Дело касается жестокого обращения с заявителем со стороны сотрудников общественного транспорта, неэффективного расследования жалоб заявителя в связи с таким обращением и отсутствием доступа заявителя к процедуре расследования уголовного дела, а также отсутствия эффективных средств правовой защиты в связи с недостатками расследования данного дела.
Заявитель, Александр Басенко, гражданин Украины, 1958 года рождения, проживает в г. Киеве. В феврале 2002 года из-за разногласий между заявителем и двумя контролерами в трамвае в Киеве по поводу того, что у него был недействительный билет, все трое вышли из трамвая. По пути в трамвайное депо, один из контролеров ударил заявителя, на что заявитель в ответ использовал слезоточивый газ. Затем один из контролеров ударил заявителя по колену, что причинило перелом, в результате чего он не мог встать на ноги. Ему помогли прохожие, которые вызвали скорую помощь. Он утверждает, что не получал лечения травмы до 2005 года. Вскоре после инцидента заявитель сообщил об этом в милицию. В марте 2002 года следователь отказал в возбуждении уголовного дела, но в декабре 2002 года районный прокурор отменил решение и возбудил уголовное дело. Расследование было впоследствии приостановлено и возобновлялось несколько раз. В апреле 2005 года один из контролеров С. был обвинен в причинении телесных повреждений средней тяжести и в конечном итоге, в ноябре 2007 года он был осужден и приговорен к двум годам лишения свободы условно. Заявитель отдельно подал гражданский иск на возмещение ущерба против транспортной компании. Однако Решением суда иск был отклонен на основании того, что заявителем не было доказано, что травмы ему были причинены во время исполнения контролерами своих служебных обязанностей. В ноябре 2007 года решение суда было поддержано судом кассационной инстанции.
Суд отметил, что правительство не оспаривало того факта, что обращение, которому подвергся заявитель, подпадало под действие статьи 3 Конвенции. Суд отметил, что нападение на заявителя произошло на публике, в результате нападения он не мог встать или ходить и пришлось прибегнуть к помощи прохожих. Это не могло не вызвать у него чувства стыда и беспомощности, унижения его достоинства. Суд также осознавал тот факт, что нападение привело к перелому колена, травмам, которые обычно занимают больше тридцати дней лечения. Кроме того, в соответствии с безальтернативными утверждениями заявителя, перелом его колена требовал некоторого дальнейшего лечения в течение около трех лет. С учетом этих соображений, Суд пришел к выводу, что насильственное обращение, которому подвергся заявитель 24 февраля 2002 года, является бесчеловечным и унижающим достоинство обращением, противоречащим статье 3 Конвенции (см. для справнения, Aleksandr Nikonenko v. Ukraine, no. 54755/08, §§ 7 and 40, 14 November 2013, İbrahim Demirtaş v. Turkey, no. 25018/10, § 31, 28 October 2014). Заявитель незамедлительно сообщил властям о нападении. Из этого следовало, что власти были обязаны провести эффективное расследование нападения. Суд также отметил, что расследование характеризовалось рядом недостатков. Во-первых, произошла задержка в открытии уголовного дела в связи с нападением на заявителя. 4 марта 2002 года следователь отказал в возбуждении уголовного дела на основании того, что степень тяжести травм заявителя не могла быть определена, хотя уже на следующий день медицинский эксперт сделал заключение о тяжести травм, классифицируя их как телесные повреждения средней тяжести. Несмотря на это, только 18 декабря 2002 года прокурор отменил решение от 4 марта 2002 года и возбудил уголовное дело. Таким образом, власти оставались в основном пассивны в первые месяцы после нападения. Во-вторых, в течение значительного периода времени власти не предпринимали никаких активных шагов, чтобы найти контролера С. и допросить его (см. для сравнения, в связи со статьей 2, Yuri Illarionovitch Shchokin v. Ukraine, no. 4299/03, § 43, 3 October 2013, and Trapeznikova v. Russia, no. 21539/02, § 85, 11 December 2008). Следует отметить, что сотрудники милиции идентифицировали С. как человека заинтересованного в расследовании, по крайней мере, в начале 4 марта 2002 года. Тем не менее, в материалах дела нет никаких признаков того, что власти предприняли какие-либо активные действия, чтобы найти С. и допросить его раньше чем по истечению более трех лет, 14 апреля 2005 года, когда С. был включен в список разыскиваемых лиц. В-третьих, досудебное следствие неоднократно приостанавливалось (см. для сравнения Dudnyk v. Ukraine, no. 17985/04, § 36, 10 December 2009, and Koval and Others v. Ukraine, no. 22429/05, § 82, 15 November 2012). Материалы дела показывают, что С. был идентифицирован как возможный преступник, по крайней мере, в начале 9 апреля 2003 года, когда заявитель выбрал его фотографию в процессе идентификации личности. Несмотря на это, следствие по непонятным причинам было приостановлено только несколько дней спустя, 18 апреля 2003 года из-за предполагаемого неустановления виновного, а затем снова на том же основании 14 октября 2003 года. Суд отметил, что 2 февраля 2005 года прокурор отменил решение от 14 октября 2003 года о приостановлении расследования, указывая на то, что возможные преступники были фактически определены. Несмотря на это решение, рассмотрение дела было приостановлено еще раз, на том же основании в связи с неустановлением виновного, 20 февраля 2005 года. Суд пришел к выводу, что в течение значительного периода времени следственные органы не сделали подлинной или серьезной попытки провести тщательное расследование нападения на заявителя. Суд также установил, что заявитель не был проинформирован о завершении досудебного следствия по делу С., о суде и его осуждении. Заявитель был эффективно лишен возможности участия в государственных судах и на стадии вынесения приговора и, следовательно, был лишен возможности оспорить приговор С., который он считал недостаточным. Изложенные соображения являются достаточными для того, чтобы Суд пришел к выводу, что власти не провели эффективного расследования по факту жестокого обращения с заявителем в связи с неспособностью государственных властей обеспечить необходимую целесообразность разбирательства и их неспособностью обеспечить эффективный доступ заявителя к процедуре расследования. Таким образом, было нарушение статьи 3 Конвенции в ее процессуальном аспекте.
В то время как нападение С. на заявителя является нарушением внутреннего уголовного права и было несанкционированным, Суд счел, что С. совершил его в качестве контролера, а не как частное лицо. Поведение С. не было так далеко от статуса преступника, что оно не могло не подпадать под предмет международной ответственности государства (см. для сравнения Reilly v. Ireland (dec.), no. 51083/09, § 54, 23 September 2014; Gorovenky and Bugara v. Ukraine, nos. 36146/05 and 42418/05, § 31, 12 January 2012; Enukidze and Girgvliani v. Georgia, no. 25091/07, §§ 289 and 290, 26 April 2011). Таким образом, Суд пришел к выводу, что оспариваемые действия С. могли быть возложены на государство-ответчика. Суд отметил, что в соответствии с выводами государственных властей, заявитель подвергся нападению 24 февраля 2002 года. Суд повторил свои выводы, что заявитель подвергся бесчеловечному и унижающему достоинство обращению со стороны С. и что действия С. были возложены на государство-ответчика. Соответственно, было нарушение статьи 3 Конвенции в ее материальном аспекте.
Суд, ссылается на свои выводы, что из-за задержки в ходе уголовного процесса против С. и исключения заявителя из его заключительных этапов, заявитель не мог ожидать компенсации от С. после завершения уголовного дела в отношении последнего. Что касается возможности возбуждения гражданского иска против С. о возмещении ущерба, предшествующего завершению уголовного дела, Суд отметил, что ранее устанавливал, что гражданский иск о возмещении ущерба, поданный в ходе рассмотрении уголовного дела, может являться соответствующим компенсационным средством в контексте статьи 3 Конвенции, где конкретный преступник был идентифицирован и представлен перед судом (см., например, Afanasyev v. Ukraine, no. 38722/02, § 77, 5 April 2005). Тем не менее, Суд отметил, что, из-за неоправданной задержки в уголовном процессе, к тому времени, когда заявителю, возможно, впервые стало известно, что С. был под арестом и заявитель мог, очевидно, подать иск о возмещении ущерба против него, то есть 25 сентября 2007 года, прошло пять лет и семь месяцев после нападения на заявителя. Поэтому, такое требование не может рассматриваться как возможность обеспечить надлежащее и достаточное возмещение за нарушение статьи 3 в конкретных обстоятельствах данного дела (см. Sizarev v. Ukraine, no. 17116/04, § 97, 17 January 2013). С учетом изложенного, Суд пришел к выводу, что недостатки расследования уголовного дела помешали заявителю в получении компенсации своевременно. Это означало, что компенсаторные средства, доступные заявителю в теории, в соответствии с внутренним законодательством, были неэффективными на практике в конкретных обстоятельствах настоящего дела. Следовательно, было нарушение статьи 13 Конвенции.
