Зміст
23 февраля 2016 года Европейский суд по правам человека вынес решение “Мозер против Республики Молдова и России” (Mozer v. the Republic of Moldova and Russia [GC], no. 11138/10), признав нарушение статьи 3, сттаьи 5 §§ 1, 4, статьи 8, статьи 9 и статьи 13 Конвенции Российской Федерацией, присудив компенсацию в размере 5 000 евро в счет возмещения нематериального вреда, а также 20 000 евро в счет возмещения нематериального вреда и 4 000 евро в счет возмещения затрат и расходов.
Факты
Задержание, содержание под стражей и освобождение заявителя
24 ноября 2008 года заявитель был задержан по подозрению в хищениях у компании, в которой он работал, и другой компании, входившей в ту же группу. Компании первоначально утверждали, что понесенный ими ущерб составил 40000 долларов США (USD), а затем увеличили эту сумму до 85000 долларов США. Заявителю было предложено признаться в преступлении, которое, по его словам, он не совершал. Он подписал признательные показания, якобы из-за угроз по отношению к нему и его родственникам. По утверждению заявителя, сначала он был задержан сотрудниками службы безопасности его компании, которые угрожали ему расправой, если он не сознается в преступлении, а затем передали его следственным органом.
26 ноября 2008 года «Тираспольский народный суд» принял решение о содержании заявителя под стражей в течение неопределенного периода.
5 декабря 2008 года «Верховный суд ПМР» отклонил апелляцию, поданную адвокатом заявителя, как необоснованную. Ни заявитель, ни его адвокат не присутствовали на слушании.
20 марта 2009 года «Тираспольский народный суд» продлил срок содержания заявителя под стражей на пять месяцев с момента его ареста.
21 мая 2009 года «Тираспольский народный суд» продлил срок содержания заявителя под стражей на восемь месяцев с момента его ареста. 29 мая 2009 года «Верховный суд ПМР» оставил это решение в силе. Ни заявитель, ни его адвокат не присутствовали на слушании.
22 июля 2009 года «Тираспольский народный суд» продлил срок содержания заявителя под стражей до 24 сентября 2009 года.
22 сентября 2009 года «Тираспольский народный суд» продлил срок содержания заявителя под стражей до 24 ноября 2009 года. 2 октября 2009 года «Верховный суд ПМР» оставил это решение в силе. Адвокат заявителя присутствовал на слушании.
4 ноября 2009 года уголовное дело заявителя было передано в суд первой инстанции.
21 апреля 2010 года содержание заявителя под стражей снова было продлено до 4 августа 2010 года.
1 июля 2010 года «Тираспольский народный суд» признал заявителя, в соответствии со статьей 158-1 «Уголовного кодекса ПМР», виновным в хищениях у двух компаний и приговорил его к семи годам лишения свободы условно с испытательным сроком на пять лет. Суд распорядился о конфискации средств с банковских счетов заявителя и его подруги, а также его личного автомобиля, на общую сумму, эквивалентную примерно 16000 долларов США, и дополнительно обязал его выплатить двум компаниям эквивалент примерно в 26400 долларов США. Суд также освободил заявителя под подписку о невыезде. Апелляция против этого решения не подавалась. По утверждению заявителя, для того, чтобы частично возместить ущерб, его родители продали его квартиру и выплатили компаниям 40000 долларов США.
В неизвестный день вскоре после 1 июля 2010 года, заявитель уехал в Кишинев на лечение. В 2011 году он прибыл в Швейцарию.
25 января 2013 года «Тираспольский народный суд» изменил решение в свете некоторых поправок, внесенных в «Уголовный кодекс ПМР», которые предусматривали более мягкое наказание за преступление, за которое был осужден заявитель. В результате, он был приговорен к шести с половиной годам лишения свободы, с отсрочкой исполнения приговора на пять лет.
Окончательным решением от 15 февраля 2013 года тот же суд, по причине неявки заявителя в контролирующий орган, отменил условное наказание и постановил, что заявитель должен отбыть тюремное заключение в полном объеме.
По ходатайству адвоката заявителя от 12 октября 2012 года, 22 января 2013 года Верховный Суд Республики Молдова отменил решение «Тираспольского народного суда» от 1 июля 2010 года. Сославшись на статьи 114 и 115 Конституции и статью 1 Закона о статусе судей, суд пришел к выводу, что суды, действующие в «ПМР», не были созданы в соответствии с законодательством Республики Молдова и, следовательно, не могли приговорить заявителя к лишению свободы на законных основаниях. Суд распорядился направить материалы уголовного дела в прокуратуру с целью судебного преследования лиц, ответственных за содержание заявителя под стражей, а также определения, виновен ли заявитель в нарушении прав других лиц.
31 мая 2013 года Генеральная прокуратура Республики Молдова сообщила адвокату заявителя, что было возбуждено уголовное дело по факту незаконного содержания заявителя под стражей. В рамках этого расследования, «[были] запланированы и проведены все возможные процессуальные мероприятия и действия». Никакой дальнейший прогресс не мог быть достигнут из-за невозможности проведения процессуальных действий на территории самопровозглашенной «Приднестровской Молдавской Республики».
Условия содержания заявителя под стражей и медицинская помощь
Во время содержания под стражей состояние здоровья заявителя (он с детства страдал бронхиальной астмой) ухудшилось, и он перенес несколько приступов астмы. Его часто переводили из одного изолятора временного содержания (ИВС) в другой (например, ИВС при Тираспольском управлении полиции, ИВС в Слободзее, Тираспольская колония № 3 и ИВС в Глином); по утверждению заявителя, во всех этих учреждениях условия содержания под стражей были неадекватными.
Заявитель описал условия содержания в Тираспольском управлении полиции следующим образом. Высокая влажность, неработающая вентиляция и отсутствие доступа к естественному освещению (так как изолятор находился в подвале здания), и окна, закрытые металлическими листами с небольшими отверстиями в них. Камера была переполнена (он содержался в камере площадью 15 кв. м. вместе с другими двенадцатью задержанными). Им приходилось спать по очереди на большом деревянном настиле, ничем не покрытом. Заявителю была разрешена ежедневная пятнадцатиминутная прогулка, а все остальное время он проводил в камере. Многие из задержанных курили в камере, что провоцировало у него приступы астмы. В металлическом фургоне, в котором заявителя возили к следователю, было душно, а в ожидании беседы со следователем он был вынужден находиться в камере без туалета по несколько часов подряд, переживая многочисленные приступы астмы. Задержанные стирали свои вещи прямо в камере, и там же развешивали влажную одежду для просушки. Пищи было мало, и она была малосъедобной. Клетки были полны паразитов. Никаких гигиенических средств, кроме тех, которые приносили родственники задержанных, не было. В течение нескольких месяцев заявитель содержался в камере, в которой было очень жарко летом, что провоцировало у него новые и новые приступы астмы.
Аналогичным образом заявитель описал условия своего содержания в следственном изоляторе в Слободзие, где ему не предоставили никаких средств гигиены, перевозили его в переполненном и непроветриваемом фургоне, а единственными доступными лекарствами были медикаменты, переданные его родителями.
Что касается Тираспольской колонии № 3, заявитель вновь отметил недостаточную медицинскую помощь, перенаселенность (при том, что ему была разрешена одночасовая прогулка, а остальное время он проводил в камере) и отсутствие вентиляции в сочетании с активным курением его сокамерников. Пища была несъедобной, зараженной червями и приготовленной из гнилых продуктов. Зимой камера отапливалась в течение всего лишь нескольких часов в день, и, как и в Тираспольском управлении полиции, задержанные могли принимать душ всего один раз в неделю (на всех задержанных в его камере выделялось в общей сложности двадцать минут, в течение которых они могли принять холодный душ).
В ИВС в Глином заявитель также содержался в переполненной камере и не получал практически никакой медицинской помощи.
Во время содержания под стражей заявитель часто жаловался на здоровье и просил оказать ему медицинскую помощь. Его родители неоднократно просили, чтобы их сына осмотрел врач-фтизиатр. 12 марта 2009 года он, в конце концов, был обследован врачом и сдал ряд анализов. У заявителя была диагностирована нестабильная бронхиальная астма, и ему было назначено лечение.
В мае 2009 года заявитель был переведен в Центр медицинской помощи и социальной реабилитации «Министерства юстиции ПМР» (далее – «Центр»). Врачи Центра подтвердили его предыдущий диагноз, что он страдает частыми приступами астмы и дыхательной недостаточностью второй и третьей степени, и что его состояние здоровья продолжает ухудшаться. 7 мая 2009 года Центр информировал родственников заявителя о том, что у них нет ни врача-фтизиатра, ни необходимого лабораторного оборудования для надлежащего лечения заявителя. Врачи добавили, что заявителя следует перевести в отделение респираторной медицины Республиканской клинической больницы, но это невозможно сделать по причине недостаточной укомплектованности штата больницы, и из-за того, что заявителя некому будет охранять во время его пребывания в больнице.
В неизвестный день в 2009 году мать заявителя попросила перевести заявителя в специализированную больницу, так как бронхиальная астма была одним из заболеваний, упомянутых в перечне «Министерства внутренних дел ПМР» среди причин, оправдывающих перевод в больницу. В своем ответе от 1 июня 2009 года «Министерство внутренних дел ПМР» сообщило ей, что на этих основаниях в больницу могут быть переведены только осужденные.
21 сентября 2009 года Центр информировал родителей заявителя о том, что с мая 2009 года их сын оставался в стационаре, но состояние его здоровья продолжало ухудшаться, без видимого улучшения в результате лечения.
15 февраля 2010 года медицинская комиссия, состоящая из четырех старших врачей «ПМР», постановила:
«Несмотря на несколько проведенных курсов лечения, дыхательная дисфункция продолжает прогрессировать, и лечение не оказывает заметного влияния. Наблюдается продолжающаяся тенденция к ухудшению, с увеличением частоты приступов астмы, которые становится все труднее купировать».
В дополнение к первоначальному диагнозу бронхиальной астмы и дыхательной недостаточности, комиссия установила, что заявитель страдает посттравматической энцефалопатией второй степени. Комиссия пришла к выводу, что:
«Прогноз продолжительности жизни [заявителя] неблагоприятный. Продолжающееся содержание заявителя под стражей в условиях [изоляторов временного содержания] представляется проблематичным из-за отсутствия [в Центре] лабораторного оборудования и квалифицированного специального медицинского персонала для проведения необходимого лечения заявителя и наблюдения за его состоянием».
Несмотря на выводы комиссии, в тот же день заявитель был переведен в ИВС в Глином, который, как указал заявитель и не оспаривали Правительства-ответчики, был хуже оборудован, чем Центр. 16 февраля 2010 года матери заявителя было позволено повидаться с ним. Он рассказал ей о плохих условиях содержания под стражей (отсутствии вентиляции, курении задержанных, перенаселенности) и сказал, что в этот день у него было уже два приступа астмы. Сотрудники тюрьмы сказали матери заявителя, что она должна принести сыну необходимые ему лекарства, так как в тюрьме лекарств не было.
18 февраля 2010 года мать заявителя обратилась к «Президенту ПМР» с просьбой о срочном переводе заявителя в специализированную больницу и его освобождении из-под стражи до суда для прохождения необходимого лечения. 20 февраля 2010 года она получила ответ, что ее жалоба не раскрывает никаких нарушений закона.
В неизвестный день после 18 февраля 2010 года заявитель был переведен в тюрьму № 1 в Тирасполе. 17 марта 2010 года он снова был помещен в Центр для стационарного лечения.
В письме на имя адвоката заявителя от 11 июня 2010 года директор Центра заявил, что в дополнение к основному диагнозу (астма), у заявителя также были диагностированы терминальная дыхательная недостаточность, симптомы черепно-мозговой травмы с локализованными повреждениями головного мозга, начальные признаки гипертонической болезни, легочная аллергия, затрудняющая его лечение и возможность купировать приступы астмы, посттравматическая энцефалопатия, артериальная гипертензия, токсоплазмоз, лямблиоз (паразитарная инфекция), хронический гастродуоденит, панкреатит и пиелонефрит. Прогноз был неблагоприятным.
В своих ответах на жалобы родителей заявителя, власти «ПМР» сообщили им, что заявителя регулярно обследовали различные врачи. После перевода заявителя из ИВС в Глином 15 февраля 2010 года, его состояние здоровья ухудшилось, и 17 марта 2010 года он был срочно помещен в Центр для лечения.
По утверждению заявителя, его состояние здоровья улучшилось после его освобождения и лечения, пройденного им в Кишинёве. Тем не менее, поскольку он боялся повторного ареста со стороны «милиции ПМР», он бежал в Швейцарию и обратился с просьбой о предоставлении убежища.
Встречи заявителя с его родителями и пастором
С ноября 2008 года до мая 2009 года заявителю не позволяли встречаться с его родителями, несмотря на неоднократные просьбы (например, 5 марта, и 13, 16 и 30 апреля 2009 года). Первое разрешенное свидание состоялось через шесть месяцев после ареста заявителя, 4 мая 2009 года. 9 декабря 2009 года судья «Тираспольского народного суда» отказался разрешить еще одно свидание, потому что разбирательство дела еще не было завершено. Еще одна просьба о свидании была отклонена 15 февраля 2010 года. 16 февраля 2010 года свидание было разрешено, но заявитель и его мать вынуждены были беседовать друг с другом в присутствии тюремного охранника. Им не разрешили разговаривать на их родном языке (немецком) – они были обязаны говорить по-русски, иначе охранник угрожал прекратить свидание.
В июне и сентябре 2009 года пастор Пер Берген Хольм из Норвегии пытался встретиться с заявителем по его просьбе, чтобы провести с ним богослужение, в том числе «выслушать исповедь [заявителя] и причастить его». Пастору отказали в доступе к заявителю; он подтвердил факт этого отказа в своем письме в Суд от 29 сентября 2010 года. 30 сентября 2009 года «советник Президента ПМР» признал, что отказ в доступе пастора к заявителю не имел под собой никаких оснований, и что этот отказ был несовместим с «Конституцией и законами ПМР». 1 февраля 2010 года пастор, наконец, получил разрешение встретиться с заявителем. Как было указано заявителем и не оспаривалось Правительствами, охранник оставался в комнате на протяжении всей встречи.
Жалобы в различные органы
Родители заявителя подали ряд жалоб в органы власти Молдовы и в посольство России в Молдове по поводу ситуации их сына.
12 октября 2009 года Центр по правам человека Молдовы (молдавский омбудсмен) ответил, что он не имеет возможности контролировать дело заявителя.
3 ноября 2009 года Генеральная прокуратура Молдовы сообщила родителям заявителя, что она не имеет возможности вмешиваться в дело в связи с политической ситуацией в Приднестровском регионе после 1992 года. Генеральная прокуратура также сослалась на утверждения Молдовы в отношении ее способности обеспечить соблюдение Конвенции в восточных регионах Молдовы.
Жалоба, поданная в неизвестный день в посольство России в Молдове, была направлена в прокуратуру «ПМР». Прокуратура «ПМР» ответила, 1 февраля 2010 года, что дело заявителя находится на рассмотрении в «судах ПМР», и что только эти суды компетентны рассматривать любые жалобы после того, как дело было передано в суд первой инстанции. 10 февраля 2010 года посольство России передало этот ответ матери заявителя.
Заявитель также подал жалобу в Объединенную контрольную комиссию (далее – «ОКК»), трехстороннюю миротворческую силу, действующую в демилитаризованной буферной зоне на границе между Молдовой и Приднестровьем, известной как «зона безопасности». Более подробная информация представлена в решении Ilaşcu and Others v. Moldova and Russia (упомянутом выше, § 90). Неизвестно, получил ли он какой-либо ответ.
После того, как государства-ответчики были уведомлены о настоящем заявлении, 9 марта 2010 года молдавский вице-премьер обратился к послам России, Украины и США в Молдове, а также к Совету Европы, Европейскому Союзу и Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), с просьбой оказать содействие в обеспечении прав заявителя.
16 июля 2010 года заявитель обратился в Генеральную прокуратуру Молдовы с просьбой обеспечить ему и его родителям защиту в качестве свидетелей, так как «милиция ПМР» разыскивала его дома в Тирасполе, пока он находился в больнице в Кишиневе. В тот же день заявителю был официально присвоен статус жертвы. Тем не менее, 19 июля 2010 года Бендерская прокуратура отказала ему в просьбе обеспечить ему защиту в качестве свидетеля, поскольку не было установлено, что его жизнь или здоровье подвергаются опасности.
6 августа 2010 года, после жалобы заявителя, следственный судья Бендерского районного суда Молдавии отменил решение от 19 июля 2010 года на том основании, что заявитель был незаконно арестован и осужден, и его собственность была незаконно изъята. Он приказал Бендерской прокуратуре обеспечить защиту в качестве свидетелей заявителю и его семье. Стороны не проинформировали Суд о каких-либо дальнейших событиях в этой связи.
Информация о предполагаемой поддержке «ПМР» со стороны России
Заявитель представил информацию, опубликованную в различных средствах массовой информации «ПМР». Согласно статье от 13 апреля 2007 года, опубликованной «Regnum», одним из ведущих российских новостных агентств, в предыдущий день, в Тирасполе, посол России в Молдове произнес речь, в которой он заявил, что Россия будет продолжать поддерживать «ПМР» и никогда не откажется от своих интересов в этом регионе. Дипломат добавил: «Россия находилась здесь более века. Здесь похоронены наши предки. Здесь – большая часть нашей истории».
20 апреля 2007 года это же информационное агентство сообщило общественности о решении Министерства финансов Российской Федерации предоставить «ПМР» безвозвратную помощь в размере 50 миллионов долларов США, а также 150 миллионов долларов США в виде кредитов под залог имущества «ПМР».
В новостях от 23 ноября 2006 года информационное агентство «Regnum» сообщило о заявлении «Президента ПМР», который сказал, что все «министерства ПМР» работают над гармонизацией законодательства «ПМР» с законодательством России, и что группа представителей «министерств ПМР» планирует поехать в Москву в ближайшие несколько дней для обсуждения этого вопроса.
По утверждению Правительства Молдовы, «последний и незначительный» вывод вооружений из «ПМР» в Россию состоялся 25 марта 2004 года. Почти двадцать тысяч тонн боеприпасов и военной техники якобы до сих пор хранятся на территории, контролируемой «ПМР». 26 января 2011 года российские и украинские должностные лица смогли посетить склад оружия в Колбасна, в то время как молдавские официальные лица не были проинформированы об этом визите и не были приглашены принять в нем участие.
В феврале 2011 года посол России в Молдове заявил, в частности, в своих публичных выступлениях, что с 2003 года, когда Молдова отказалась подписать мировое соглашение с «ПМР» (так называемый меморандум Козака 2003 года), Россия более не имела возможности выводить вооружения из «ПМР» по причине сопротивления последней.
По утверждению Правительства Молдовы, аэропорт Тирасполя, который был официально закрыт российскими властями 1 декабря 2005 года, продолжает служить аэродромом для военных и гражданских вертолетов и самолетов «ПМР». Там до сих пор припаркованы российские военные самолеты и вертолеты. В период с 2004 по 2009 годы было зафиксировано более восьмидесяти рейсов из этого аэропорта, не санкционированных властями Молдовы, некоторые из которых, по всей видимости, были связаны с Россией.
По утверждению Правительства Молдовы, в 2011 году «ПМР» получила, в общей сложности, 20,64 миллионов долларов США российской помощи, либо в форме ликвидации долгов за потребленный природный газ, либо в форме безвозвратных кредитов. В течение 2010 года «ПМР» потребила природного газа из России на сумму 505 миллионов долларов США. «ПМР» заплатила российской компании «Газпром» 20 миллионов долларов США, то есть около 4% от стоимости этого газа. В то же время, в 2010 году местное население заплатило властям «ПМР» на газ около 163 миллионов долларов США; эта сумма осталась, в основном, в распоряжении «ПМР».
Оценка Суда
Заявленное нарушение статей 8 и 9 Конвенции
Суд повторяет, что содержание под стражей, как и любая другая мера, связанная с лишением лица свободы, влечет за собой ограничения, связанные с его личной и семейной жизнью. Тем не менее, разрешение или помощь со стороны тюремных властей в поддержании контактов с близкими родственниками является неотъемлемой частью права заключенного на уважение семейной жизни (см., в частности, Messina v. Italy (no. 2), no. 25498/94, §§ 61-62, ECHR 2000 X; Lavents v. Latvia, no. 58442/00, § 139, 28 November 2002; и Khoroshenko v. Russia [GC], no. 41418/04, § 106, ECHR 2015). В то же время Суд признает, что некоторые меры по контролю над контактами заключенных с внешним миром необходимы, и они не являются сами по себе несовместимыми с Конвенцией (см. Khoroshenko, § 123).
В настоящем деле заявитель утверждал, что ему были полностью запрещены встречи с родителями в течение первых шести месяцев после его задержания. Первое свидание было разрешено 4 мая 2009 года. Он представил доказательства того, что он обращался с просьбами о встрече с родителями 5 марта и 13, 16 и 30 апреля 2009 года, 9 декабря 2009 года и 15 февраля 2010 года. Кроме того, когда 16 февраля 2010 года встреча была разрешена, заявитель и его мать должны были разговаривать друг с другом в присутствии тюремного охранника и на русском языке вместо своего родного языка, немецкого.
Молдавское правительство усомнилось в правдивости этих утверждений, сославшись на письмо МККК (см. параграф 68 выше). Суд отмечает, что МККК посетил заявителя в апреле 2010 года, в то время как его жалоба касалась периода с 2009 года до встречи с родителями 16 февраля 2010 года. Кроме того, в письме, на которое ссылается молдавское правительство, всего лишь отмечалось, что заявитель поддерживал постоянный контакт со своей семьей, без уточнения характера этого контакта. В свете вышеизложенного, Суд не видит оснований сомневаться в утверждениях заявителя и приходит к выводу, что имело место вмешательство в его право на уважение семейной жизни по смыслу статьи 8 § 1 Конвенции, в связи с тем, что ему не позволяли встречаться с родителями в течение значительного периода времени. Остается изучить вопрос, было ли это вмешательство оправданным в соответствии со вторым пунктом статьи 8.
Суд напоминает, что статья 8 § 2 требует, чтобы любое вмешательство было «предусмотрено законом». Он отмечает, что заявитель не утверждал, что вмешательство в его права в соответствии со статьями 8 и 9 было незаконным, поскольку оно осуществлялось в соответствии с решениями незаконно созданных судов или других органов. В любом случае, Суд отмечает, что правительства-ответчики не представили никаких деталей, в то время как ограниченного количества материалов, представленных заявителем, недостаточно для того, чтобы сформировать четкое представление о применимом законодательстве «ПМР». Таким образом, Суд не в состоянии оценить, было ли обжалуемое вмешательство «предусмотрено законом», и было ли оно основано на каких-либо четких критериях, или же оно осуществлялось исключительно по усмотрению следователя, как утверждает заявитель. Тем не менее, Суд отмечает, что в материалах дела нет никаких оснований для отказа в семейных встречах, и тот факт, что заявитель не смог встретиться со своими родителями в течение шести месяцев после его первоначального ареста, не вызывает сомнений.
Правительства-ответчики не представили никаких объяснений, почему было необходимо изолировать заявителя от его семьи в течение такого продолжительного периода времени. Поэтому не было показано, что вмешательство преследовало законную цель или было соразмерно этой цели в соответствии с требованиями статьи 8 § 2 Конвенции.
Аналогичным образом, Суд считает, что присутствие тюремного охранника во время свидания с семьей неприемлемо в принципе (сравните с Khoroshenko, § 146). Понятно, что охранник находился там специально для того, чтобы контролировать, о чем заявитель разговаривал со своими близкими, учитывая, что им угрожали прервать свидание, если они не будут говорить на понятном охраннику языке. Опять же, не было представлено никаких объяснений, почему во время встреч было необходимо столь строгое наблюдение.
Поэтому Суд считает, что, независимо от того, существовала ли правовая основа для вмешательства в права заявителя, ограничение посещения тюрьмы его родителями не отвечало другим условиям, изложенным в статье 8 § 2 Конвенции.
Обращаясь к жалобе заявителя о том, что ему не было позволено встретиться с пастором Пер Берген Хольмом, Суд повторяет, что отказ властей разрешить заключенному встречу со священником представляет собой вмешательство в его права, гарантированные статьей 9 Конвенции (см., например, Poltoratskiy v. Ukraine, no. 38812/97, § 167, ECHR 2003 V).
Заявитель утверждал, что пастор, который пытался посетить заявителя в июне и сентябре 2009 года, получил отказ. Это было подтверждено пастором в его письме к Суду (см. параграф 45 выше). Два правительства-ответчика не представили никаких аргументов по этому вопросу. Суд не видит оснований сомневаться в утверждениях заявителя и пастора и признает, что было вмешательство в право заявителя на свободу религии.
Опять же, неясно, существовала ли правовая основа для такого отказа, и никаких причин, оправдывающих отказ, представлено не было. Суд считает, что не было показано, что вмешательство в право заявителя преследовало законную цель или было соразмерно этой цели, как это требуется в соответствии со статьей 9 § 2 Конвенции.
Ответственность государств-ответчиков
По причинам, аналогичным изложенным в отношении жалобы по статье 5 § 1 Конвенции, Суд считает, что Республика Молдова не нарушила статьи 8 и 9 Конвенции.
По причинам, изложенным выше , Суд приходит к выводу, что Российская Федерация нарушила статьи 8 и 9 Конвенции.
Заявленное нарушение статьи 13 Конвенции в совокупности со статьями 2, 3, 5, 8 и 9
Суд напоминает, что статья 13 требует наличия внутренних средств правовой защиты, позволяющих компетентному национальному органу принять решение по существу соответствующей жалобы на нарушение Конвенции и предоставить соответствующее возмещение, хотя Договаривающиеся государства имеют определенную свободу усмотрения в отношении способов, используемых для выполнения своих обязательств в соответствии с этим положением (см. Chahal v. the United Kingdom, 15 November 1996, § 145, Reports 1996 V). Средства правовой защиты, требуемые статьей 13, должны быть «эффективными», как на практике, так и в законодательстве. Тем не менее, такое средство правовой защиты требуется только для жалоб, которые можно рассматривать как «обоснованные» в соответствии с Конвенцией (см. De Souza Ribeiro v. France [GC], no. 22689/07, § 78, ECHR 2012, и Centre for Legal Resources on behalf of Valentin Câmpeanu v. Romania [GC], no. 47848/08, § 148, ECHR 2014).
Суд отмечает, что он не видит никакой необходимости отдельно рассматривать жалобу в соответствии со статьей 2 Конвенции, с учетом того, что обстоятельства дела уже были надлежащим образом рассмотрены в соответствии со статьей 3 (см. параграф 171 выше). Аналогично, Суд не считает нужным отдельно рассматривать вопрос, является ли жалоба заявителя в соответствии со статьей 2 обоснованной для целей статьи 13, поскольку она все равно связана по существу с жалобой по статье 3. Суд отмечает, что жалоба заявителя по статье 3, а также жалобы по статьям 5, 8 и 9 Конвенции являются обоснованными. Тем не менее, в отношении жалобы заявителя в соответствии со статьей 5 § 1, Суд отмечает, что статья 5 § 4, которую Суд не счел необходимым рассматривать отдельно в обстоятельствах настоящего дела (см. параграф 163 выше), является lex specialis по отношению к статье 13.
Поэтому заявитель имел право на эффективное внутреннее средство правовой защиты по смыслу статьи 13 в отношении его жалоб по статьям 3, 8 и 9 Конвенции. Соответственно, Суд рассмотрит вопрос, было ли такое средство правовой защиты доступно для заявителя.
В отношении жалоб заявителя против Молдовы, Суд ссылается на изложенные выше соображения в отношении возражений молдавского правительства о неисчерпании, на основании которых он пришел к выводу, что иск о возмещении ущерба, который заявитель мог бы подать в молдавские суды, не может рассматриваться как эффективное средство правовой защиты в отношении любой из его жалоб (см. параграфы 115-121 выше).
В отношении жалоб заявителя против России, Суд напоминает, что при определенных обстоятельствах от заявителя может потребоваться исчерпать эффективные средства правовой защиты, доступные в непризнанном образовании (см. Demopoulos and Others, §§ 89 и 92-96). Тем не менее, в материалах дела нет никаких признаков того, что в «ПМР» заявителю были доступны какие-либо эффективные средства правовой защиты в отношении вышеуказанных жалоб. Правительство России также не утверждало ничего подобного.
Поэтому Суд пришел к выводу, что заявитель не имел в своем распоряжении эффективных средств правовой защиты в отношении его жалоб в соответствии со статьями 3, 8 и 9 Конвенции. Следовательно, Суд должен решить, может ли любое нарушение статьи 13 быть связано с каким-либо из государств-ответчиков.
Ответственность государств-ответчиков
(a) Республика Молдова
В первую очередь, Суд отмечает, что характер позитивных обязательств, которые должны были быть выполнены Республикой Молдова (см. параграфы 99 и 100 выше), не требует выплаты компенсации за нарушения со стороны «ПМР». Соответственно, отклонение предварительного возражения в отношении неисчерпания внутренних средств правовой защиты по причине отсутствия подтвержденного права на компенсацию со стороны молдавских властей за нарушение «ПМР» прав, предусмотренных Конвенцией, никак не влияет на рассмотрение Судом вопроса относительно выполнения Республикой Молдова своих позитивных обязательств.
Суд считает, что было бы нелогичным признать, что Молдова, не имея никаких средств контроля над действиями властей «ПМР», должна нести ответственность за невыполнение каких-либо решений, принятых молдавскими властями, на территории, находящейся под эффективным контролем «ПМР». Суд напоминает, что позитивное обязательство Молдовы состоит в использовании всех юридических и дипломатических средств, имеющихся в ее распоряжении, для того чтобы гарантировать лицам, проживающим в Приднестровском регионе, соблюдение прав и свобод, определенных в Конвенции. Соответственно, «средства правовой защиты», которые Молдова должна была предложить заявителю, заключаются в обеспечении ему возможности информировать молдавские власти о своей ситуации и получать информацию о различных юридических и дипломатических действиях.
В этой связи, Суд отмечает, что Молдова создала множество судебных, следственных и гражданских органов, функционирующих параллельно с органами, созданными «ПМР». Хотя последствия любых решений, принимаемых этими молдавскими органами, могут ощущаться только за пределами Приднестровского региона, в их функции входит передача соответствующих дел в надлежащем порядке молдавским органам власти, которые затем могут инициировать дипломатические и юридические меры по конкретным делам, в частности, призвав Россию выполнить свои обязательства по Конвенции в связи с ее отношением к «ПМР» и принятым там решениям.
В свете вышеизложенного, Суд считает, что Республика Молдова обеспечила заявителю доступ к процедурам в рамках своих ограниченных возможностей по защите прав заявителя. Таким образом, Молдова выполнила свои позитивные обязательства. Соответственно, Суд приходит к выводу, что это государство не нарушило статью 13 Конвенции.
(b) Российская Федерация
В настоящем деле Суд установил, что Российская Федерация продолжает осуществлять эффективный контроль над «ПМР». Таким образом, в соответствии с прецедентным правом Суда, нет никакой необходимости определять, осуществляет ли Россия детальный контроль над политикой и действиями подчиненных местных органов власти. Ответственность России возникает в силу ее продолжающейся военной, экономической и политической поддержки «ПМР», без которой последняя не смогла бы существовать.
В отсутствие каких-либо замечаний Правительства Российской Федерации в отношении средств правовой защиты, имевшихся в распоряжении заявителя, Суд пришел к выводу, что Российская Федерация нарушила статью 13 в совокупности со статьями 3, 8 и 9.
Зявленное нарушение статьи 17 Конвенции
Наконец, заявитель жаловался на нарушение статьи 17 Конвенции со стороны обоих государств-ответчиков в связи с их толерантным отношением к незаконному режиму, установленному в «ПМР», который не признает никаких прав, изложенных в Конвенции. Статья 17 гласит:
«Ничто в настоящей Конвенции не может толковаться как означающее, что какое-либо государство, какая-либо группа лиц или какое-либо лицо имеет право заниматься какой бы то ни было деятельностью или совершать какие бы то ни было действия, направленные на упразднение прав и свобод, признанных в настоящей Конвенции, или на их ограничение в большей мере, чем это предусматривается в Конвенции».
Правительство Республики Молдова заявило, что Молдова никогда не относилась толерантно к созданию и дальнейшему существованию «ПМР» и последовательно призывала к восстановлению демократии, верховенства права и прав человека в Приднестровском регионе. Действия Молдовы никогда не были направлены на уничтожение прав и свобод, защищаемых Конвенцией, или на введение ограничений таких прав.
Правительство России не представило никаких аргументов по этому вопросу.
Суд отмечает, что статья 17 Конвенции может применяться только в сочетании с основными положениями Конвенции. В отношении групп и отдельных лиц, цель этой статьи состоит в том, чтобы они не могли вывести из Конвенции право заниматься любой деятельностью или совершать любые действия, направленные на уничтожение каких-либо прав и свобод, изложенных в Конвенции (см. Lawless v. Ireland (существо дела), 1 July 1961, § 7, Series A no. 3, и Orban and Others v. France, no. 20985/05, § 33, 15 January 2009). В отношении государства, статья 17 используется в качестве основания для утверждения, что действия государства были направлены на уничтожение таких прав и свобод или на ограничение их в большей степени, чем это предусматривается в Конвенции (см., например, Engel and Others v. the Netherlands, 8 June 1976, § 104, Series A no. 22).
Суд считает, что жалоба, как она была сформулирована заявителем, который утверждал, что была нарушена статья 17 в связи с толерантным отношением государств-ответчиков к «ПМР», выходит за рамки данной статьи. В любом случае, Суд не нашел никаких доказательств, позволяющих предположить, что какое-либо из государств-ответчиков намеренно пыталось уничтожить какие-либо права, на которые ссылается заявитель в настоящем деле, или ограничить какие-либо из этих прав в большей степени, чем это предусматривается в Конвенции.
Следовательно, эта жалоба является явно необоснованной и должна быть отклонена в соответствии со статьей 35 §§ 3 (а) и 4 Конвенции.