Заявители, Данило Ярошовец, Вячеслав Ворона, Олег Балтян, Виктор Пилипчук и Андрей Романчук, граждане Украины, родились в 1978–1982 годах. Все заявители проживают в Киеве, за исключением господина Вороны, который умер в 2014 году. Его мать подавала заявление после его смерти. Все пятеро заявителей были обвиняемыми в уголовных делах, возбужденных против них в октябре 2005 года по обвинению в нескольких эпизодах жестокого обращения, кражи, вымогательства и злоупотребления властью, якобы совершенных во время исполнения обязанностей в качестве сотрудников милиции. Они были заключены под стражу, и постановления о задержании впоследствии неоднократно продлевались судами, в частности, на тех основаниях, что дело было сложным, заявители были обвинены в тяжких преступлениях и существовал риск того, что они могут помешать следствию. В октябре 2008 года они были признаны виновными по всем пунктам обвинения и приговорены к пяти годам лишения свободы с запретом занимать любые должности в правоохранительных органах в течение трех лет. При рассмотрении апелляции, они были приговорены к более длительным срокам, но решение апелляционного суда было отменено Верховным Судом. Дело впоследствии неоднократно пересматривалось судами по трем уровням юрисдикции. В конце концов, в июне 2015 года рассмотрение дела закончилось Высшим специализированным судом по гражданским и уголовным делам, принявшим окончательное решение по делу. В мае 2012 года заявители оставались в заключении вплоть до их освобождения с обязательством не скрываться. Четверо из заявителей утверждали, что в период их содержания под стражей во время ожидания суда их перевозили на судебные заседания и обратно более 200 раз в очень неудовлетворительных условиях. В частности, они содержались в переполненных тюремных фургонах в течение нескольких часов, с недостаточным доступом к свежему воздуху при высоких температурах летом и при замораживающих температурах зимой. В дни судебных заседаний их также помещали в специальные транзитные коробки размером 3,75 квадратных метров без вентиляции с продолжительностью от 30 минут до нескольких часов. Один заявитель, г-н Ярошовец, утверждает, что после его задержания в октябре 2005 года он был избит и оказался под угрозой физического насилия со стороны сотрудника милиции за отказ отвечать на вопросы, связанные с преступлениями, в которых он подозревался. Кроме того, г-н Пилипчук, которому был поставлен диагноз хронический простатит, во время его содержания под стражей, утверждал, что он не был обеспечен адекватной медицинской помощью в его состоянии. В частности, власти отказали в его просьбе обследоваться в специализированной клинике.
Ввиду того, что расследование серьезных утверждений о жестоком обращении должно проводиться тщательно, власти обязаны всегда предпринимать серьезные попытки выяснить, что произошло и не должны полагаться на поспешные или необоснованные выводы для прекращения расследования или как для базы своих решений (см., например, El-MasriEl-Masri v. the former Yugoslav Republic of Macedonia [GC], no. 39630/09, § 183, ECHR 2012). Суд считает, что расследование жалобы первого заявителя о жестоком обращении не было тщательным, так как невозможно было установить причину полученных травм. Следовательно, было нарушение статьи 3 Конвенции в ее процессуальном аспекте. В данном деле первый заявитель подавал жалобы на жестокое обращение государственным властям сразу после того, как якобы имевшие место события и его представления в связи с этим были последовательными и содержали подробное изложение событий. Властям и Правительству, которые оспорили версию первого заявителя о событиях, не удалось опровергнуть это обоснованными доводами. В этом деле, учитывая бремя ответственности, возложенное на государство, которое обязано предоставить правдоподобное объяснение травм, полученных лицом, находящимся под контролем милиции, Суд пришел к выводу, что телесные повреждения первого заявителя были следствием жестокого обращения с ним со стороны сотрудников милиции (см. Adnaralov v. Ukraine, no. 10493/12, § 45, 27 November 2014). Соответственно, было нарушение статьи 3 Конвенции поскольку первый заявитель был подвергнут бесчеловечному и унижающему достоинство обращению. Четвертый заявитель не представил никаких доказательств того, что предполагаемое ухудшение его здоровья, а именно – его диагноз с новым заболеванием, хронический цистит – был результатом предполагаемой неадекватности медицинской помощи в тюрьме, а не естественного хода состояния его здоровья (см. Rudenko v. Ukraine, no. 5797/05, § 94, 25 November 2010). В свете вышеизложенного, Суд приходит к выводу, что четвертый заявитель был обеспечен адекватной медицинской помощью в тюрьме. Соответственно, не было нарушения статьи 3 Конвенции в связи с этим. Суд считает, что жалобы заявителей, касающиеся условий их содержания в транзитных клетках в СИЗО и их транспортировки в тюремных фургонах на судебные заседания были подробными и последовательными. С учетом размера отсеков в тюремных фургонах и транзитных клеток, большего количество поездок, осуществляемых заявителями, и количества времени, которое они провели либо в тюремных фургонах, либо в пути в клетке в СИЗО, эти жалобы вызывают серьезную озабоченность в соответствии со статьей 3. Кроме того, они не были опровергнуты правительством и поддерживаются международными и национальными докладами, рассмотренными судом в делах Яковенко и Коктыш (Yakovenko v. Ukraine, no. 15825/06, 25 October 2007, Koktysh v. Ukraine, no. 43707/07, 10 December 2009), и на основании выводов Комитета по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания, полученных во время их визита в Украину в сентябре 2009 года. Аналогичные условия транспортировки и содержания под стражей задержанного во время транзита привели к установлению нарушения статьи 3 Конвенции в решении Суда по делу Андрея Яковенко (no. 63727/11, §§ 98-103, 13 March 2014). Суд не находит оснований для принятия иного подхода в данном деле и считает, что условия, которым были подвергнуты первый, третий, четвертый и пятый заявители были нарушением статьи 3 Конвенции. В своих представлениях от марта 2012 года третий заявитель жаловался, в соответствии со статьей 3 Конвенции, что он подвергся пыткам со стороны сотрудников милиции после его ареста 14 октября 2005 года и что во время его содержания под стражей между 14 и 16 октября 2005 года он был постоянно в наручниках и ему не давали еды и теплой одежды. Он также жаловался на то, что власти не смогли расследовать этот вопрос. Третий заявитель также утверждал, что во время его содержания под стражей в СИЗО он не был обеспечен адекватной медицинской помощью. Суд отмечает, что эти жалобы не подкреплены никакими доказательствами или подробными аргументами и отклонил эту часть жалобы как явно необоснованную в соответствии со статьей 35 §§ 3 (а) и 4 Конвенции.
Суд часто находил нарушения статьи 5 §§ 1 (с) и 3 Конвенции в подобных ситуациях (см., например, Kharchenko v. Ukraine, no. 40107/02, § 70-76 and 80-81, 10 February 2011; Tretyakov v. Ukraine, no. 16698/05, §§ 51-52, 59-60, 29 September 2011). Оценивая ситуацию заявителей по настоящему делу в свете принципов, разработанных в своем прецедентном праве, Суд считает, что нет никаких оснований отходить от своего предыдущего подхода. Суд считает, что власти не в состоянии обеспечить достаточные основания для задержания заявителей в период с 24 декабря 2009 года по 13 августа 2010 года, а также для задержания первого, третьего, четвертого и пятого заявителей между 14 октября 2005 года и 28 октября 2008 года. В этих условиях, Суд не считает необходимым иметь дело с другими аргументами заявителей в отношении незаконности или произвольности их задержания в эти периоды. Поэтому Суд пришел к выводу, что в связи с этим было нарушение статьи 5 §§ 1 и 3 Конвенции.
Суд ранее не сформулировал глобальное определение того, какие типы поведения со стороны властей могут представлять собой «самоуправство» в целях статьи 5 § 1. Тем не менее, ключевые принципы, которые были разработаны в каждом конкретном деле демонстрируют, что понятие произвола в контексте статьи 5 изменяется в определенной степени в зависимости от типа содержания под стражей (см. Saadi v. the United Kingdom [GC], no. 13229/03, § 68, ECHR 2008, Plesó v. Hungary, no. 41242/08, § 57, 2 October 2012). Кроме того, требование, что задержание не может быть произвольным подразумевает необходимость соотношения пропорциональности между основанием задержания и самого вопроса задержания (см. James, Wells and Lee v. the United Kingdom, nos. 25119/09, 57715/09 and 57877/09, § 195, 18 September 2012). В контексте задержания в соответствии статьи 5 § 1 (а), Суд в целом удовлетворен тем, что решение о введении наказания в виде лишения свободы и его длина являются вопросами государственных органов власти, а не Суда (см., T. v. the United Kingdom [GC], no. 24724/94, § 103, ECHR 2000-I).
Суд приходит к выводу, что задержание заявителей в течение соответствующего периода по решению суда от 13 августа 2010 года, то есть с 14 октября 2010 года по 20 сентября 2011 года, было неоправданным. Соответственно, Суд считает, что было нарушение статьи 5 § 1 Конвенции в отношении содержания под стражей первого, третьего, четвертого и пятого заявителей с 14 октября 2010 года по 20 сентября 2011 года. Кроме того, Суд приходит к выводу, что не было никакого нарушения этого положения в отношении их содержания под стражей с 20 сентября 2011 года и 8 мая 2012 года. Суд повторяет, что статья 5 § 5 гарантирует право на компенсацию тем, кто были жертвами ареста или задержания в нарушение других положений статьи 5 (см. Steel and Others v. the United Kingdom, 23 September 1998, § 81, Reports 1998-VII). Суд пришел к выводу, что заявители не имели права на компенсацию за нарушение их прав в соответствии со статьей 5 §§ 1 и 3 Конвенции, согласно требованиям статьи 5 § 5. Таким образом, было нарушение этого положения. Суд часто находил нарушения статьи 6 § 1 Конвенции в делах, поднимающих вопросы, аналогичные вопросам в данном деле (см. Gorbatenko v. Ukraine, no. 25209/06, §§ 152-56, 28 November 2013).
Рассмотрев все представленные ему материалы, Суд считает, что правительство не выдвинуло никаких фактов или аргументов, способных убедить прийти к другому выводу в настоящем деле. Кроме того, аргумент Правительства, что заявители способствовали продолжительности разбирательства, так как, в частности, они не признали себя виновными в отношении преступлений, по своей природе противоречит таким важным элементам концепции справедливого судебного разбирательства, как свобода от самооговора и презумпция невиновности и не может ни при каких обстоятельствах быть принят (см. Lutsenko v. Ukraine, no. 6492/11, § 72, 3 July 2012). В целом, принимая во внимание свое прецедентное право по данному вопросу, Суд считает, что в данном случае длительность судебного разбирательства была чрезмерной и не отвечала требованию «разумного срока». Следовательно, было нарушение статьи 6 § 1 Конвенции. Заявители, за исключением второго заявителя, жаловались, что во время их задержания количество посещений их близких родственников в СИЗО и продолжительность таких посещений было ограничено.
Суд отмечает, что в рассматриваемый в деле период внутреннее законодательство предусматривало определенные ограничения на количество и длительность свиданий осужденных с их родственниками. Из материалов, предоставленных сторонами, Суд не усматривает, что законодательные ограничения на такие свидания отрицательно сказывались на их возможности видится со своими родными так часто, как они хотели. Суд отмечает, что заявители не указали конкретных примеров когда их просьба о свидании была оставлена без ответа или они получили в этом отказ. Ни заявители, ни их родственники или их представители не жаловались на отказ о предоставлении таких свиданий. А утверждение родственником заявителей о том, что им пришлось согласиться на допрос их в качестве свидетелей, чтобы получить свидание в тюрьме с заявителями, не подтверждается никакими доказательствами. В этих обстоятельствах Суд не считает необходимым рассматривать абстрактно ограничивают ли национальные нормативы количество семейных посещений и соответствует ли это требованиям статьи 8 Конвенции. Суд отклонил эту часть жалобы как явно необоснованную в соответствии со статьей 35 §§ 3 (а) и 4 Конвенции.
