностранцев Московского управления внутренних дел до его административного выдворения. Судом не было указано никаких конкретных временных рамок для содержания заявителя под стражей.

3. Рассмотрение дела в апелляционном порядке в Московском городском суде

34. 5 и 26 августа 2013 года представители защиты предоставили свои апеляционные доводы в Московском городском суде. В дополнение к их первоначальной аргументации, они утверждали, во-первых, что судом первой инстанции были неправильно установлены обстоятельства дела, в том числе в отношении ареста заявителя. Вопреки материалам дела, 30 июля 2013 года заявитель покидал здание следственного изолятора в тот момент, когда он был немедленно арестован на выходе из следственного изолятора. Они настаивали, что протокол об административном правонарушении был подделан, и поэтому является неприемлемым. Во-вторых, они утверждали, что высылка заявителя будет приравнена к его «замаскированной экстрадиции». Они отметили, со ссылкой на письмо от 30 июля 2013 г. (см. пункт 19 выше), что настоятельная рекомендация провести срочную проверку миграционного статуса заявителя исходила от прокуратуры, которая является государственным органом, ответственным за его процедуру его экстрадиции. Заинтересованность прокуратуры отображалась в проведении миграционной проверки – вопроса явно вне их компетенции – что может быть истолковано как свидетельство того, что власть заинтересована в обеспечении возвращения заявителя в Узбекистан. При этом заявитель, в случае высылки его на родину, будет не в состоянии воспользоваться минимальным уровнем гарантий, которыми он мог бы воспользоваться при процедуре экстрадиции.
35. В-третьих, защита утверждала, что национальное законодательство запрещает высылку лица, которое обратилось с просьбой о предоставлении статуса беженца, пока не было принято окончательное решение по этому вопросу. Однако национальный суд не стал более подробно останавливаться на этом аспекте дела. Они утверждали, вопреки аргументации суда первой инстанции, что требование защиты взять во внимание существование производства относительно присвоения Заявителю статуса беженца, не имело никакого влияния на выводы, к которым пришел суд первой инстанции по поводу того, было ли совершено административное правонарушение или нет. Однако это, возможно, было несущественно для определения административного взыскания. В связи с этим, защита обращала внимание апелляционного суда на то, что административное выдворение составляло дополнительный вид наказания помимо административного штрафа.
36. В-четвертых, защита подчеркнула, что суд первой инстанции не оценил никоим образом их аргументы относительно жестокого обращения. Сославшись на прецедентную практику Европейского Суда, сторона защиты подтвердила свои всесторонние аргументы в отношении риска жестокого обращения, в случае если постановление о выдворении было бы приведено в исполнение. Они жаловались, что суд первой инстанции отказался принять во внимание отчеты авторитетных неправительственных организаций, решения российских судов, или решения Суда по аналогичным делам.
37. В заключение, защита утверждала, что решение о заключении под стражу заявителя не содержит каких-либо временных рамок, и поэтому является нарушением статьи 5 Конвенции.
38. Рассмотрение дела было первоначально запланировано на 2 сентября 2013 года, но было отложено для того, чтобы получить обновленную информацию о разбирательстве в отношении получения статуса беженца заявителем из Федеральной миграционной службы.
39. 18 сентября 2013 года Московский городской суд оставил в силе решение от 31 июля 2013 года, посчитав его законным и обоснованным. Он постановил, что суд первой инстанции верно установил, что действия заявителя содержали в себе признаки административного правонарушения. Апелляционный суд признал применение административного взыскания законным и не нашел оснований для его изменения. Суд отклонил доводы заявителя о том, что он не мог быть выдворен из России в отсутствие окончательного решения относительно рассмотрения его обращения о присвоении ему статуса беженца, как неприемлемый, так как «рассмотрение соответствующего обращения не имеет отношения к событиям или юридической квалификации административного правонарушения». Кроме того, суд отметил, что, в любом случае, 27 августа 2013 года в удовлетворении заявления о предоставлении статуса беженца Заявителю было отказано. Что касается довода заявителя о неспособности властей открыть административное производство в отношении него в надлежащие сроки, суд счел, что это обстоятельство не является основанием для отмены решения суда первой инстанции. Он утверждал, что нарушение было незначительным, так как время, в которое соответствующий протокол об административном правонарушении был составлен, «не является пресекательным».

D. Процедура относительно предоставления статуса беженца

40. В неустановленный момент в мае 2013 года заявитель обратился в Московское управление Федеральной миграционной службы («Московская ФМС») для предоставления ему статуса беженца в России на основании опасений, что его будут преследовать в связи с сфабрикованными обвинениями в совершении преступлений религиозного характера. Он утверждал, что обвинения в его адрес были необоснованными. 24 июня 2013 года его дело было принято к рассмотрению.
41. 6 августа 2013 года российский офис Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по делам беженцев (УВКБ ООН) указал в письме к представителю заявителя, что существует реальный риск жестокого обращения с лицами, экстрадиция которых была запрошена в связи с политически мотивированными обвинениями религиозного характера.
42. 27 августа 2013 года Московская ФМС отклонила ходатайство заявителя о предоставлении статуса беженца. Согласно копии решения, представленной сторонами, она указала, что заявитель был объявлен в розыск в Узбекистане в связи с его предполагаемым членством в «HT» и отметила, что «инициатор розыска подтвердил свое намерение требовать экстрадиции». Данный орган подтвердил, что на заявителе лежит обязанность предоставить убедительные аргументы, почему существует индивидуальный риск его преследования на основании национальности, религиозных убеждений или принадлежности к социальной группе. ФМС приняла к сведению как административный приказ о высылке от 31 июля 2013 г. (см. пункт 31 выше), так и предписание Суда относительно interim measure в деле заявителя (см. пункт 4 выше). Московская ФМС установила следующее:
«Из материалов дела следует, что после смерти матери заявителя в 1999 году отец заявителя женился на другой женщине. Для того чтобы получить наследство отца, в 2002 году она пожаловалась местной полиции, что за некоторое время до событий заявитель приехал в Узбекистан, чтобы убить своего отца. Однако, по словам заявителя, уголовное дело против него не было возбуждено. Однако в 2009-2010 годах она написала новую жалобу, на этот раз обвинив заявителя в экстремизме. Из вышеизложенного можно сделать вывод, что причиной, по которой, по мнению заявителя, против него были выдвинуты необоснованные обвинения, был домашний конфликт.»
43. Московская ФМС также отметила, что заявитель намеренно скрыл факт пересечения государственной границы между 1 и 18 ноября 2009 года и тот факт, что он никогда не обращался за статусом беженца до своего ареста, хотя он узнал о предъявленном ему обвинении в экстремизме в 2010 году. Государственный орган также отметил, что брат заявителя жил в Узбекистане и не подвергался преследованиям. В связи с этим был сделан вывод, что заявитель подал ходатайство с единственной целью избежать уголовного преследования в Узбекистане, и что он не соответствует критериям для получения статуса беженца.
44. 26 октября 2013 года защита обжаловала данный отказ в ФМС России, утверждая, что Московская ФМС не приняла во внимание политическую и религиозную природу выдвинутых против заявителя обвинений и не проанализировала конкретные обстоятельства его дела. Они утверждали, в ответ на выводы регионального органа власти (см. пункт 42 выше), что несущественно, кто подал жалобу против заявителя. Нельзя считать ситуацию относительно брата заявителя равнозначной, поскольку уголовное дело не было возбуждено против него в Узбекистане. Вопреки заключению миграционных властей, заявитель не знал о точном характере обвинений или стадии разбирательства против него в Узбекистане до его ареста. Факт пересечения им границы в 2009 году не имеет большого значения и не противоречит его заявлению, что с 1999 года он не покидал Россию в течение значительного периода времени. Московская ФМС в своем решении сослалась на процедуру экстрадиции, но была опущена оценке такого важного момента, что в экстрадиции было отказано в это же время (см. пункт 15 выше). В заключение, защита указала, что практику применения пыток в отношении задержанных в Узбекистане можно охарактеризовать как системную и, что не было никаких доказательств улучшения данной ситуации в последние годы. Защита сослалась, в частности, на заключительные замечания Комитета ООН по правам человека 2010 года, на отчеты Human Rights Watch 2011 и 2013 годов (см. пункты 67-68 ниже), отчеты Amnesty International, опубликованные в мае и июле 2013 года (см. пункты 71-72 ниже) и на иные материалы (см. пункты 64 и 66 ниже). Они утверждали, что заявитель, обвиненный в членстве в «HT», бежал в связи, в частности, с серьезным риском жестокого обращения и содержания под стражей в его родной стране.
45. 25 декабря 2013 года ФМС России отклонил жалобу заявителя. Федеральный миграционный орган пришел к выводу, что Московской ФМС были тщательно проанализированы все соответствующие обстоятельства и принято обоснованное и законное решение, что заявитель не подпадает под критерии для предоставления статуса беженца. ФМС России также отметила, что в ее компетенцию не входит проведение следственных действий в рамках уголовного дела или проверка обоснованности материалов, представленных прокуратурой Российской Федерации относительно уголовного дела, которое было возбуждено узбекскими властями.
46. В том же решении ФМС России поручил Московской ФМС рассмотреть вопрос о предоставлении заявителю временного убежища в России, в связи с указанием Суда в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда (см. пункт 4 выше). Стороны не сообщили суду о любой последующей деятельности по итогам данного указания.
47. 26 февраля 2014 года защита оспорила решение от 25 декабря 2013 года в Басманном районном суде г. Москвы как незаконное и необоснованное. Она подтвердила свои прежние заявления о риске жестокого обращения в случае высылки из страны заявителя (пункты 40 и 44 выше) и сослалась, в дополнение к международным материалам, процитированным в их ранее предоставленных доводах, на Всемирный Отчет, опубликованный Human Rights Watch в январе 2014 года (см. пункт 69 ниже). Она аргументировала, что федеральные миграционные власти не предусмотрели предсказуемые последствия высылки заявителя в Узбекистан, и, прежде всего, риск жестокого обращения в отношении заявителя в случае его высылки. Вместо проведения такого анализа, миграционные власти утверждали, что они не были компетентны проводить расследование или проверку материалов об экстрадиции, хотя этот вопрос явно выходил за рамки ходатайства заявителя. Такое отношение, по мнению заявителя, показало в достаточной мере, что ФМС России основывалась на презумпции его вины в уголовном деле, возбужденном против него узбекскими властями.
48. Судя по всему, кассационное производство находится на рассмотрении по сегодняшний день.

E. Условия содержания заявителя под стражей в изоляторе временного содержания местного отделения полиции и его перевод в другое учреждение

49. После его ареста вечером 30 июля 2013 года (см. пункт 22 выше) заявитель был помещен в камеру в Можайском районном отделении полиции города Москвы.
50. По словам заявителя, площадь камеры составляла 4,5 кв. м. и в ней были размещены, в период содержания заявителя под стражей, от четырех до пятнадцати задержанных. От главного коридора она была огорожена решеткой. Заявитель не имел индивидуального спального места, так как камера была оборудована только одной металлической скамейкой вместо кровати. В данной камере не было окон, поэтому он не имел доступа к естественному освещению и воздуху. Камера не была оборудована унитазом или туалетной комнатой. Ни белье, ни матрасы не были доступны. Заявитель получал пищу и воду раз в день.
51. По данным Правительства, площадь камеры составляла 5,46 кв. м. Заявитель был обеспечен пищей и постельным бельем.
52. В 00:10 5 августа (по мнению Правительства) или 6 августа 2013 года (по мнению заявителя) заявитель был переведен в Московский центр содержания для иностранных граждан. Стороны не представили документы в отношении даты этого перевода.
53. Заявитель находится в Московском центре содержания для иностранных граждан до данного момента.

II. НАЦИОНАЛЬНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО И ПРАКТИКА, ДЕЙСТВОВАВШИЕ В ТО ВРЕМЯ

A. Процедура экстрадиции и получения статуса беженца

54. В своем Постановлении № 11 от 14 июня 2012 года, Верховный суд указал, со ссылкой на статью 3 Конвенции, что в экстрадиции должна быть отказано, если имеются серьезные основания полагать, что лицо может быть подвергнуто пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению в запрашивающей стране. В экстрадиции также может быть отказано, если существуют исключительные обстоятельства, указывающие на то, что это может повлечь за собой опасность для жизни и здоровья человека за счет, среди прочего, его возраста или физического состояния. Заданием именно прокуратуры является демонстрация того, что нет серьезных оснований полагать, что данное лицо может быть приговорено к смертной казни, подвергнуться жестокому обращению или быть преследуемым из-за его расы, религиозных убеждений, национальности, этнического или социального происхождения или политических убеждений. Суды должны оценить как общую ситуацию в запрашивающей стране, так и индивидуальные обстоятельства относительно лица, выдача которого была запрошена. Они должны учитывать свидетельства заинтересованного лица и, как свидетелей, и любые заверения запрашивающей страны, так и информацию о стране, предоставленной Министерством иностранных дел, компетентными учреждениями Организации Объединенных Наций и Европейского комитета по предотвращению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания. Суды должны также принимать во внимание выводы Европейского Суда по правам человека в подобных случаях.
55. Для обобщения иных соответствующих положений, касающихся процедуры экстрадиции, см. Kasymakhunov v. Russia (no. 29604/12, §§ 74 80, 14 November 2013).
56. Для обобщения соответствующих положений Закона о беженцах, см. Abdulkhakov v. Russia (no. 14743/11, §§ 95-98, 2 October 2012).

B. Процедура относительно высылки

1. Кодекс об административных правонарушениях

57. В соответствии со статьей 3.2 § 1 (7), административное выдворение является административным взысканием. В статье 3.10 § 1 Кодекса об административных правонарушениях, административное выдворение определяется как принудительное и контролируемое перемещение иностранного гражданина или лица без гражданства через российскую границу. Согласно статье 3.10 § 2, административное выдворение назначается судьей или, в случае совершения иностранным гражданином или лицом без гражданства административного правонарушения при въезде в Российскую Федерацию – соответствующими должностными лицами. В соответствии со статьей 3.10 § 5, в целях исполнения назначенного иностранному гражданину или лицу без гражданства административного наказания в виде принудительного выдворения за пределы Российской Федерации судья вправе применить к таким лицам содержание в специальном учреждении.
58. Статья 18.8 указывает, что иностранный гражданин, нарушивший правила пребывания в Российской Федерации, включая проживание на данной территории в отсутствие документов, подтверждающих право на пребывание, либо в несоблюдении установленного порядка регистрации по месту жительства, влечет наложение административного штрафа в размере от двух тысяч до пяти тысяч рублей с возможным административным выдворением. Статья 23.1 § 3 регулирует положения о том, решения о совершении административных правонарушений, которые могут повлечь административное выдворение за пределы Российской Федерации, должны быть вынесены судьей суда общей юрисдикции. Статья 30.1 § 1 гарантирует право обжаловать решение об административном правонарушении в суд или в вышестоящий суд.
59. Согласно статье 27.5 § 2, лицо, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении, состоящем в нарушении правил проживания на территории Российской Федерации может быть подвергнуто административному задержанию на срок не более 48 часов.
60. В соответствии со статьей 31.1 постановление по делу об административном правонарушении вступает в законную силу после истечения срока, установленного для обжалования. Постановления, которые не могут быть обжалованы, вступают в законную силу немедленно.
61. Согласно статье 31.9 § 1 Постановление о назначении административного наказания не подлежит исполнению в случае, если это постановление не было приведено в исполнение в течение двух лет со дня его вступления в законную силу. В соответствии со статьей 31.9 § 2, если лицо, привлеченное к административной ответственности, уклоняется от исполнения данного постановления, . течение срока давности, предусмотренное статьей 31.9 § 1, прерывается.
62. Статья 3.9 указывает, что к административному правонарушителю может быть применен административный арест лишь в исключительных случаях, максимальный срок такого ареста составляет тридцать дней.

2. Соответствующая судебная практика Конституционного Суда

63. В постановлении №6-р от 17 февраля 1998 года Конституционный суд установил, ссылаясь на статью 22 Конституции РФ, что лицо, подлежащее административному выдворению, может быть заключено под стражу без решения суда на срок не более чем на сорок восемь часов. Задержание на протяжении более сорока восьми часов было разрешено только на основании постановления суда и при условии, что административное выдворение не могло быть осуществлено иначе. Постановление суда было необходимо для того, чтобы гарантировать защиту не только от произвольного задержания в течение более чем на сорок восемь часов, но и от произвольного задержания как такового, в то же время суд оценил законность и основания помещения лица под стражу. Конституционный Суд также отметил, что задержание на неопределенный срок считалось бы недопустимым ограничением права на свободу, поскольку это являлось бы наказанием, не предусмотренным российским законодательством, что вступает в противоречие с Конституцией.

III. СООТВЕТСТВУЮЩИЕ МЕЖДУНАРОДНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

A. Комитет ООН по правам человека

64. В отчете 2010 года (CCPR/C/UZB/CO/3), Комитет ООН по правам человека, указал, среди прочего, следующее:
“11. Комитет с обеспокоенностью отмечает продолжающуюся тенденцию сохранения пыток, пыток и жестокого обращения, ограниченное число обвинительных приговоров для виновных в этом лиц, и общую практику применения небольших санкций, включая простые дисциплинарные наказания, а также признаки того, что лица, ответственные за применение пыток, были амнистированы, и, в целом, недостаточное или неэффективное расследование дел о пытках/ненадлежащем уровне медицинской помощи. Он также обеспокоен сообщениями об использовании судами доказательств, полученных под принуждением, несмотря на решение Верховного суда 2004 года о недопустимости доказательств, полученных незаконным путем.
…
19. Комитет выражает обеспокоенность по поводу ограничения и запретов относительно свободы религии и убеждений, в том числе для членов незарегистрированных религиозных групп. Он обеспокоен постоянными сообщениями относительно уголовного преследования и тюремного заключения таких лиц. Он также обеспокоен по поводу криминализации, в соответствии со статьей 216-2 Уголовного кодекса, «обращения верующих из одной религии в другую (прозелитизм) и другой миссионерской деятельности … (статья. 18). …»

B. Комитет ООН против пыток

65. Заявитель сослался на решение Комитета ООН против пыток от 1 июня 2012 года в соответствии со статьей 22 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (сорок восьмая сессия) в деле № 444/2010, Abdussamatov et al. v. Kazakhstan (A/67/44). В указанном решении, среди прочего, указывается:
“ Что касается существования постоянной практики грубых, вопиющих и массовых нарушений прав человека, Комитет напоминает о своих заключительных замечаниях по третьему периодическому докладу Узбекистана, в котором он выразил свою озабоченность по поводу многочисленных, продолжающихся и постоянных сообщений о регулярном применении пыток, и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов и обращения и наказания со стороны правоохранительных органов и следственных органов, или по их подстрекательству, или с их согласия и что лица, пытавшиеся найти убежище за границей и возвращенные в страну, содержались под стражей в неустановленных местах и возможно в отношении их были нарушены нормы Конвенции.” (§ 13.6)

66. В своих заключительных замечаниях по четвертому периодическому докладу Узбекистана от 10 декабря 2013 года (CAT/C/UZB/CO/4), Комитет ООН против пыток указал следующее:
“7. Комитет обеспокоен многочисленными, непрекращаемыми и постоянными сообщениями о применения пыток и жестокого обращения со стороны правоохранительных органов, следственных и пенитенциарных учреждений, или при их подстрекательстве, или с их согласия, часто для получения признаний или информации, которые будут использоваться в уголовном процессе. Признавая, что государство-участник не подлежит юрисдикции Европейского суда по правам человека, Комитет отмечает, что в 2011 году Суд постановил, что «применение пыток и жестокого обращения в отношении задержанных в Узбекистане является «систематическим», «безнаказанным» и «поощряемым» со стороны правоохранительных органов и сотрудников службы безопасности. Комитет обеспокоен тем, что государство-участник считает «необоснованными» многочисленные жалобы на пытки проанализированные в ходе обзора, некоторые из которых ранее были направлены для рассмотрения в другие механизмы Организации Объединенных Наций по правам человека. Он отмечает, что в то время как государство-участник указало, что 45 человек были привлечены к ответственности за пытки в период с 2010 по 2013 годы, в государстве-участнике было зарегистрировано 336 жалоб на применение пыток или жестокого обращения в отношении сотрудников правоохранительных органов в тот же период. Приветствуя информацию, представленную государством-участником, относительно того, что законодательные, судебные и исполнительные ветви власти борются против пыток, Комитет обеспокоен тем, что он не получил информации, свидетельствующей о том, что должностные лица исполнительной ветви власти в последнее время публично дали негативную оценку фактам пыток либо осудили деятельность должностных лиц полиции или пенитенциарной службы.
…
16. Комитет обеспокоен многочисленными заявлениями о том, что лица, лишенные свободы, подвергались пыткам или жестокому обращению с целью принуждения к даче признательных показаний, и что такие показания были впоследствии приняты в качестве доказательств в суде в отсутствие тщательного расследования относительно заявлений о пытках. Кроме того, Комитет обеспокоен по поводу того, что государство-участник не представило Комитету информацию о случаях, в которых судьи сочли признательные показания неприемлемыми на основании того, что они были получены с применением пыток, или данные о количестве случаев, в которых судьи проводили расследование заявлений обвиняемых о том, что они признались в преступлении в результате пыток (статья 15.).
…
18 Отмечая утверждение государства-участника, что все места содержания под стражей подвергаются мониторингу со стороны независимых национальных и международных организаций, и что оно будет приветствовать дальнейшие инспекции, Комитет по-прежнему обеспокоен полученной информацией о фактическом отсутствии независимого и регулярного мониторинга мест содержания под стражей. Кроме того, Комитет обеспокоен по поводу полученной им информации о мерах, которые были приняты государством-участником, затрудняющих работу многочисленных независимых правозащитных организаций, которые ранее действовали в государстве-участнике. Комитет встревожен сообщением Международного комитета Красного Креста, сделанным в апреле 2013 года, что он прекращает свои визиты в учреждения содержания под стражей в государстве-участнике на том основании, что комитет был не в состоянии придерживаться своей процедуры, поэтому данные визиты «бессмысленны».

C. Human Rights Watch

67. Заявитель сослался на доклад, опубликованный Human Rights Watch 13 декабря 2011 года «Свидетелей не осталось: Пытки, неработающий Habeas Corpus, и молчание юристов в Узбекистане», который, в соответствующей части, гласит:
“Фактически в нескольких важных аспектах ситуация ухудшилась. Правительство перешло к демонтажу независимой адвокатуры и сделало страну закрытой в вопросах независимого мониторинга и правозащитной деятельности. Аресты и преследования политических активистов и правозащитников увеличились, и заслуживающие доверия заявления о произвольных задержаниях и пытках задержанных, в том числе несколько подозрительных случаев смерти в заключении, имели место. Подавление независимых мусульман было безжалостным, и правительство продолжает отказывать в удовлетворении запросов внутренних и международных неправительственных организаций, в том числе Human Rights Watch, о работе без вмешательства со стороны властей. … Пытки в предварительном заключении остаются широко распространенным явлением и, возможно, их уровень увеличивается … единственным различием теперь является то, что не осталось свидетелей продолжающихся нарушений.
На основании более чем 100 интервью с жертвами пыток, их родственниками, адвокатами, правозащитниками, учеными и чиновниками в Узбекистане с 2009 по 2011 годы, в настоящем докладе основное внимание сосредоточено на трех вопросах: провале Habeas Corpus, существование пыток в условиях предварительного содержания под стражей, и демонтаж независимой адвокатуры в Узбекистане.
Отчет … фиксирует использование различных форм пыток и жестокого обращения в условиях предварительного заключения со времени принятия habeas сorpus и других реформ, таких как избиение резиновыми дубинками и заполненных водой бутылками, поражение электрическим током, подвешивание за запястья и лодыжки, изнасилование и сексуальное унижение, удушение пластиковым пакетом и противогазом, угрозы физической расправы с близкими. Наконец, в докладе задокументированы репрессии властей по отношению к формирующейся адвокатуре Узбекистана, в частности, против адвокатов по уголовным делам, которые осмелились подать заявления о пытках и заняться политически заангажированными делами.
Human Rights Watch установила, что в течение четырех лет с момента его вступления в силу, Habeas corpus существует в основном на бумаге. … [в] Узбекистане произвольное задержание является скорее правилом, чем исключением. На практике, Habeas corpus мало способствует защите заключенных в Узбекистане от пыток и жестокого обращения.
…
Полиция и агенты службы безопасности продолжают использовать пытки для принуждения заключенных к самооговору или оговору иных лиц, рассматривая пытки в качестве эффективного инструмента для обеспечения достаточного количества обвинительных приговоров и достижения внутренних «показателей». В то время, пытки используются как против подозреваемых в противодействии правительству, так и против задержанных по подозрению в совершении «общих» преступлений. Как и до принятия Habeas copus, признания, полученные под пытками, часто являются единственным основанием для обвинительных приговоров. Судьи по-прежнему не расследуют заявления о пытках, чтобы исключить доказательства, полученные с помощью пыток или в отсутствие адвоката, либо о привлечении виновных к ответственности.
Некоторые юристы, жертвы, и активисты сообщают, что увеличение количества пыток возможно связано с углублением изоляции, навязанной государством Узбекистан после событий в Андижане в 2005 г., и с отсутствием независимого мониторинга по вопросам пыток «на земле». … Специальному докладчику ООН по пыткам и другим экспертов ООН по правам человека было категорично отказано в посещении страны, несмотря на их неоднократные просьбы о доступе, и государство не дает международным правозащитным группам или независимым СМИ возможности действовать».

68. Заявитель также сослался на Ежегодный Отчет, опубликованный Human Rights Watch в январе 2013 года, где, среди прочего, было указано:
“ Ситуация с правами человека в Узбекистане остается бесчеловечной, без реального улучшения в 2012 году Пытки носят эндемический характер в системе уголовного судопроизводства. Власти усилили репрессии против активистов гражданского общества, оппозиционеров и журналистов, и продолжают преследовать верующих, которые исповедуют религию не под строгим государственным контролем…
…
Уголовное судопроизводство, пытки и жестокое обращение
Пытки распространяются и продолжают осуществляться в режиме почти полной безнаказанности. Права задержанных лиц нарушаются на каждом этапе расследования и судебного разбирательства, несмотря на Habeas corpus с поправками, принятыми в 2008 году. Правительство не в состоянии фактически выполнять рекомендации по борьбе с пытками, подготовленные спецдокладчиком ООН в 2003 году и иными международными органами.
Подозреваемым не разрешается доступ к адвокатам, система защиты от пыток в предварительном заключении подвергается критике. Полиция добивается признаний от задержанных с помощью пыток, включая избиения дубинками и пластиковыми бутылками, подвешивание за запястья и лодыжки, изнасилование и сексуальное унижение. Власти регулярно отказываются расследовать обвинения в превышениях полномочий … Human Rights Watch продолжает получать регулярные и достоверные сообщения о пытках, в том числе подозрительных случаев смерти в условиях предварительного заключения и пребывания под стражей после вынесения приговора.
Свобода вероисповедания
Хотя Конституция Узбекистана гарантирует свободу вероисповедания, власти продолжают свою многолетнюю кампанию произвольных задержаний, арестов и пыток мусульман, которые практикуют свою веру вне государственного контроля. Более 200 [человек] были арестованы или осуждены в 2012 году по обвинению в религиозном экстремизме.”
69. Ежегодный Отчет, опубликованный Human Rights Watch в январе 2014 года, описывающий события до ноября 2013 года включительно, в соответствующей части, гласит:
“Система прав человека в Узбекистане остается плачевной относительно широкого спектра нарушений. Страна практически закрыта для независимого контроля. Свобода выражения мнений является строго ограниченной. Власти продолжают бороться с правозащитниками, запугивать активистов, живущих в изгнании, и преследовать тех, кто исповедует свою религию вне государственного контроля. Принудительный труд взрослых и детей продолжает существовать. В системе уголовной юстиции пытки носят систематический характер. Международный Комитет Красного Креста пошел на необычный шаг в апреле – публично объявил о своем решении прекратить посещение тюрем в Узбекистане. Он сослался на свою неспособность соблюдать стандартную процедуру при осуществлении подобных визитов, в том числе, наличие возможности получить доступ визиторов ко всем интересующим задержанным и говорить с ними наедине.
Уголовная юстиция и пытки
Учреждения заключения Узбекистана характеризуются большим количеством пыток, которые зачастую используются для получения признательных показаний и происходят безнаказанно. Методы включают в себя избиения дубинками и пластиковыми бутылками, подвешивание за запястья и лодыжки, изнасилование и сексуальное унижение. Нет никаких доказательств того, что введение института Habeas corpus в 2008 году уменьшило уровень пыток в предварительном заключении или обеспечило надлежащие процессуальные гарантии для задержанных. Власти постоянно нарушают право на адвоката. Правительство регулярно отрицает существование пыток и не выполняет рекомендаций по сути данного вопроса, предоставленных Специальным докладчиком Организации Объединенных Наций в 2003 году или аналогичных рекомендаций, вынесенных международными органами в последнее десятилетие.
Власти отказываются расследовать заявления о пытках и Human Rights Watch продолжает получать достоверные сообщения о пытках, в том числе о подозрительных случаях смерти в заключении. В марте Ташкентский суд вынес приговор в отношении 16-летнего Григория Григорьева, сына правозащитника Ларисы Григорьевой, по сфабрикованному обвинению в краже. Судья проигнорировал показания Григорьева о том, что ему потребовалась госпитализация после того как полицейские избили его для получения признательных показаний. В июне полицейские в Ургенче ударили Сардорбека Нурметова, христианского протестанта, пять раз книгой по голове и груди, пнули его по ногам, и отказали ему в предоставлении медицинской помощи. Полиция проигнорировала официальную жалобу Нурметова и инициировала обвинения в незаконном хранении религиозных материалов в его доме.
Свобода вероисповедания
Власти продолжали свою кампанию по произвольным задержаниям и пыткам мусульман, которые практикуют свою веру вне государственного контроля. В апреле, Инициативная Группа Независимых правозащитников дала сведения о том, что 12 000 человек в настоящее время находятся в заключении на основании неконкретных и чрезмерных обвинений, связанных с «религиозным экстремизмом», более чем 200 человек были осуждены только в этом году.
Последователи покойного турецкого мусульманина – богослова Саида Нурси были заключены в тюрьму за религиозный экстремизм. Власти также назначали наказание в виде лишения свободы и штрафов христианам, которые проводили мирные религиозные мероприятия за совершение административных правонарушений, в частности, за распространение незаконных религиозных учений.
Власти часто пролонгируют приговоры заключенных, осужденных за «религиозные» преступления за нарушение тюремных правил. Такие пролонгации происходят без надлежащего судебного разбирательства и прибавляют несколько лет к приговору заключенного. Они появляются с целью содержания «религиозных» заключенных в тюрьме в течение неопределенного срока.”

D. Amnesty International

70. Заявитель также ссылался на Ежегодный отчет Amnesty International за 2011 год, опубликованный в мае того же года, который содержал следующие положения:
“В январе начались закрытые судебные заседания в отношении почти 70 обвиняемых, которым вменялось совершение нападений в Ферганской долине и столице, Ташкенте, в мае и августе 2009 года и убийствах проправительственного имама и высокопоставленного офицера полиции в Ташкенте в июле 2009 года…. Среди десятков задержанных в 2009 году, которые были обвинены в том, что они предположительно являются членами или сторонниками IMU, IJU или Hizb-ut-Tahrir были люди, которые посещали незарегистрированные мечети, проходили обучение у независимого имама, выезжали за границу, или подозревались в принадлежности к запрещенным исламистским группам. Многие предположительно были задержаны без предъявления обвинения или суда на длительный период. Были сообщения о пытках и несправедливых судебных процессах… В январе правозащитник Гайбулло Джалилов был приговорен к девяти годам тюремного заключения за попытку свержения конституционного строя и членство в запрещенной религиозной организации. [Он] мониторил задержания и судебные процессы действительных или предположительных членов исламистских движений, запрещенных в Узбекистане, и поднимал вопросы о пытках или других видах жестокого обращения. Гайбулло Джалилов заявил, что он был вынужден под давлением признаться, что является членом Hizb-ut-Tahrir.”
71. Ежегодный отчет Amnesty International за 2012 год, на который также сослался заявитель, содержит, среди прочего, следующие положения:
“Несмотря на утверждения властей о значительном снижении практики применения пыток и введение нового законодательства по улучшению обращения с заключенными, десятки сообщений о пытках и других видах жестокого обращения с задержанными и заключенными появились в течение года. В большинстве случаев власти не проводят безотлагательного, тщательного и беспристрастного расследования данных жалоб … Власти по-прежнему добиваются выдачи действительных или предположительных членов исламистских движений, а также исламистских групп и партий, запрещенных в Узбекистане во имя национальной и региональной безопасности и борьбы с терроризмом. Те лица, которые были принудительно возвращены в Узбекистан, подвергались серьезному риску применения пыток и других видов жестокого обращения и длительных сроков тюремного заключения в жестоких, бесчеловечных и унижающих достоинство условиях в результате несправедливых судов. По крайней мере, 12 из 28 узбекских мужчин экстрадированных из Казахстана в июне (см. сведения о Казахстане), как сообщалось, были преданы суду по обвинению в религиозном экстремизме и членстве в Jihadchilar (джихадистской) исламистской организации. Все мужчины были в полной изоляции после их экстрадиции. Правозащитники полагают, что они содержались в Ташкентской тюрьме и были подвержены серьезной опасности применения пыток. Они также сообщили, что родственники были запуганы службой безопасности и предупреждены ими об опасности поиска местонахождения мужчин. ”
72. Ежегодный отчет Amnesty International за 2013 год, вышедший в свет 23 мая 2013 года, содержит следующие положения:
“ Остаются актуальными проблемы частого применения пыток и других видов жестокого обращения с целью получения признательных показаний, в частности, от лиц, подозреваемых в связях с запрещенными религиозными организациями … Пытки и другие виды жестокого обращения с задержанными и заключенными со стороны службы безопасности и персонала пенитенциарных учреждений по-прежнему являются обыденностью. В течение года поступили десятки сообщений о пытках и других видах жестокого обращения, особенно от мужчин и женщин, подозреваемых или осужденных за принадлежность к исламистским движениям, а также исламистским группам и партиям или другим религиозным группам, запрещенным в Узбекистане. Как и в предыдущие годы, власть не проводит безотлагательного, тщательного и беспристрастного расследования на основании подобных отчетов и жалоб, поданных в Генеральную прокуратуру … Власти по-прежнему добиваются выдачи лиц, подозреваемых в членстве в исламистских движениях, а также исламистских группах и партиях, запрещенных в Узбекистане, во имя безопасности и борьбы с терроризмом. Они также делали запросы об экстрадиции политических оппонентов, критиков правительства и богатых людей, попавших в немилость к режиму. Многие из этих запросов об экстрадиции были основаны на сфабрикованных или недостоверных доказательствах. Правительство предлагало дипломатические заверения высылающим государствам об обеспечении такой выдачи, обещая свободный доступ к центрам содержания под стражей для независимых наблюдателей и дипломатов. На практике, они не соблюдали эти гарантии. Те лица, которые были принудительно возвращены в Узбекистан, очутились в режиме полной изоляции, столкнулись с пытками и другими видами жестокого обращения и, по итогам несправедливых судебных процессов, были приговорены к длительным срокам тюремного заключения в жестоких, бесчеловечных и унижающих достоинство условиях. Власти также обвиняются в попытке убийства политических оппонентов, проживающих за рубежом. ”
73. Заявитель также сослался на отчет Amnesty International, опубликованный 3 июля 2013 года «Евразия: «Возвращение к пыткам: экстрадиция, принудительное возвращение и выдворение лиц в страны Центральной Азии». Отчет, среди прочего содержал следующие положения:
“За последние два десятилетия тысячи жителей региона жаловались на то, что их произвольно задержали и подвергли пыткам и жестокому обращению под стражей с целью выбить признание или получить деньги от их родственников. В указанный период в большинстве стран Центральной Азии были предприняты разрозненные меры по укреплению контроля за деятельностью правоохранительных органов и усилению защиты граждан в рамках системы уголовного правосудия. Однако ни одна из этих реформ не привела к прорыву в искоренении пыток и жестокого обращения, которые часто применяются к подозреваемым в общеуголовных преступлениях и регулярно – к политическим противникам и лицам, подозреваемым в экстремизме и терроризме либо участии в запрещённых религиозных организациях … Во всех пяти республиках задержанных часто пытают и подвергают жестокому обращению во время самых первых допросов, когда их удерживают под стражей без связи с внешним миром. Особенно высок риск пыток и жестокого обращения для лиц, обвиняемых в преступлениях против национальной безопасности или «религиозном экстремизме», которые попадают в закрытые следственные изоляторы спецслужб…”

E. Другие соответствующие материалы

74. Для обзора других соответствующих докладов институций ООН и неправительственных организаций касательно Узбекистана в период с 2002 по 2011 год см. Abdulkhakov (цитируется выше, §§ 99-101 и 103-07). Для соответствующих обобщения о конкретной ситуации с лицами, обвиняемыми в членстве в Hizb ut Tahrir см. Muminov v. Russia (no. 42502/06, §§ 73 74, 11 December 2008).
75. Для обзора соответствующих положений Женевской конвенции 1951 года о статусе беженцев и Конвенции СНГ о правовой помощи и правоотношениях в сфере гражданских, семейных и уголовных дел, см. Abdulkhakov (цитируется выше, §§ 94 и 79-82, соответственно).

ПРАВО

I. ЗАЯВЛЕННЫЕ НАРУШЕНИЯ СТАТЬИ 3 КОНВЕНЦИИ

76. Заявитель жаловался, в соответствии со статьей 3 Конвенции, что его экстрадиция или принудительная высылка в Узбекистан, если она будет выполнена, подвергнет его реальному риску пыток и жестокого обращения. Статья 3 Конвенции гласит:
«Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию».

A. Аргументы сторон

77. Правительство первоначально утверждало, что в ходе процедуры экстрадиции правительство Узбекистана предоставило гарантии того, что, в случае возвращения в Узбекистан, заявитель не будет подвержен преследованиям, в частности, по религиозным или политическим мотивам. По заявлению правительства, аргументы, представленные заявителем, не были «объективно подтверждены». Заявитель не смог привести доказательства того, что существует риск быть подвергнутым жестокому обращению в случае его экстрадиции в Узбекистан. Кроме того, судами были тщательно изучены его заявления о риске подвергнуться жестокому обращению в случае его возвращения в Узбекистан. По мнению правительства, решение об административном выдворении заявителя было обоснованным, поскольку он не получил правовых оснований для своего пребывания в России, несмотря на то, что он был достаточно хорошо осведомлен о соответствующей процедуре. Правительство также отметило, что в решении суда не уточнялось, что заявитель должен был быть выслан в Узбекистан, а лишь указывалось, что он должен был быть выдворен с территории Российской Федерации.
78. Заявитель оспаривал аргумент Правительства о том, что решение об административном выдворении не обязательно означало, что он будет выслан в Узбекистан. Он заявил, что никакая другая возможность никогда не обсуждалась в ходе административного производства и, кроме того, что не было никаких оснований полагать, что любая другая страна будет готова принять его. Заявитель утверждал, что он довел свои опасения о применении к нему жестокого обращения в Узбекистане до сведения национальных властей в течение процедуры для получения статуса беженца и процедуры экстрадиции. Он ссылался на доклады институций ООН и уважаемых международных неправительственных организаций, которые ясно демонстрировали, что лица, которые, как и он, подозревались в членстве в Hizb ut-Tahrir, были подвержены повышенному риску жестокого обращения. В частности, чтобы продемонстрировать, что в Узбекистане не произошло положительных изменений в ситуации с правами человека, он сослался на заключительные замечания Комитета ООН против пыток от 10 декабря 2013 года, на доклад Human Rights Watch, вышедший в январе 2014 года и доклад Amnesty International от июля 2013 года (цитируется в пунктах 66, 69 и 73 выше, соответственно). Он также сослался на прецедентную практику Европейского Суда (цитируется в пункте 14 выше), а также дела Umirov v. Russia (no. 17455/11, 18 September 2012); Abdulkhakov (цитируется выше); Ermakov v. Russia (no. 43165/10, 7 November 2013); and Kasymakhunov (цитируется выше). Тем не менее, местные власти не приняли во внимание доказательства, которые он представил и счел его страхи необоснованными, не проведя тщательную оценку общей ситуации в Узбекистане или его личной ситуации.
79. В своих дальнейших замечаниях Правительство утверждало в ответ, что доказательства упомянутые заявителем, были явно недопустимыми. Во-первых, прецедентная практика Европейского Суда, на которую сослался заявитель, а также ежегодные отчеты Amnesty International и Human Rights Watch, выпущенные в 2011 году, содержали оценку ситуации в Узбекистане на период до 2009 года, и поэтому устарели. Во-вторых, правительство скептически отнеслось к отчетам неправительственных организаций, касающихся ситуации в Узбекистане, на которые ссылается заявитель. По мнению Правительства, доклады Amnesty International и Human Rights Watch содержат общие утверждения, неподтвержденные конкретной фактической информацией. Они утверждали, что методы получения информации, используемые данными организациями при написании своих отчетов «не могут быть признаны релевантными для рассмотрения дела Судом». Правительство утверждало, что доклады не доказывали, что существовал риск жестокого обращения в Узбекистане, как в конкретном случае заявителя, так и в целом. По их мнению, было бы неверным отвергать дипломатические заверения государства – a priori надежное заявление – «на основании отчетов, подготовленных без наличия процедурных правил описания и доказывания фактов».

B. Оценка Суда

1. Приемлемость

80. Суд отмечает, что эта жалоба не является явно необоснованной по смыслу значения статьи 35 § 3 (a) Конвенции. Кроме того, Суд отмечает, что она не является неприемлемой и по другим основаниям. Поэтому она должна быть признана приемлемой.

2. Существо дела

(a) Общие принципы

81. Суд вначале повторяет, что Договаривающиеся государства имеют право с точки зрения международного права и с учетом их договорных обязательств, в том числе Конвенции, контролировать въезд, проживание и высылку иностранцев (см. Abdulaziz, Cabales and Balkandali v. the United Kingdom, 28 May 1985, § 67, Series A no. 94), и что право на политическое убежище явным образом не охраняется ни Конвенцией, ни Протоколами к ней (см. Salah Sheekh v. the Netherlands, no. 1948/04, § 135, 11 January 2007). Тем не менее, высылка лица Договаривающимся государством может привести к возникновению проблемы в соответствии со статьей 3, и, следовательно, к ответственности данного государства на основании Конвенции, если имеются существенные основания полагать, что данное лицо, в случае депортации, сталкивается с реальным риском подвергнуться обращению, противоречащему статье 3. В таком случае, статья 3 подразумевает обязательство не депортировать запрашиваемого человека в эту страну (см. Saadi v. Italy [GC], no. 37201/06, § 125, 28 February 2008).
82. Оценка того, существуют ли серьезные основания полагать, что заявитель столкнется с реальным риском подвергнуться обращению в нарушение статьи 3, неизбежно требует, чтобы суд оценил условия в принимающей стране с точки зрения норм этого положения Конвенции (см. Mamatkulov and Askarov v. Turkey [GC], nos. 46827/99 and 46951/99, § 67, ECHR 2005 I). Эти стандарты подразумевают, что жестокое обращение, с которым, как утверждает заявитель, он столкнется в случае возвращения, должно достигнуть минимального уровня жестокости, чтобы подпадать под действие статьи 3. Оценка данного положения является относительной и зависит от всех обстоятельств дела (см. Hilal v. the United Kingdom, no. 45276/99, § 60, ECHR 2001 II).
83. Для того, чтобы определить, было ли продемонстрировано, что заявитель может столкнуться с реальным риском дурного обращения, запрещенного статьей 3, в случае его высылки, Суд будет рассматривать вопрос в свете всех материалов, представленных ему или, при необходимости, материалов, полученных proprio motu (см. Saadi, цитируется выше, § 128). Поскольку природа ответственности Договаривающихся государств в соответствии со статьей 3 в подобных случаях лежит в действии, которое подвергает индивида риску жестокого обращения, существование такого риска должно оцениваться, прежде всего, с учетом тех фактов, которые были известны или должны были быть известны государству в момент высылки (см. Vilvarajah and Others v. the United Kingdom, 30 October 1991, § 107, Series A no. 215).
84. Принципиальным для заявителя является ссылка на доказательства, способные подтвердить, что имеются серьезные основания полагать, что, если обжалуемая мера была бы выполнена, он может подвергаться реальной опасности подвергнуться обращению, противоречащему статье 3 (см. N. v. Finland, no. 38885/02, § 167, 26 July 2005). Когда приводятся подобные данные, задача Правительства – развеять любые сомнения по данному поводу (см. Ryabikin v. Russia, no. 8320/04, § 112, 19 June 2008).
85. Что касается общей ситуации в конкретной стране, Суд постановил в нескольких случаях, что он может признать значимой информацию, содержащуюся в последних отчетах независимых международных правозащитных институций и неправительственных организаций (см. Saadi, цитируется выше, § 131, с дальнейшими ссылками). В то же время, сама возможность жестокого обращения в связи с нестабильной ситуацией в принимающей стране сама по себе не приводит к нарушению статьи 3 (там же).
86. Суд также признает, что при рассмотрении данного вопроса следует учитывать также факт присутствия в данной стране, а также возможностей для написания отчета автором материала. В связи с этим, Суд отмечает, что государства (государство-ответчик в конкретном случае или любое другое Договаривающееся или не Договаривающееся государство), через свои дипломатические представительства и их способности собирать информацию, часто будет в состоянии обеспечить материал, который может быть весьма релевантным для оценки Судом в деле против данного государства. Он находит, что к тем же самым соображениям необходимо обратиться, a fortiori, тем более, в отношении органов Организации Объединенных Наций, особенно с учетом их воможности иметь прямой доступ к властям в стране назначения, а также их способности проводить инспекции на местах и выносить оценки, в манере, которая не может быть присуща государствам и неправительственным организациям (см. NA. v. the United Kingdom, no. 25904/07, § 121, 17 July 2008). В то время, Суд признал, что многие отчеты, по самой своей природе, содержат общую оценку ситуации, большее внимание должно обязательно уделяться отчетам, которые исследуют ситуацию с правами человека в стране назначения и непосредственно исследованию оснований для предполагаемой реальной опасности жестокого обращения в делах, рассматриваемых Судом (там же, § 122).
87. Если источники, имеющиеся в распоряжении Суда, описывают общую ситуацию, конкретные утверждения заявителя в конкретном случае требуют подкрепления другими доказательствами (см. Mamatkulov and Askarov, цитируется выше, § 73).

(b) Применение общих принципов к настоящему делу

88. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Суд отмечает, что заявитель поднимал вопрос о риске подвергнуться жестокому обращению в случае его возвращения в Узбекистан при процедуре экстрадиции, высылки и разбирательства относительно статуса беженца разбирательства. Принимая во внимание его аргументацию, Суд считает, что она оставалась неизменной, и что он выдвинул ряд конкретных и детальных аргументов в поддержку своей позиции. Среди прочего, он заявлял, что узбекские правоохранительные органы систематически прибегают к использованию пыток и жестокого обращения в отношении задержанных. Он подчеркнул, что лица, обвиняемые в членстве в запрещенных религиозных организациях, которые считаются экстремистскими, таких как, например, «HT», а также лица, подозреваемые в совершении преступлений против безопасности государства, подвергаются повышенному риску обращения в нарушение статьи 3. В подтверждение своих утверждений заявитель опирался на доклады различных авторитетных международных организаций, а также на выводы Суда в ряде случаев в отношении подобных ситуаций, когда заявители были возвращены или высланы в Узбекистан в связи с уголовным преследованием по обвинению в участии в «НТ», религиозном экстремизме или попытке свержения конституционного строя (пункты 14, 30, 36, 40, 44 и 47 выше).

(i) Внутригосударственные процедуры

89. Принимая во внимание процедуру экстрадиции, Суд отмечает, что 24 июля 2013 года Генеральная прокуратура отказалась от экстрадиции заявителя. К сожалению, стороны не предоставили копию соответствующего решения данного органа. Суд обладает лишь копией письма прокуратуры от 30 июля 2013 года, из которого следует, что причина отказа в экстрадиции заявителя была «технического» характера, а именно на основании того факта истечения срока давности относительно его уголовного преследования истек, что является запрещенным российским законодательством (см. пункт 15 выше).
90. Обращаясь к процедуре получения статуса беженца, Суд отмечает, что жалоба заявителя на решение от 25 декабря 2013 года в настоящее время находится на рассмотрении государственных органов. Таким образом, Суд сосредоточится на имеющихся материалах, регулирующих один из этапов данной процедуры, а именно на решениях Московского ФМС и ФМС России от 27 августа и 25 декабря 2013 года (пункты 42 и 45 выше).
91. Что касается ссылок миграционных властей на то, что заявитель не обратился за получением статуса беженца в надлежащее время (см. пункт 43 выше), то не является предметом спора между сторонами тот факт, что заявитель приехал в Россию в 1999 году – и вновь вернулся, после короткого визита в Узбекистан, в 2009 году – когда против него не осуществлялось уголовное преследование, и подал заявку на получение статуса беженца более чем три года спустя, уже после его ареста. Суд также отмечает, ссылаясь на протокол допроса от 17 апреля 2013 года, что заявитель узнал о точном характере обвинений, выдвинутых против него, только когда он был арестован (см. пункт 12 выше). Суд отмечает, что, в любом случае, основным предметом жалобы заявителя было то, что он подвергался риску преследования со стороны узбекских властей в связи с обвинениями в тяжких преступлениях, санкциями за которые являются длительные сроки тюремного заключения, а также риску жестокого обращения в заключении. Суд вновь заявляет о своем постоянном подходе, который состоит в следующем: необращение лица за получением убежища сразу же после прибытия в другую страну может быть актуальным для оценки достоверности его утверждений, но это нельзя использовать для оценки риска жестокого обращения в отношении причин, которые являются основанием для выдворения (см. Abdolkhani and Karimnia v. Turkey, no. 30471/08, § 91, 22 September 2009). Суд отмечает, что в данном случае ссылки национальных властей на то, что заявитель не обратился за получением статуса беженца в надлежащее время не являются опровержением, в частности, его жалоб на основании статьи 3 Конвенции.
92. Схожей является ситуация относительно факта, что заявитель не информировал власти о своем краткосрочном визите в Узбекистан в ноябре 2009 года (пункт 43 выше), органы ФМС не смогли объяснить, как этот негативный момент, обнаруженный ими, опровергает основные требования заявителя в соответствии со статьей 3 Конвенции (см., среди прочего, Azimov v. Russia, no. 67474/11, §§ 119-23, 18 April 2013).
93. Что касается неспособности приобщить к делу убедительные аргументы, относящиеся к существованию риска (см. пункт 42 выше), Суд повторяет еще раз, что требование от заявителя предоставления ним «бесспорных» доказательств, свидетельствующих о риске жестокого обращения в запрашивающей стране было бы равносильно требованию доказать существование будущего события, что является невозможным, и возложило бы несоразмерное бремя на него (см. Rustamov, цитируется выше, § 117). Любое подобное утверждение всегда касается возможной ситуации, того, что может или не может произойти в будущем. Следовательно, такие утверждения не могут быть доказаны таким же образом, как события прошлого. От заявителя должно требоваться только то, чтобы он указал, со ссылкой на конкретные факты, относящиеся к его конкретной ситуации и к группе людей, к которым он принадлежит, что существует высокая вероятность того, что он будет подвержен жестокому обращению (см. Azimov, цитируется выше, § 128). Подробные пояснения на этот счет были сделаны заявителем в данном деле. Тем не менее, Суд обязан отметить, что миграционные власти выдвинули обобщенные и не учитывающие конкретной специфики аргументы, чтобы отклонить их. Суд согласен с заявителем, что заключение Московского ФМС о причинах уголовного преследования, а именно – домашний конфликт (см. пункт 42 выше), – а также о вопросе обоснованности обвинений против него в Узбекистане, мало соотносилось с целями оценки риска. Однако, доводы заявителя как в отношении общей ситуации с правами человека в Узбекистане, как и относительно конкретного риска жестокого обращения в отношении него, с учетом выдвинутых против него обвинений в его родной стране, остались без ответа.
94. Наконец, обращаясь к процедуре судебного разбирательства относительно административного выдворения, Суд отмечает, что национальные суды не учли на всех стадиях судебного разбирательства, подробные утверждения заявителя о риске жестокого обращения (пункты 31 и 39 выше), а также то, что они отказались взять во внимание материалы из достоверных источников, такие, как международные доклады и прецедентную практику Европейского Суда. Обширный перечень материалов, представленных защитой, которые касались риска жестокого обращения в случае выдворения заявителя в Узбекистан не были рассмотрены при процедуре рассмотрения возможности выдворения вообще.
95. Принимая во внимание вышеизложенное, Суд не убедился, что жалоба заявителя была тщательно рассмотрена национальными властями. Это, соответственно, повлияло на оценку того, насколько реальной была опасность того, что он будет подвергнут в Узбекистане обращению, запрещенному статьей 3, на момент его выдворения из России.

(ii) Оценка Суда

96. Суд отмечает, прежде всего, что правительство в своих замечаниях указало, что решение о административном выдворении заявителя не содержало уточнения, что он должен был быть выслан в Узбекистан, а лишь требование, что он должен был быть выдворен с территории России. Тем не менее, суд принимает довод заявителя о том, что никакая другая возможность не была обсуждена в ходе административного производства. Во-вторых, он отмечает, что правительство не представило никакой информации относительно любой другой страны, желающей принять его. Соответственно, Суд не может не прийти к выводу, что решение об административном выдворении заявителя предполагало его высылку в Узбекистан.
97. Обращаясь конкретно к аргументу Правительства о недопустимости доказательств и непредоставлении надлежащего значения дипломатическим заверениям, Суд отмечает, прежде всего, что этот вопрос был поднят впервые лишь в замечаниях Правительства перед Судом, в то время как внутренние власти отказались принять во внимание соответствующие материалы международных организаций, не говоря уже об их анализе (как относительно процедуры выдворения, пункты 31 и 39, так и в оценке Суда, пункт 94 выше) или вообще отвергли доводы, основанные на них (см. пункты 42-43 и 45 выше). Аналогично, в отношении дипломатических заверений, данных в ходе процедуры экстрадиции, в отсутствие копии решения от 24 июля 2013 года, нет оснований для того, чтобы предположить, что они были детально оценены национальными властями, что является нарушением требований Конвенции, на любой стадии внутреннего разбирательства (см. Othman (Abu Qatada) v. the United Kingdom, no. 8139/09, §§ 188 и 189, ECHR 2012 (extracts), и Abdulkhakov, цитируется выше, § 150).
98. Суд имел возможность исследовать ряд случаев, в которых поднимался вопрос о риске жестокого обращения в случае экстрадиции или высылки в Узбекистан из России или другого государства-члена Совета Европы. Он пришел к выводу, со ссылкой на материалы из различных источников, что общая ситуация в области прав человека в Узбекистане вызывает тревогу, что релевантные международные материалы демонстрируют существование серьезной проблемы жестокого обращения с задержанными, практики пыток в полиции в отношении лиц, имеющих «систематический» и «повсеместный» характер (см. среди многих прочих, Ismoilov and Others v. Russia, no. 2947/06, § 121, 24 April 2008; Muminov, цитируется выше, §§ 93-96; Garayev v. Azerbaijan, no. 53688/08, § 71, 10 June 2010; Yakubov, цитируется выше, §§ 81 and 82; Rustamov, цитируется выше, § 125; Abdulkhakov, цитируется выше, § 141; Zokhidov, цитируется выше, § 135; так же как, более позднее решение, Ermakov, цитируется выше, § 201; and Kasymakhunov, цитируется выше, § 122).
99. Кроме того, нет никаких конкретных доказательств, демонстрирующих какое-либо принципиальное улучшение в этой области. Приходя к такому выводу, Суд учитывает, в частности, недавние сведения Amnesty International и Human Rights Watch об Узбекистане (пункты 69 и 72-73 выше), описывающие события 2012 года и вплоть до ноября 2013 года. Что касается приемлемости таких докладов, то Суд имел возможность несколько раз рассматривать этот вопрос в своей прецедентной практике (пункты 83 и 85-86 выше) и не видит причин отступать от установившегося подхода в этом отношении. Суд отмечает, что выводы этих докладов были подтверждены, в частности, по результатам их рассмотрения органами ООН (пункты 64-66 выше), которые не были никоим образом оспорены Правительством. Учитывая авторитет и репутацию авторов этих отчетов, тем, что по основным позициям их выводы согласуются друг с другом, и что эти выводы подтверждаются по существу другими источниками, Суд не сомневается в их надежности (см. Saadi, цитируется выше, § 143; см. также Azimov, цитируется выше, § 137, и обширная судебная практика, которая цитируется в пункте 98 выше). Все эти доклады описывают тревожную ситуацию и, в частности, упоминают многочисленные и регулярные случаи пыток и жестокого обращения с задержанными. Кроме того, Суд отмечает, что Правительство не представило никаких доказательств, способных опровергнуть утверждения из источников, указанных заявителем (см. Saadi, цитируется выше). Принимая во внимание информацию, кратко изложенную в пунктах 64-73 выше, Суд не может не подтвердить, что проблема жестокого обращения с задержанными остается широко распространенной и упрочнившейся в Узбекистане.
100. Что касается личной ситуации заявителя, Суд отмечает, что он был объявлен в розыск властями Узбекистана по обвинению в попытке свержения конституционного строя государства Узбекистан, членстве в религиозной экстремистской группе и распространение экстремистских материалов, из-за его предполагаемого участия в деятельности Hizb ut-Tahrir, запрещенной религиозной организации. Вышеуказанные обвинения составляли основу запроса об экстрадиции и разрешения на помещение под стражу заявителя. Суд рассмотрел целый ряд случаев, в которых заявители обвинялись в совершении преступлений в связи с их вовлеченностью в деятельность Hizb ut-Tahrir (см. Muminov, цитируется выше, §§ 94 98; Karimov v. Russia, no. 54219/08, § 100, 29 July 2010; Rustamov, цитируется выше, §§ 126 и 127; и последнее дело Kasymakhunov, цитируется выше, § 123). Он пришел к выводу, что такие лица были в группе повышенного риска жестокого обращения, и что их экстрадиция или высылка в Узбекистан может привести к нарушению статьи 3.
101. Вышеуказанное не могло быть не известно российским властям, которые занимались делом заявителя в 2013 году. Другими словами, эти обстоятельства «должны были быть известны Договаривающемуся Государству» в соответствующее время (см. Hirsi Jamaa and Others v. Italy [GC], no. 27765/09, § 121, ECHR 2012). Тем не менее, по мнению Суда, национальные власти либо выдвинули обобщенные и не учитывающие конкретной специфики аргументы относительно отсутствия предполагаемого риска жестокого обращения относительно вышеуказанных соображений, в том числе относительно того, что узбекские власти были явно «заинтересованы» в заявителе в негативном смысле, либо избегали анализа этого вопроса вообще. Обращаясь снова к заверениям узбекских властей и основываясь на аргументах Правительства, Суд находит, в дополнение к его выводам в пункте 97 выше, что они были даны для целей процедуры экстрадиции, которая была в конечном счете прекращена и фактически не имеют прямого отношения к процедуре выдворения.
102. С учетом вышеизложенных соображений и с учетом, inter alia, характера и фактических оснований обвинений против заявителя, имеющихся материалов, свидетельствующих о реальном риске жестокого обращения с задержанными в схожей ситуации, и в отсутствие достаточных гарантий избежания такого риска, Суд считает, что заявителю могла угрожать серьезная опасность обращения, запрещенного статьей 3 Конвенции в случае выдворения в Узбекистан.
103. Суд, соответственно, приходит к выводу, что принудительное возвращение заявителя в Узбекистан, в виде выдворения либо любого другого способа, привело бы к нарушению статьи 3 Конвенции.

II. ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 3 КОНВЕНЦИИ В СВЯЗИ С УСЛОВИЯМИ СОДЕРЖАНИЯ ПОД СТРАЖЕЙ

104. Заявитель жаловался, в соответствии со статьей 3 Конвенции (цитируется в пункте 76 выше), на бесчеловечные и унижающие достоинство условия содержания под стражей в переполненной камере в Можайском районном отделении полиции города Москвы в период между 30 июля и 6 августа 2013 года. Он утверждал, в частности, о том, что камера, в которой он содержался в течение почти семи дней, была первоначально разработана для краткосрочного содержания под стражей на срок не более нескольких часов, и что она была сильно переполнена.

A. Аргументы сторон

105. Правительство признало, что условия содержания заявителя под стражей в камере изолятора временного содержания в Можайском районном отделении полиции не соответствовали требованиям статьи 3 Конвенции. Оно уточнило, что, содержание заявителя под стражей в данной камере в период между 30 и 31 июля 2013 года (сведения из решения Кунцевского районного суда г. Москвы, пункт 31 выше) соответствовало требованиям внутреннего законодательства, а оставшаяся часть срока содержания под стражей с 31 июля 2013 года, после вынесения оспариваемого решения, до 5 августа 2013 года не соответствовало. Они признали, что камера для содержания лиц, привлекаемых к административной ответственности, не была предназначена для содержания иностранных граждан, в отношении которых решение об административном выдворении было принято национальными судами. Такие лица должны были содержаться в специальных изоляторах Министерства внутренних дел Российской Федерации.
106. Заявитель поддержал свою жалобу в полном объеме. Он отметил, что правительство не прокомментировал его фактические утверждения. Он не согласился с заявлениями Правительства о том, что формальным основанием для его задержания до и после 31 июля 2013 года не имели никакого влияния на условия его содержания, обжалуемые на основании статьи 3. Данные условия были бесчеловечными с момента его доставления в полицейский участок, до его перевода в другой учреждение содержания под стражей. Он утверждал, в противовес заявлениям Правительства, что его перевод состоялся 6 августа 2013 года.

B. Оценка Суда

107. Суд сразу же отмечает, что стороны не согласны в отношении даты передачи заявителя из Можайского районного отделения полиции в специальный центр для содержания под стражей (пункты 52 и 105-06 выше). К сожалению, Правительство не представило никаких документов в поддержку своих утверждений. С другой стороны, сторонами не оспаривается, что заявитель находился под стражей в районном отделении полиции по крайней мере до 5 августа 2013 года. Суд объявляет приемлемой жалобу заявителя – и, соответственно, рассмотрит условия его содержания – в период между 30 июля и 5 августа 2013 года.
108. Суд повторяет, что жестокое обращение должно достигнуть минимального уровня жестокости, чтобы подпадать под действие статьи 3 Конвенции. Оценка этого уровня относительна; она зависит от всех обстоятельств дела, таких как длительность жестокого обращения, его физического и психического состояния и, в некоторых случаях, от пола, возраста и состояния здоровья жертвы (см., среди прочего, Kudła v. Poland [GC], no. 30210/96, § 91, ECHR 2000 XI).
109. Суд отмечает, что Правительство признало, что условия содержания заявителя под стражей в Можайском районном отделении полиции между 31 июля и 5 августа 2013 года не соответствовало требованиям статьи 3 Конвенции. Они утверждали, однако, что в период между 30 и 31 июля 2013 года данные требования не были нарушены (пункт 105 выше). Суд согласен с заявителем, что официальные основания его содержания под стражей не имеют никакого отношения к условиям содержания под стражей в Можайском районном отделении полиции г. Москвы. Ведь он не утверждал, что материальные условия содержания изменились в период между 30 июля и 5 августа 2013 года.
110. Суд также отмечает, что Правительство не оспаривало фактические утверждения заявителя об чрезмерной перенаселенности или неприемлемости условий содержания в камере, в которой заявитель содержался несколько часов. Принимая во внимание признание Правительством факта нарушения статьи 3 в отношении части содержания заявителя под стражей, а также выводов Суда во многих подобных случаях, касающихся условий содержания под стражей в райотделах полиции (см., например, Fedotov v. Russia, no. 5140/02, § 67, 25 October 2005, и Andreyevskiy v. Russia, no. 1750/03, §§ 73-78, 29 January 2009), Суд считает, что условия содержания заявителя под стражей в Можайском районном отделении полиции приравнивается к бесчеловечному и унижающему достоинство обращению.
111. Соответственно, имело место нарушение статьи 3 Конвенции в связи с условиями содержания заявителя под стражей в период между 30 июля и 5 августа 2013 года.

III. ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ НАРУШЕНИЯ СТАТЬИ 13 КОНВЕНЦИИ

112. Заявитель жаловался, что государственные органы, как административные, так и судебные, не смогли осуществить эффективное рассмотрение его аргументов, касающихся риска жестокого обращения в Узбекистане, и что национальные суды подтвердили законность решения о его выдворении до завершения процедуры предоставления ему убежища. Кроме того, он жаловался, что в его распоряжении не было эффективных средств правовой защиты в ситуации содержания под стражей в бесчеловечных и унижающих достоинство условиях. Он ссылался на статью 13 Конвенции, которая гласит следующее:
“ Каждый, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе, даже если это нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве.”
113. Суд отмечает, что эта жалоба связана с жалобами в соответствии со статьей 3, рассмотренными выше и должна, следовательно также быть объявлена приемлемой. Принимая во внимание выводы по статье 3 (пункты 89-103 и 107-11 выше, соответственно), Суд считает, что в данном случае не стоит иследовать вопрос, имело ли место нарушение статьи 13.

IV. ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ НАРУШЕНИЯ СТАТЬИ 5 § 1 КОНВЕНЦИИ

114. Заявитель жаловался, в соответствии с § 1 статьи 5 Конвенции, что его содержание под стражей с 24 и 30 июля 2013 года было незаконным. Он также жаловался в связи с этим, что его содержание под стражей в ожидании административного выдворения после 31 июля 2013 года не было основано на достаточно предсказуемых правовых нормах, и что в решении об экстрадиции не был установлен предельный срок его содержания под стражей. Статья 5 Конвенции, в соответствующей части, гласит:
“1. Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом:
(f) законное задержание или заключение под стражу лица с целью предотвращения его незаконного въезда в страну или лица, против которого принимаются меры по его высылке или выдаче..”

A. Аргументы сторон

115. Что касается содержания заявителя под стражей в период с 24 по 30 июля 2013 года, Правительство признало, что отказ 24 июля 2013 года в экстрадиции заявителя четко означал, что не было никаких оснований для его дальнейшего содержания под стражей в понимании статьи 5 § 1 (f) Конвенции. Правительство признало, что содержание заявителя под стражей между 24 и 30 июля 2013 года не было основано на законе, в нарушение статьи 5 § 1.
116. Что касается срока содержания под стражей с 31 июля по 5 августа 2013 года, оно также признало, что после решения суда от 31 июля 2013 года, заявитель должен был быть размещен в специальном изоляторе для иностранцев (см. пункт 33 выше). Тем не менее, он оставался в отделении полиции до 5 августа 2013 года. Ссылаясь на дело Proshkin v. Russia (no. 28869/03, §§ 78 et seq., 7 February 2012), оно признало, что имело место нарушение статьи 5 § 1 Конвенции в отношении этого периода. Комментария о последующем содержании заявителя под стражей не последовало.
117. Заявитель согласился с Правительством с тем, что периоды с 24 по 30 июля 2013 года и с 31 июля по 5 августа 2013 были определены верно. Он утверждал, относительно всего периода его содержания под стражей в процессе производства по административному выдворению на момент 31 июля 2013 года, что оно было начато только тогда, когда власти столкнулись с необходимостью освободить его. Он утверждал, что власти злоупотребили своими полномочиями, вынося решение о его содержании под стражей в рамках административного разбирательства исключительно с целью обеспечения его возвращения в Узбекистан, несмотря на отказ на запрос об экстрадиции. Заявитель считал, что его содержание под стражей перед административным выдворением было бы в любом случае незаконным, поскольку Кодекс об административных правонарушениях не устанавливал срок для такого заключения, и ни один национальный суд не установил подобных сроков. Он утверждал, что Российский закон о содержании под стражей до выдворения не был достаточно ясным и очевидным. Ссылаясь на дело Azimov (цитируется выше, §§ 172-73), заявитель утверждал, что содержание под стражей до выдворения не должно превышать максимального срока содержания под стражей в качестве административного наказания, поскольку в противном случае она носило бы характер наказания, а не меры пресечения.

B. Оценка Суда

1. Приемлемость

118. Суд считает, что данные жалобы не являются явно необоснованным по смыслу статьи 35 § 3 (а) Конвенции и не являются неприемлемыми и по другим основаниям. Поэтому они должны быть признаны приемлемыми.

2. Существо дела

(a) Общие принципы

119. Суд повторяет, что статья 5 § 1 (f) Конвенции не требует, что задержание лица, против которого предпринимаются меры с целью экстрадиции, требовало обязательного обоснования, например – предотвращение совершения правонарушения или побега данным лицом. В связи с этим статья 5 § 1 (f) предусматривает иной уровень защиты, нежели статья 5 § 1 (c): все, что защищается в соответствии с подпунктом (f) это “принимаемые меры с целью депортации или экстрадиции”. Поэтому несущественно, для целей статьи 5 § 1 (f), может ли решение о высылке быть оправдано в соответствии с национальным законодательством или Конвенцией (см. Ismoilov and Others, цитируется выше, § 135, с дальнейшими ссылками).
120. Любое лишение свободы в рамках второго аспекта статьи 5 § 1 (f) будет являться оправданным только до тех пор, пока длится производство по проведению депортации или экстрадиции. Если такая процедура не проводится с надлежащим усердием, то задержание перестает быть допустимым в соответствии со статьей 5 § 1 (f). Лишение свободы также должно быть «законным». Если «законность» содержания под стражей является предметом исследования, в том числе относительно того, был ли соблюден «порядок, установленный законом», Конвенция ссылается по существу на национальное законодательство, и устанавливает обязательство соблюдать материальные и процессуальные нормы национального законодательства. Соблюдение национального законодательства не является, однако, достаточным: статья 5 § 1 требует, чтобы любое лишение свободы проводилось в соответствии с целью защиты личности от произвола. Это является основополагающим принципом, что произвольное задержание не может быть совместимо со статьей 5 § 1, и понятие «произвольности» в статье 5 § 1 выходит за рамки соответствия национальному законодательству, так что лишение свободы может быть законным по нормам национального законодательства, но по-прежнему, произвольным и, следовательно, противоречащим Конвенции. Чтобы не стать произвольным, задержание в соответствии с § 1 (f) статьи 5, должно осуществляться добросовестно; оно должно быть тесно связано с основаниями задержания, предоставленными Правительством; место и условия содержания под стражей должны быть надлежащими; а срок задержания не должен превышать разумный срок, необходимый для достижения преследуемой цели (см. A. and Others v. the United Kingdom [GC], no. 3455/05, § 164, ECHR 2009,с последующими замечаниями).

(b) Применение к настоящему делу

(i) Касательно содержания заявителя под стражей в период с 24 по 30 июля 2013 года

121. Обращаясь к настоящему делу, Суд отмечает, что 24 июля 2013 года Генеральная прокуратура отказалась экстрадировать заявителя (см. пункт 21 выше). Тем не менее, заявитель не был освобожден из следственного изолятора до 30 июля 2013 года (см. пункт 22 выше). Суд отмечает признание Правительства, что отказ в экстрадиции заявителя 24 июля 2013 года устранял законное основание для дальнейшего содержания заявителя под стражей по смыслу статьи 5 § 1 (f) Конвенции (пункт 115 выше). Суд не видит никаких оснований, чтобы не согласиться с такой оценкой и считает, что содержание заявителя под стражей в течение оспариваемого периода не покрывалось требованиями статьи 5 § 1 (f). Кроме того, он считает, что его содержание под стражей не подпадает под любой другой подпункт статьи 5 § 1.
122. Принимая во внимание признание Правительством данного факта, а также более ранние утверждения в делах, в которых поднимался подобный вопрос (см., например, Eminbeyli v. Russia, no. 42443/02, § 49, 26 February 2009, с дальнейшими ссылками), Суд считает, что содержание заявителя под стражей в период с 24 по 30 июля 2013 года не имело никакой законной цели в соответствии со статьей 5 § 1 и было, соответственно, произвольным.
123. Следовательно, имело место нарушение этого положения в отношении содержания заявителя под стражей в период с 24 по 30 июля 2013 года.

(ii) Касательно содержания заявителя под стражей в ожидании административного выдворения

124. Суд считает, что содержание заявителя под стражей с целью его административного выдворения из России является видом «депортации» с точки зрения статьи 5 § 1 (f) Конвенции. Это положение является, таким образом, применимым в данном случае.
125. Стороны пришли к общему мнению, что заявитель незаконно проживал в России в течение значительного периода времени до его ареста и, следовательно, что он совершил административное правонарушение, которое карается выдворением из страны. Суд повторяет, что срок содержания под стражей является, в принципе, законным, если оно осуществляется в судебном порядке (см. Alim v. Russia, no. 39417/07, § 55, 27 September 2011). Содержание под стражей заявителя до его выдворения было санкционировано судом надлежащей юрисдикции, и в связи с тем, что он совершил правонарушение, санкцией за совершение которого является выдворение, к тому же, суд первой инстанции указал определенные основания, на которых он основывался, принимая решение о заключении заявителя под стражу (см. пункт 33 выше).
126. Суд далее отмечает довод заявителя о том, что реальной целью вынесения решения о заключении его под стражу от 31 июля 2013 года было оставление его под стражей после того, как максимальный срок содержания под стражей в ожидании экстрадиции истек, и что власти использовали процедуру высылки в качестве предлога для того, чтобы обойти требования закона.
127. Суд повторяет, что содержание под стражей может быть незаконным, если его декларируемая цель отличается от реальной (см. Bozano v. France, 18 December 1986, § 60, Series A no. 111, и Khodorkovskiy v. Russia, no. 5829/04, § 142, 31 May 2011). В деле Azimov (цитируется выше, § 165), Суд установил, что решение о содержании под стражей заявителя до его выдворения, было вынесено для того, чтобы обойти максимальный срок, указанный во внутреннем законодательстве для содержания лица под стражей в ожидании экстрадиции.
128. Суд отмечает, что некоторые элементы настоящего дела представляют определенное сходство с делом Azimov. Ведь никто не оспаривает, что власти знали об особом иммиграционном статусе заявителя с момента его ареста 17 апреля 2013 г. (см. пункт 12 выше). Тем не менее, они не сослались на то, что основания для помещения его под стражу до освобождения 30 июля 2013 года были связаны с отказом в экстрадиции заявителя. Суд также принимает к сведению письма прокуратуры от 30 июля 2013 года, в котором содержались инструкции о проведении проверки соответствия заявителя положениям иммиграционных законов (см. пункт 19 выше). Однако, Суд считает, что данное дело отличается от дела Azimov в следующих аспектах.
129. Во-первых, в деле Azimov содержание под стражей до высылки заявителя было санкционировано в то время как процедура экстрадиции еще не была завершена, но максимальный срок для содержания под стражей в ожидании экстрадиции истек. Тем не менее, в данном случае власти задержали заявителя в рамках производства по административному выдворению уже после того, как запрос Узбекистана об экстрадиции был отклонен. Поэтому решение о заключении под стражу никак не могло иметь целью обойти максимальный срок, установленный во внутреннем законе для содержания под стражей до экстрадиции.
130. Во-вторых, в деле Azimov Суд особо выделил два элемента, которые подвергли сомнению добросовестность властей при вынесении решения о том, что до экстрадиции заявитель должен находиться под стражей: (i) один и тот же суд и рассмотрел дело об экстрадиции заявителя, и рекомендовал правоохранительным органам вновь задержать заявителя по новым основаниям; и (ii) экстрадиция заявителя была «под контролем Президента Российской Федерации», что подразумевало под собой, что передача его запрашивающим властям – таджикистанским в данном случае – должна была рассматриваться в качестве первоочередной задачи. Тем не менее, ни один из этих элементов не присутствует в рассматриваемом деле.
131. Поэтому, в обстоятельствах настоящего дела Суд не может считать установленным вне разумных сомнений, что власти руководствовались ненадлежащими доводами при рассмотрении административного дела в отношении заявителя и его задержания с целью выдворения. Таким образом, Суд признает, что содержание под стражей до выдворения заявителя преследовало одну из законных целей, указанных в статье 5 § 1 (f), а именно, чтобы обеспечить его «депортацию».
132. Суд далее отмечает, что, в любом случае, даже если цель содержания под стражей является законной, продолжительность такого заключения должна быть разумно необходимой (см. Azimov, цитируется выше, § 166, и Shakurov v. Russia, no. 55822/10, § 162, 5 June 2012). Вопрос заключается в том, была ли разумной продолжительность содержания заявителя под стражей в ожидании административного выдворения.
133. Суд отмечает, что Кунцевский районный суд Москвы вынес решение о помещении заявителя под стражу до административного выдворения 31 июля 2013 года. 8 августа 2013 года, в соответствии с просьбой заявителя, Суд указал правительству, в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда, что заявитель не должен быть выдворен в Узбекистан, пока по данному делу осуществляется производство в Суде. Апелляция заявителя на решение о помещении его под стражу была отклонена Московским городским судом 18 сентября 2013 года. Таким образом, содержание заявителя под стражей в течение этого периода в основном объясняется временной приостановкой исполнения решения о выдворении в связи с указанием Суда в соответствии с Правилом 39.
134. Суд напоминает в связи с вышеуказанным, что договаривающиеся государства обязаны, в соответствии со статьей 34 Конвенции, осуществить предварительные обеспечительные меры (interim measures), определенные Правилом 39 Регламента Суда (см. Mamatkulov and Askarov, цитируется выше, §§ 99 129). Тем не менее, применение предварительных обеспечительных мер Судом само по себе не имеет никакого отношения к тому соответствует ли лишение свободы, которому это лицо может быть подвергнуто, статье 5 § 1 (см. Gebremedhin [Gaberamadhien] v. France, no. 25389/05, § 74, ECHR 2007 II). Задержание по-прежнему должно быть законным и не произвольным.
135. В ряде дел, когда государство-ответчик воздерживалось от депортации заявителей в соответствии с указанием Суда в соответствии с Правилом 39, Суд был готов признать, что дела о высылке были временно приостановлены, но, тем не менее, были «в процессе», и что, следовательно, нарушения статьи 5 § 1 (е) не произошло (см. Al Hanchi v. Bosnia and Herzegovina, no. 48205/09, §§ 49-51, 15 November 2011; Al Husin v. Bosnia and Herzegovina, no. 3727/08, §§ 67-69, 7 February 2012; и Umirov, цитируется выше, §§ 138-42).
136. Необходимо отметить, что приостановление внутреннего разбирательства в соответствии с указанием Суда о необходимости применения предварительных обеспечительных мер, не должно привести к ситуации, когда заявитель содержится в тюрьме в течение необоснованно долгого периода. Суд отмечает, в данном случае, что судами не были установлены никакие определенные сроки для содержания под стражей до высылки заявителя (пункты 33 и 39 выше). Согласно статье 31.9 § 1 Кодекса об административных правонарушениях, решение о выдворении должно быть приведено в исполнение в течение двух лет (см. пункт 61 выше). Таким образом, после истечения данного срока заявитель должен быть освобожден. Это могло произойти в рассматриваемом деле; однако, неясно, что может произойти после истечения двухлетнего срока, поскольку заявитель, безусловно, будет оставаться на нелегальном положении с точки зрения иммиграционного законодательства, и снова будет под угрозой выдворения и, следовательно, задержания на этом основании (см. Azimov, цитируется выше, § 171).
137. Суд также отмечает в этой связи, что максимальное наказание, в виде лишения свободы, за административное правонарушение в соответствии с действующим Кодексом об административных правонарушениях – тридцать дней (см. пункт 62 выше), и что содержание под стражей с целью последующего выдворения не должно быть карательным по своему характеру и должно сопровождаться соответствующими гарантиями, как это было установлено Конституционным Судом России (см. пункт 63 выше). В данном случае «превентивная» мера была намного тяжелее, чем «карательная», что не является нормальным (см. Azimov, цитируется выше, § 172).
138. Суд также отмечает, что ни в какой момент во время содержания заявителя под стражей в течения периода, когда действовали обеспечительные меры, примененные Судом, власти не пересмотрели вопрос о законности его непрерывного содержания под стражей (см. пункты 147-150 ниже).
139. Наконец, хотя власти знали, что рассмотрение дела в Суде может занять некоторое время, они не пытались найти «альтернативного решения» для обеспечения исполнения распоряжения о выдворении в случае отмены предварительных обеспечительных мер в соответствии с Правилом 39 (см. Azimov, цитируется выше, § 173, с дальнейшими ссылками).
140. С учетом вышеизложенных соображений, Суд приходит к выводу, что имело место нарушение статьи 5 § 1 (f) Конвенции в отношении содержания заявителя под стражей в ожидании административного выдворения.
141. Суд также отмечает признание Правительством факта, что содержание заявителя под стражей в период с 31 июля по 5 августа 2013 года осуществлялось в нарушение статьи 5, так как место фактического содержания заявителя под стражей в течение оспариваемого периода не соответствовало тому, что было указано национальным судом. Принимая во внимание свои вышеупомянутые выводов, Суд не считает необходимым выносить решение отдельно по поводу того, соответствовал ли период содержания заявителя под стражей с 31 июля по 5 августа 2013 года требованиям статьи 5.

V. ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ НАРУШЕНИЯ СТАТЬИ 5 § 4 КОНВЕНЦИИ

142. Заявитель жаловался, в соответствии со статьей 5 § 4, что он был не в состоянии получить периодический пересмотр его содержания под стражей до административного выдворения. Статья 5 § 4 гласит:
“4. Каждый, кто лишен свободы в результате ареста или заключения под стражу, имеет право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения под стражу и на освобождение, если его заключение под стражу признано судом незаконным..”

A. Аргументы сторон

143. Правительство указало, что заявитель воспользовался правом на обжалование решения о применении административного наказания от 31 июля 2013 года.
144. Заявитель отметил, в свою очередь, что ни суд первой инстанции в своем решении от 31 июля 2013 года, ни апелляционный суд 18 сентября не принял во внимание его доводы. В любом случае, его жалоба касалась не первоначального решения о заключении его под стражу до административного выдворения, а того факта, что было невозможно добиться пересмотра этого решения в течение определенного времени. Он утверждал, что не мог начать разбирательство с целью добиться пересмотра законности его длящегося содержания под стражей, в нарушение § 4 статьи 5 Конвенции.

B. Оценка Суда

1. Приемлемость

145. Суд считает, что жалоба по статье 5 § 4 не является явно необоснованной в значении статьи 35 § 3 (а) Конвенции и не является неприемлемой и по другим основаниям. Поэтому она должна быть признана приемлемой.

2. Существо дела

(a) Общие принципы

146. Суд повторяет, что целью статьи 5 § 4 является обеспечение лицам, которые были арестованы и задержаны, права на судебный контроль за законностью мер, которые были к ним применены (см., mutatis mutandis, De Wilde, Ooms and Versyp v. Belgium, 18 June 1971, § 76, Series A no. 12). Средство правовой защиты должно быть доступно во время содержания лица под стражей, чтобы позволить лицу получить безотлагательный судебный пересмотр законности задержания, который может привести, в случае необходимости, к освобождению данного лица. Существование средства правовой защиты, требуемого статьей 5 § 4, должно быть достаточно определенным, не только в теории, но и на практике, в противном случае это приведет к отсутствию доступности и эффективности, необходимых для достижения целей вышеуказанной нормы (см. Ismoilov and Others, цитируется выше, § 145, с последующими ссылками). Формы судебного пересмотра, удовлетворяющие требованиям статьи 5 § 4 могут варьироваться, и будут зависеть от типа лишения свободы. Не исключено, что система автоматического периодического пересмотра законности содержания под стражей судом может обеспечить соблюдение требований статьи 5 § 4 (см. Megyeri v. Germany, 12 May 1992, § 22, Series A no. 237 A). В силу статьи 5 § 4, задержанный имеет право обратиться в «суд», обладающий юрисдикцией «безотлагательно» принять решение, становится ли лишение свободы «незаконным» в свете новых факторов, которые появились после принятия первоначального решения о заключении лица под стражу (см. Ismoilov and Others, цитируется выше, § 146).

(b) Применение принципов к данному делу

147. Суд не считает убедительным аргумент Правительства о том, что заявитель получил возможность судебного пересмотра его содержания под стражей, подав апелляцию на первоначальное решение о заключении под стражу от 31 июля 2013 года. Как и в деле Azimov (цитируется выше, § 151), заявитель в данном деле жаловался на нарушение статьи 5 § 4 не относительно первоначального решения о помещении его под стражу, а на неспособность получить судебный пересмотр его содержания под стражей по истечении определенного времени. Как Суд уже отметил в Azimov (там же), содержание под стражей в соответствии со статьей 5 § 1 (f) длится, как правило, в течение значительного периода, и зависит от обстоятельств, которые могут быть изменены с течением времени. Учитывая то, что с момента вынесения решения апелляционной инстанцией 18 сентября 2013 г. заявитель до сих пор провел более девяти месяцев под стражей, в течение этого периода могли возникнуть новые вопросы, затрагивающие законность такого содержания под стражей. При таких обстоятельствах суд считает, что требования статьи 5 § 4 не были включены ни в первоначальное решение о заключении под стражу от 31 июля 2013 года, а также не выполнены апелляционным судом.
148. Суд отмечает, что заявитель не пытался начать какие-либо процедуры для судебного пересмотра его содержания под стражей в ожидании выдворения. Тем не менее, правительство не сослалось ни на одну норму национального права, которая позволила бы заявителю сделать это. Кроме того, Суд отмечает, что в соответствующий период не было никакого автоматического периодического продления срока содержания заявителя под стражей, или судебного пересмотра данного содержания.
149. Из этого следует, что во время содержания под стражей в ожидании выдворения, заявитель не имел в своем распоряжении никакой процедуры для судебного пересмотра законности такого содержания (см.Azimov, цитируется выше, §§ 153-54).
150. Таким образом, имело место нарушение статьи 5 § 4.

VI. ПРАВИЛО 39 РЕГЛАМЕНТА СУДА

151. Суд повторяет, что, в соответствии со статьей 44 § 2 Конвенции, настоящее решение становится окончательным (а) с момента, когда стороны заявят, что они не будут просить о передаче дела в Большую Палату; или (б) через три месяца после даты принятия решения, если не было обращения о передаче дела в Большую Палату; или (с) Коллегия Большой Палаты отклонила любой запрос о передаче дела в соответствии со статьей 43 Конвенции.
152. Он считает, что указание, данное им правительству в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда (см. выше пункт 4) не высылать или не выдворять иным способом против его воли заявителя из России в Узбекистан, должно оставаться в силе до тех пор, пока настоящее решение не станет окончательным или до того времени, когда Суд примет еще одно решение в связи с этим.

VII. ПРИМЕНЕНИЕ СТАТЬИ 41 КОНВЕНЦИИ

153. Статья 41 Конвенции предусматривает:
“ Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне.

A. Компенсация вреда

154. Заявитель потребовал 27 000 евро в качестве возмещения нематериального вреда
155. Правительство утверждало, что справедливая сатисфакция должна быть присуждена только за нарушение статьи 5 § 1 Конвенции в отношении периода между 24 и 30 июля 2013 года. Оно отметило, что не должна быть присуждена сатисфакция в отношении жалобы по статье 3 в отношении риска жестокого обращения в Узбекистане, и назвало остальные претензии чрезмерными и необоснованными.
156. Суд отмечает, что он установил относительно одной из жалоб заявителя по статье 3, что насильственное возвращение заявителя в Узбекистан, в случае его реализации, породило бы нарушение данного положения. Соответственно, нарушения статьи 3 Конвенции в данном деле еще не произошло. Суд считает, что его выводы относительно данной жалобы по статье 3, сами по себе являются адекватным справедливым возмещением для достижения целей статьи 41.
157. Кроме того, Суд отмечает, что он установил нарушение статьи 3 Конвенции в связи с условиями содержания заявителя под стражей, а также нарушения статьи 5 §§ 1 и 4 Конвенции в настоящем деле. Он признает, что заявителю был причинен нематериальный вред, который не может быть компенсирован одним лишь фактом признания нарушения. Таким образом, Суд присуждает заявителю 9 000 евро в качестве возмещения нематериального вреда, плюс любой налог, который может быть взыскан, и отклоняет остальную часть требований на данном основании.

B. Компенсация расходов и издержек

158. Заявитель также потребовал выплатить ему 8 000 евро в качестве компенсации расходов и издержек, понесенных в национальных судах и Суде. Он представил описание понесенных им расходов, в которые вошли 4 900 евро за сорок девять часов работы г-жи Трениной, из расчета 100 евро в час, а также и 3 100 евро за тридцать один час работы г-жи Рябининой, из расчета 100 евро в час.
159. Правительство считало, что не было показано, были ли фактически уплачены гонорары адвокатов и понесены вышеуказанные расходы.
160. В соответствии с прецедентной практикой Суда, заявитель имеет право на возмещение расходов и издержек только в той мере, в которой они были действительно понесены и если они являются разумными по размеру. В данном случае, принимая во внимание наличие документов в его распоряжении и вышеуказанных критериев, Суд считает разумным присудить сумму 8 000 евро для покрытия расходов в рамках всех требований, плюс любой налог, который может быть взыскан с этой суммы.

C. Пеня

161. Суд считает разумным, что пеня должна быть основана на предельной кредитной ставке Европейского центрального банка с добавлением трех процентных пунктов.

НА ЭТИХ ОСНОВАНИЯХ СУД ЕДИНОГЛАСНО,

1. Объявляет жалобу приемлемой;

2. Постановляет, что принудительное возвращение заявителя в Узбекистан могло привести к нарушению статьи 3 Конвенции;

3. Постановляет, что была нарушена статья 3 Конвенции в связи с условиями содержания заявителя под стражей в период с 30 июля по 5 августа 2013 года в Можайском районном отделении полиции города Москвы;

4. Постановляет, что нет необходимости рассматривать жалобу на нарушение статьи 13 Конвенции;

5. Постановляет, что была нарушена статья 5 § 1 Конвенции в отношении содержания заявителя под стражей в период с 24 по 30 июля 2013 года;

6. Постановляет, что была нарушена статья 5 § 1 (f) Конвенции в отношении содержания заявителя под стражей в ожидании административного выдворения;

7. Постановляет, что была нарушена статьи 5 § 4 Конвенции в связи с невозможностью заявителя воспользоваться возможностью судебного пересмотра его содержания под стражей до административного выдворения;

8. Принимает решение об оставлении в силе указания, данного им правительству в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда о том, что является желательным в интересах надлежащего проведения разбирательства, не высылать или не выдворять иным способом против его воли заявителя из России в Узбекистан до тех пор, пока настоящее решение не станет окончательным или до иного последующего решения;

9. Постановляет:
(a) государство-ответчик должно выплатить заявителю в течение трех месяцев с даты, когда это решение станет окончательным в соответствии со статьей 44 § 2 Конвенции, следующие суммы, в переводе на российские рубли по курсу, действующему на день выплаты:
(i) 9 000 (девять тысяч) евро, с добавлением любых налогов, которые могут быть начислены на эту сумму, в качестве компенсации нематериального вреда;
(ii) 8 000 (восемь тысяч) евро, с добавлением любых налогов, которые могут быть начислены на эту сумму, в качестве компенсации расходов и издержек;
(b) с момента истечения вышеупомянутых трех месяцев до выплаты, на вышеуказанную сумму начисляется пеня, равная предельной кредитной ставке Европейского центрального банка в этот период с добавлением трех процентных пунктов;

10. Отклоняет оставшуюся часть требований заявителя относительно компенсации.

Составлено на английском языке в письменном виде 10 июля 2014 года, в соответствии с правилом 77 §§ 2 и 3 Регламента Суда.
Андре Вампач                                                                                                                     Изабель Берро-Лефевр
Заместитель Секретаря секции                                                                                                    Председатель