Зміст
4 ноября 2014 года Европейский суд по правам человека вынес решение “Браун против Польши”(№ 30162/10), признав нарушение статьи 10 Конвенции и присудив компенсацию в размере 8000 евро в счет возмещения материального вреда, 3000 евро в счет возмещения нематериального вреда, а также 3000 в счет возмещения затрат и расходов.
Факты
Заявитель является режиссером, историком, а также автором газетных публикаций, освещающих текущие вопросы. Правительство оспорило утверждение о том, что заявитель является журналистом.
20 апреля 2007 года заявитель принимал участие в дискуссии на региональной радиостанции «Polskie Radio Wrocław». В ходе обсуждения он заявил: «… Профессор [Й.М.] был одним из информаторов коммунистических спецслужб – это свидетельствует о том, что среди тех, кто высказывается против люстрации, есть люди, имеющие для этого веские причины».
В тот же день заявитель назвал г-на Й.М. «информатором» (konfident) по телевидению. Этот вопрос широко обсуждался в средствах массовой информации.
17 мая 2007 года специальная комиссия, созданная при Вроцлавском университете для изучения проблемы скрытого наблюдения за учеными, выступила с заявлением по делу г-на Й.М. Заявление включало список документов, касающихся г-на Й.М., которые были найдены в архивах. Комиссия решила, что эти документы не содержат однозначного подтверждения сотрудничества г-на Й.M. со спецслужбами.
24 мая 2007 года г-н Й.М. подал гражданский иск против заявителя о защите своих личных прав.
3 июля 2008 года Варшавский районный суд удовлетворил этот иск. Суд распорядился, что заявитель должен передать 20000 польских злотых на благотворительность и выплатить истцу 5800 польских злотых в качестве компенсации судебных издержек. Заявитель также должен был публично извиниться перед истцом за оскорбления в шести национальных и региональных газетах, а также на трех телеканалах и на «Radio Wrocław». Суд счел, что заявитель допустил некоторые высказывания, которые прямо указывали на то, что истец являлся сотрудником коммунистических спецслужб. Суд рассмотрел вопрос о правдивости этих высказываний.
Суд отметил, что г-н Й.М. был видным лингвистом и известным в Польше человеком. Он был членом Совета польского языка, и на протяжении многих лет вел программу на телевидении. Суд установил, что между 1975 и 1984 годами агенты секретной службы пять раз вызывали г-на Й.M. для разговора в связи с его заявлениями о получении паспорта и возвращениями из-за границы. Истец не оспаривал эту информацию, так как он сам предоставил эти сведения общественности. В 1978 году г-н Й.М. был официально зарегистрирован в качестве секретного сотрудника. Другие документы, хранящиеся в архивах Института Национальной Памяти (далее – «ИНП»), свидетельствуют о том, что до 1989 года существовало двухтомное досье на истца; однако найти это досье во Вроцлавском отделении ИНП не удалось.
Суд также отметил, что, рассмотрев дело г-на Й.M., специальная комиссия при Вроцлавском Университете, созданная для изучения проблемы скрытого наблюдения за учеными, не пришла ни к каким однозначным выводам.
Суд заслушал заявителя и истца, а также ряд свидетелей: историков (специалистов по люстрации), агентов спецслужб, которые занимались вербовкой сотрудников в Варшавском университете, и сотрудников ИНП. Некоторые свидетели показали, что во время падения режима в 1989 году большинство дел секретных сотрудников были уничтожены. Свидетели также сообщили, что им не известно ни об одном случае фиктивного оформления лица в качестве секретного сотрудника, или о ситуациях, когда спецслужбы длительное время хранили досье на кого-либо, кто реально с ними не сотрудничал.
Директор отделения ИНП во Вроцлаве рассказал, что однажды он слышал о фиктивной регистрации кого-то в качестве секретного сотрудника. Однако вероятность такой ситуации была очень невелика. Он также заявил, что на основании имеющихся документов он не может прийти к выводу, что истец был информатором коммунистических спецслужб. Другой историк, которого вызвали для дачи показаний, заявил, что сделать какие-либо выводы невозможно. Третий историк сказал, что истец был «реальным агентом спецслужб». Четвертый историк заявил, что внутренние документы спецслужб были достоверными; режим специально фальсифицировал только документы, предназначенные для внешнего использования. Этот же свидетель, на основании имеющийся у него информации, пришел к выводу, что г-н Й.M. был сознательным и секретным сотрудником коммунистических спецслужб.
Двое других свидетелей, бывших сотрудников спецслужб, не смогли вспомнить факт вербовки г-на Й.M. в качестве секретного сотрудника.
Заявитель утверждал, что он посчитал своим долгом сообщить общественности о связи г-на Й.M. со спецслужбами. Он не намеревался оскорбить истца. Он действовал в общественных интересах, участвуя в обсуждении вопросов, крайне важных для общественности. Кроме того, его утверждения были спровоцированы публичными выступлениями истца, который подвергал сомнению важность люстрации. Заявитель также отметил, что он не утверждал, что истец наносил вред другим людям или получал плату за свои услуги. Таким образом, информация о том, что г-н Й.M. был секретным агентом, была правдивой и была опубликована в интересах общества.
Тем не менее, суд отметил, что нет никаких документов, подтверждающих, что истец согласился на сотрудничество со спецслужбами, или что он активно передавал сведения спецслужбам. Суд сослался на определение сотрудничества, содержащееся в Законе о люстрации 1997 года, и повторил, что сотрудничество должно быть сознательным, секретным и включать в себя передачу информации. Суд пришел к заключению, что одного только факта регистрации спецслужбами недостаточно для предположения, что лицо являлось секретным сотрудником.
Заявитель обжаловал решение суда. Он утверждал, что регистрация г-на Й.M. в качестве секретного сотрудника спецслужб, в свете общеизвестных фактов, позволила ему прийти к заключению, что он был секретным сотрудником. Г-н Й.M. оставался зарегистрированным в качестве секретного сотрудника в течение одиннадцати лет, его досье было уничтожено, и, насколько известно, спецслужбы не занимались фальсификацией своих внутренних документов. По словам историков, в 1989 году спецслужбы уничтожили только досье важных сотрудников. Заявитель подчеркнул, что он действовал в общественных интересах, так как истец являлся общественным деятелем, который подвергал критике процесс люстрации.
29 октября 2008 года Вроцлавский Апелляционный суд отклонил апелляцию. Кроме того, суд обязал заявителя выплатить истцу 2000 польских злотых в качестве компенсации расходов, понесенных в апелляционном производстве. Суд поддержал все выводы суда первой инстанции в отношении фактов дела. Суд решил, что, в случае нарушения личных прав в результате определенных утверждений, незаконность таких действий может быть исключена, только если эти утверждения содержат правдивую информацию. Действие в общих интересах не исключает ответственность за неправдивые утверждения. В данном случае не было никаких документов или показаний свидетелей, которые подтверждали бы, что г-н Й.M. действительно сотрудничал со спецслужбами. Таким образом, в свете имеющихся материалов дела, суд пришел к выводу, что заявитель не доказал правдивость своих утверждений. Кроме того суд счел, что заявитель не проявил должную осмотрительность, предъявив серьезные обвинения на основании неподтвержденных косвенных доказательств.
Заявитель подал кассационную жалобу против решения суда и ходатайствовал о проведении слушания.
10 сентября 2009 года Верховный Суд принял решение и изложил обоснование этого решения в устной форме. Суд отклонил кассационную жалобу заявителя, но внес поправки в текст извинения и ограничил публикацию извинения одной национальной ежедневной газетой и радиостанцией «Radio Wrocław». Заявитель должен был дополнительно выплатить истцу 2000 польских злотых в качестве компенсации расходов в кассационном производстве.
Текст извинения, который должен был быть опубликован заявителем, был следующим:
«Я прошу у профессора Й.M. прощения за свои высказывания 20 апреля 2007 года о том, что он являлся информатором [коммунистической] политической полиции».
После провозглашения решения, адвокат заявителя попросил суд предоставить ему обоснование решения в письменном виде. Решение Верховного суда с обоснованием, на пятнадцати страницах, было получено адвокатом заявителя 30 ноября 2009 года.
При анализе взаимодействия между двумя конкурирующими правами – правом на свободу выражения мнения и правом на защиту чести и достоинства – суд сослался на постановление Верховного Суда (18 февраля 2005 года, III CZP 53/04 OSNC 2005, №№ 7-8, стр. 114). Согласно этому постановлению, действия журналиста не будут считаться незаконными, если они осуществлялись в интересах общества и с должной осмотрительностью. Наложение на журналиста обязательства доказывать правдивость каждого утверждения было бы незаконным ограничением свободы прессы в демократическом обществе. Тем не менее, Верховный Суд счел, что такой подход неприменим в случае заявителя, поскольку его утверждения носили частный характер, и заявителя нельзя рассматривать в качестве журналиста, преследовавшего цель информирования общественности. Таким образом, толкование закона судами низшей инстанции было правильным. Опубликование ложных утверждений является незаконным, а вопрос о должной осмотрительности должен рассматриваться только при оценке вины ответчика.
Суд согласился с фактами, которые были установлены нижестоящими судами в отношении правдивости высказываний заявителя. Следуя подходу, используемому в настоящем деле до сих пор, суд счел, что ложные утверждения, нарушившие личные права человека, всегда будут противоречить закону. Нарушение чьих-либо личных прав не будет противоречить закону, только если правдивость утверждений может быть доказана. Ложные утверждения остаются незаконными, даже если были предприняты все усилия для сбора и изучения лежащих в их основе фактов. Следовательно, тот факт, что заявитель действовал добросовестно и в интересах общества, или считал свои утверждения правдивыми, не влияет на незаконность его действий, и может рассматриваться только при оценке его финансовой ответственности за нарушение личных прав г-на Й.М.
Оценка Суда
Суд отмечает, что стороны не оспаривают, что гражданское судопроизводство в отношении заявителя составило «вмешательство» в осуществление его права на свободу выражения мнения. Суд также считает, и стороны пришли к согласию по этому вопросу, что обжалуемое вмешательство было предусмотрено законом, а именно статьями 23 и 24 Гражданского кодекса, и преследовало упомянутые в статье 10 § 2 Конвенции законные цели, связанные с защитой «репутации или прав других лиц». Таким образом, единственный вопрос состоит в том, было ли вмешательство «необходимым в демократическом обществе» для достижения этой цели.
Заявитель в настоящем деле принимал участие в дискуссии на радио, в ходе которой он заявил, что заявитель, г-н Й.М., являлся секретным сотрудником коммунистического режима. Национальные суды рассмотрели правдивость этого утверждения, заслушали экспертов и исследовали сохранившиеся документы служб безопасности коммунистической эпохи. Хотя суды подтвердили, что заявитель действительно был зарегистрирован как сотрудник, и в прошлом на него имелось двухтомное досье, это досье не было обнаружено. Таким образом, суды пришли к выводу, что не может быть доказано, что заявитель сознательно и тайно сотрудничал с режимом по смыслу внутренних законов о люстрации. Утверждения заявителя были признаны неправдивыми. Согласно оценке национальных судов, ложные утверждения, нарушающие права другого лица, считаются незаконными.
Суд отмечает, что эти обвинения были крайне серьезными для г-на Й.М., который являлся широко известным и популярным лингвистом. Обвинение кого-либо в секретном сотрудничестве со службами безопасности коммунистической эпохи представляет собой негативную оценку его поведения в прошлом, и, безусловно, наносит ущерб его доброму имени. Суд повторяет, что право на защиту репутации является правом, которое защищается статьей 8 Конвенции как часть права на уважение частной жизни (см. Chauvy and Others, упомянутое выше, § 70; Polanco Torres and Movilla Polanco v. Spain, no. 34147/06, § 40, 21 September 2010; и Couderc and Hachette Filipacchi Associes v. France, no. 40454/07, § 53, 12 June 2014). Поэтому национальные власти столкнулись с трудной задачей установления баланса между двумя противоположными ценностями, а именно свободой выражения мнения заявителя, с одной стороны, и правом г-на Й. М. на уважение его репутации, с другой стороны (см. Axel Springer AG v. Germany [GC], no. 39954/08, § 84, 7 February 2012).
При оценке необходимости вмешательства, важно изучить вопрос, каким образом соответствующие государственные органы рассматривали это дело, и, в частности, соответствовали ли применяемые ими стандарты принципам, изложенным в статье 10 Конвенции (см. параграф 41 выше).
Суд отмечает, что Верховный Суд провел различие между стандартами, применимыми к журналистам, и стандартами, применимыми к остальным участникам публичной дискуссии. При этом Верховный Суд не рассмотрел вопрос, совместима ли такая дифференциация со статьей 10 Конвенции. По мнению Верховного Суда, стандарт должной осмотрительности и добросовестности применим только к журналистам, которые выполняют особо важную социальную функцию. Другие лица, по мнению Верховного Суда, должны удовлетворять более высокому стандарту, а именно доказать правдивость своих утверждений (см. параграф 22 выше). В таком случае, вопрос о должной осмотрительности должен приниматься во внимание только при установлении их вины, то есть, при определении наказания. В настоящем деле национальные суды признали заявителя представителем второй категории, и, с учетом его неспособности доказать правдивость своих утверждений, пришли к выводу, что он нарушил личные права истца.
Правительство и суды утверждали, что заявитель не являлся журналистом. С другой стороны, заявитель настаивал, что он активно занимался профессиональной журналистикой в течение многих лет. Тем не менее, в любом случае вопрос о том, был ли заявитель журналистом по смыслу внутреннего законодательства, не имеет особого значения в обстоятельствах настоящего дела. Суд повторяет, что Конвенция предусматривает защиту всех участников дискуссий по вопросам, представляющим законный общественный интерес.
Суд отмечает, что заявитель был историком, автором статей в прессе и телевизионных программ, а также активно и публично комментировал текущие вопросы. Национальные суды признали, что заявитель был публицистом, и что, учитывая его профессиональный опыт, а также тот факт, что он был «специалистом» по этому вопросу, он был приглашен для участия в радиопередаче, посвященной люстрации. Тем не менее, они постановили, что вмешательство со стороны заявителя носило частный характер. Суд также отмечает, что при оценке законности действий заявителя Верховный Суд не рассмотрел вопрос о том, участвовал ли заявитель в публичных дебатах.
Суд не должен рассматривать вопрос, опирался ли заявитель в настоящем деле на достаточно точную и достоверную информацию. Она также не должен принимать решение, были ли характер и серьезность предъявленных заявителем обвинений оправданы фактами, на которые он опирался. Это должны были сделать национальные суды, которые, в принципе, имеют больше возможностей для оценки фактических обстоятельств дела. Тем не менее, принимая решение по этим вопросам, суды должны были придерживаться стандартов свободы выражения мнения, закрепленных в Конвенции.
Суд считает, что заявитель в настоящем деле, несомненно, участвовал в публичной дискуссии по важному вопросу (см. Vides Aizsardzibas Klubs v. Latvia, no. 57829/00, § 42, 27 May 2004). Поэтому Суд не может согласиться с подходом национальных судов, которые требовали от заявителя доказать правдивость его утверждений. В свете прецедентного права Суда и в обстоятельствах настоящего дела, национальные суды не могли требовать от заявителя выполнения требований, более строгих, чем требование должной осмотрительности только на том основании, что, в соответствии с национальным законодательством, он не считался журналистом.
Используя такой подход, национальные суды фактически лишили заявителя защиты, предоставляемой статьей 10.
Несмотря на то, вмешательство национальных властей в право заявителя на свободу выражения мнения может быть оправдано желанием соблюсти баланс между различными конкурирующими интересами, доводы национальных судов не могут считаться существенными и достаточными в соответствии с Конвенцией. На этот вывод никак не может повлиять относительно мягкое наказание, наложенное на заявителя.
Таким образом, была нарушена статья 10 Конвенции.
