Дело касается избиения сотрудниками милиции задержанного лица с целью получения признания в совершении кражи огурцов, а также неэффективного расследования властями жалобы заявителя касательно жестокого обращения к нему со стороны сотрудников милиции, отсутствие эффективных национальных средств правовой защиты.
Заявитель, 1977 г.р., проживает в смт Буды Харьковской области. 4 марта 2003 года заявитель был задержан по подозрению в краже огурцов из теплицы овощного хозяйства. В тот же день заявитель был задержан за совершение административного правонарушения (неповиновение и оказание сопротивления сотрудникам милиции). В протоколе о задержании было указано, что на заявителе не было обнаружено никаких следов телесных повреждений. По данным Правительства, заявитель был освобожден 4 мая. Однако, по словам заявителя, в тот день он был избит сотрудниками Червонозаводского районного отделения милиции г. Харькова с целью принудить его сознаться в совершении им кражи огурцов, и он дал признательные показания, а 5 мая, после того как судом на него было возложено административное взыскание в виде штрафа, его освободили. В тот же день, 5 мая, следователь возбудил уголовное дело против заявителя и П. касательно кражи огурцов. В качестве превентивной меры заявитель подписал подписку о невыезде. Тогда же, 5 мая, заявитель обратился в больницу за медицинской помощью. Врач травматологического отделения стационара установил, что у заявителя были многочисленные ушибы на теле, и поставил ему диагноз сотрясение мозга и возможный перелом носа. 8 мая заявитель был осмотрен хирургом, который установил у него ушибы на носу, на правой стороне поясницы и надлобковой кости. 12 мая заявитель был помещен в больницу на стационарное лечение в связи с полученными травмами. 10 мая в ходе допроса П., другого подозреваемого по делу, он пожаловался на жестокое обращение со стороны следователя милиции и указал, что 4 мая он был также был в отделение милиции и слышал шум и крики заявителя. 13 июня заявитель был выписан из больницы. А 25 мая заявитель заявил, что он невиновен в совершении кражи огурцов и утверждал, что его предыдущие признательные показания были сделаны в результате жестокого обращения по отношению к нему со стороны сотрудников милиции. 26 июня медицинский эксперт завершил медицинское обследование, которое началось 8 мая, составив заключение о том, что у заявителя были ушибы на правой ноге и туловище, распухшие пальцы на левой и правой руках, опухший нос. Эксперт выразил мнение, что травмы были нанесены тупимы твердыми предметами, и они могли быть нанесены 4 мая 2003 года. Эксперт также указал слова заявителя, что эти телесные повреждения были нанесены ему неизвестными лицами на улице. 27 июня, в ходе допроса, П. в очередной раз заявил, что 4 мая он также был в отделении милиции и слышал шум и крики заявителя. 8 июля заявитель был осмотрен психиатром, который поставил ему диагноз – постконтузионный синдром с временными депрессиями, сопровождающимися тревожностью. 10 июля 2003 года заявитель обратился в прокуратуру Червонозаводского района г. Харькова с заявлением о необходимости привлечения к уголовной ответственности сотрудников милиции в связи с применением ими жестокого обращения, однако, проведя доследованные действия, 19 июля прокурор отказал в возбуждении уголовного дела. 31 июля заявитель был осмотрен психиатром, который заключил, что сотрясение мозга оказало негативное психологическое воздействие на заявителя и что у него проявляются признаки психоорганического синдрома тревожной депрессии, сопровождаемого амнестическим расстройством. 12 августа эксперт составил очередное заключение, отметив, что заявитель получил сотрясение мозга, которое послужило причиной психоорганического синдрома тревожной депрессии, сопровождаемой амнестическим расстройством; что у него были ушибы на правой руке и туловище, а также отечности на правой и левой руках и лице; повреждения были средней тяжести и были вызваны тупыми твердыми предметами. Эксперт считал, что травмы могли быть получены 4 мая 2003 года, эксперт вновь привел слова заявителя, что травмы были получены им 4 мая 2003 года от неизвестных лиц на улице. 7 октября прокуратура Харьковской области отменила постановление от 19 июля 2003 года, признав его необоснованным, и направила материалы на дальнейшее досудебное расследование, и уже 17 октября было возбуждено уголовное дело. Эксперт составил очередное заключение 31 марта 2004 года, указав, что черепно-мозговая травма, сопряженная психоорганическим синдромом, полученная заявителем, была квалифицирована как телесные повреждения средней тяжести; другие телесные повреждения (ушибы и отеки) должны были квалифицированы как незначительные телесные повреждения. В заключении указывалось, что заявитель утверждал, что телесные повреждения ему были причинены сотрудниками милиции 4 мая 2003 года. Эксперт полагал, что телесные повреждения были нанесены тупыми твердыми предметами и могли быть нанесены 4 мая 2003 года при обстоятельствах, описанных заявителем. Эксперт, однако, не исключал той возможности, что заявитель получил эти травмы при падении. Прокуратура Харьковской области сообщила заявителю 7 апреля, что уголовное дело в отношении сотрудников милиции не было всесторонне расследовано и следователю были даны указания продолжать работу. 8 июня врач поставил заявителю диагноз – синдром тревожной депрессии. 17 ноября расследование по этому делу было приостановлено, так как нельзя было установить лиц, причастных к совершению преступления. Расследование было возобновлено 30 марта 2005 года, но 11 апреля оно вновь было приостановлено по тем же причинам.
Вскоре, 1 августа, было закрыто уголовное дело в отношении заявителя, касательно кражи им огурцов, в связи с отсутствием состава преступления. 27 января 2006 года прокуратура Харьковской области сообщила заявителю, что постановление от 11 апреля 2005 года было отменено, как необоснованное, и были даны указания для проведения надлежащего расследования жестокого обращения по отношению к заявителю со стороны сотрудников милиции. Но уже 13 марта того же года следователем районной прокуратуры было отказано в возбуждении уголовного дела касательно конкретных должностных лиц милиции. Следователь отметил, что сотрудники милиции отрицали утверждения заявителя, он также, вначале, не заявлял о жестоком обращении. А имеющиеся данные не свидетельствуют о том, что телесные повреждения были нанесены заявителю сотрудниками милиции. 14 марта районная прокуратура решила передать дело для дальнейшего расследования в милицию, где 20 августа расследование было приостановлено. 31 октября 2008 года вышестоящий прокурор отменил это решение, как необоснованное, и направил материалы для дальнейшего расследования с соответствующими указаниями. В тот же день прокурор письменно сообщил об этом заявителю. В том же письме прокурор сообщил о предыдущем решение от 13 марта 2006 года, которым было отказано в возбуждении уголовного дела в отношении конкретных сотрудников милиции. 3 августа 2009 года заявителю сообщили из прокуратуры, что в отношении сотрудников милиции было открыто дисциплинарное производство касательно ненадлежащего расследования уголовного дела о жестоком обращении по отношению к нему. По состоянию на 20 сентября 2012 года расследование было незавершенным.
Суд повторяет, что если лицо подает обоснованную жалобу, что оно подверглось жестокому обращению со стороны представителей государственных органов в нарушение статьи 3 Конвенции, то это утверждение косвенно требует проведения эффективного официального расследования. Расследование нужно рассматривать как «эффективное», если оно в принципе способно привести к установлению фактов дела, определению и наказанию виновных. Это не обязательство результата, но одно из средств. Власти должны предпринять необходимые меры, имеющиеся в их распоряжении, для обеспечения доказательств по делу, в частности, показания свидетелей, судебно-медицинские заключения и т.д. Любой недостаток в расследовании, который подрывает его способность установить причину повреждений или личность виновных лиц, может привести к нарушению этого стандарта и требования своевременности и разумной незамедлительности, подразумеваемых в данном контексте (см. Mikheyev v. Russia, no. 77617/01, § 107 et seq., 26 January 2006; Assenov and Others v. Bulgaria, 28 October 1998, Reports 1998-VIII, §§ 102). Для того чтобы расследование было эффективным, лица, ответственные за расследование, должны быть независимыми и беспристрастными, на законодательном уровне и на практике. Это означает не только отсутствие иерархической или институциональной связи с участниками событий, но и практическую независимость (см. Kolevi v. Bulgaria, no. 1108/02, § 193, 5 November 2009).
Суд считает, что телесные повреждения заявителя были достаточно серьезными и, что его жалобы о жестоком обращении, хотя и поданные з небольшой задержкой, указывали на нарушение статьи 3 Конвенции, требуя по этому, чтобы власти провели эффективное расследование. Суд также отмечает, что полноценное расследование по жалобе заявителя началась через три месяца после ее подачи в прокуратуру. До этого дело расследовалось путем доследственной проверки. Суд ранее постановлял, что такие доследственные проверки не соответствуют принципу эффективного средства правовой защиты по таким причинам: сотрудник правоохранительных органов может сделать ограниченное количество шагов в этой процедуре, потерпевший не имеет официального статуса, в результате чего он исключается из эффективного участия в процедуре (см. Savitskyy v. Ukraine, no. 38773/05, § 105, 26 July 2012).
Что касается уголовного дела, возбужденного 17 октября 2003 года, то оно не указывает на то, что следственные органы предприняли серьезную попытку рассмотреть доводы заявителя, подтвержденные медицинскими заключениями и другими доказательствами. В этом смысле, не было показано, что решения о приостановлении расследования в 2004 и 2005 годах были оправданы. Кроме того, Суд не может сделать вывод, что постановление от 13 марта 2003 года, которым следователь отказал в возбуждении уголовного дела касательно конкретных сотрудников милиции, было принято на основании тщательного изучения утверждений заявителя. Следует отметить, что расследование в 2004 и 2009 годах было признано вышестоящим прокурором неполным и ненадлежащим.
Суд отмечает, что в соответствии с решением от 14 марта 2006 года, расследование было возложено на отделение милиции, где работали сотрудники, которые предположительно применяли жестокое обращение к заявителю. Суд не считает, что это расследование сопровождалось гарантией независимости и беспристрастности. Что касается возражений Правительства о том, что заявитель не обжаловал решение от 13 марта 2006 года, то Суд принимает к сведению утверждения заявителя о том, что национальные власти не вручили заявителю копию этого решения и он смог увидеть ее только вместе с замечаниями Правительства в 2012 году. Это означает, что до той даты он не знал точной причины отказа, таким образом он не мог его эффективно обжаловать (см. Аkulinin and Babich v. Russia, no. 5742/02, § 29, 2 October 2008). Между тем, в соответствии с решением от 13 марта 2006 года уголовное дело не было прекращено на национальном уровне и на властях лежало обязательство расследовать предполагаемое жестокое обращение. Это решение, следовательно, не исключает уголовного преследования сотрудников милиции в связи с появлением новых доказательств, которые могут быть получены в ходе дальнейшего расследования.
Суд также отмечает, что национальное расследование оставалось приостановленным, пока стороны обменивались своими аргументами, и Суд не считает, что общая длительность расследования почти в девять лет является оправданной.
В свете вышеизложенных соображений Суд считает, что национальное расследование не соответствует основным требованиям «эффективности», раскрытых в статье 3 Конвенции. Суд отмечает, что в деле «Каверзин против Украины» было установлено, что нежелание со стороны властей оперативно и тщательно расследовать жалобу о жестоком обращении со стороны подозреваемых в уголовных преступлениях представляет собой системную проблему по смыслу статьи 46 Конвенции. Соответственно, Суд отклоняет возражения Правительства касательно неисчерпания национальных средств правовой защиты. Суд считает, что в этом деле был нарушен процессуальный аспект статьи 3 Конвенции.
Существует хорошо обоснованный принцип Суда в соответствии со статьей 3 Конвенции, что при оценке доказательств обычно применяется стандарт «вне разумного сомнения». Тем не менее, доказательство может исходить из сосуществования достаточно сильных, ясных и согласованных выводов или аналогичных неопровержимых презумпций фактов. Когда события в деле полностью или по большей части находятся в исключительном ведении властей, как в случаях, когда лицо находится под их контролем в заключении, будет возникать сильная презумпция факта в отношении травм, полученных во время такого заключения. В самом деле, бремя доказывания может рассматриваться, как лежащее на властях обязательство обеспечить удовлетворительное и убедительное объяснение (см. Ribitsch v. Austria, judgment of 4 December 1995, Series A no. 336, § 34, and Salman v. Turkey [GC], no. 21986/93, § 100, ECHR 2000-VII).
Суд считает, что медицинских доказательств, имеющихся в деле, достаточно для того, чтобы заключить, что 4 мая 2003 года, в день, когда был задержан заявитель и который он провел в отделение милиции, он получил сотрясение мозга и многочисленные телесные повреждения. Медицинское заключение также показывает, что после этого дня он испытывал психологические проблемы. В то же время в ходе документирования 4 мая содержания заявителя в камере для задержанных в отделении милиции, было отмечено, что на нем нет никаких телесных повреждений. Это утверждение позволяет предположить, что заявитель не имел телесных повреждений, прежде чем попасть под контроль властей. Что касается времени освобождения заявителя, то нет ничего в поддержку версии Правительства, что его отпустили 4 мая, а не 5 мая после судебного рассмотрения административного дела, как утверждает заявитель. Соответственно, Суд считает, что государство должно было обеспечить удовлетворительное и убедительное объяснение обстоятельств, при которых заявитель получил телесные повреждения. Отказ государства выполнить это бремя доказывания подсказывает Суду выбрать версию событий, указанную заявителем.
Приведенный выше анализ в соответствии с процессуальным аспектом статьи 3 Конвенции показал, что из-за недостатков в национальном производстве, факты жестокого обращения не были эффективно расследованы и доказательства в поддержку версии заявителя не были правильно собраны. Правительство утверждало, что в соответствии с последним медицинским заключением не была исключена возможность, что телесные повреждения заявитель получил при падении. Однако, как и версия заявителя, эта версия не была надлежащим образом рассмотрена национальными властями. Кроме того, можно отметить, что до этого заключения экспертов считалось, что телесные повреждения были получены способом, описанный заявителем. Таким образом, Суд не принимает объяснения Правительства как правдоподобные. Между тем, никакого другого объяснения получения телесных повреждений заявителем не было представлено. В этих обстоятельствах Суд считает, что государство должно нести ответственность за жестокое обращение, которое должно быть квалифицировано как бесчеловечное и унижающее достоинство обращение. Из этого следует, что был нарушен материальный аспект статьи 3 Конвенции.
Заявитель также жаловался, что в соответствии со статьей 13 Конвенции, он не имел гражданского механизма правовой защиты в отношении своих утверждений о жестоком обращении. Суд отмечает, что уголовное дело в отношении жестокого обращения к заявителю имеет решающее значение для осуществления гражданского права заявителя требовать компенсацию за полученные телесные повреждения в результате преступного деяния; в отсутствии идентифицироваванного преступника гражданский иск бесполезен (см. Afanasyev v. Ukraine, no. 38722/02, § 77, 5 April 2005). Суд считает, что недостатки уголовного дела в этом деле фактически предотвратили заявителя от подачи гражданского иска и получения компенсации. Таким образом, была нарушена статья 13 Конвенции.
