© Перевод Украинского Хельсинского союза по правам человека
Официальное цитирование – Rasul Jafarov v. Azerbaijan, no. 69981/14, § …, 17 March 2016
ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
ПЯТАЯ СЕКЦИЯ
ДЕЛО РАСУЛА ДЖАФАРОВА ПРОТИВ АЗЕРБАЙДЖАНА
(Заявление № 69981/14)
РЕШЕНИЕ СТРАСБУРГ 17 марта 2016 года
Это решение станет окончательным при условиях, изложенных в статье 44 § 2 Конвенции. Оно может быть отредактировано.
По делу Расула Джафарова против Азербайджана, Европейский Суд по правам человека (Пятая секция), заседая палатой в составе: Angelika NuBberger, Председатель, Ganna Yudkivska, Khanlar Hajiyev, Andre Potocki, Yonko Grozev, Siofra O’Leary, Martins Mits, судьи, и Claudia Westerdiek, секретарь секции, Рассмотрев дело в закрытом заседании 23 февраля 2016 года, Провозглашает следующее решение, принятое в этот день:
ПРОЦЕДУРА
1. Данное дело основано на заявлении (№ 69981/14) против Республики Азербайджан, поданном в Суд в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – «Конвенция») гражданином Азербайджана, г-ном Расулом Агахасан оглу Джафаровым (Rəsul Ağahəsən oğlu Cəfərov, далее – «заявитель»), 10 октября 2014 года. 2. Заявителя представляли г-н К. Багиров, адвокат в Азербайджане, и г-жа Р. Ремезайте, адвокат в Лондоне. Правительство Азербайджана (далее – «Правительство») представлял его уполномоченный, г-н С. Асгаров. 3. Заявитель утверждал, в частности, что его задержание и предварительное заключение не были оправданы и осуществлялись недобросовестно, что было нарушено его право на свободу собраний, и что его права были ограничены в целях, не предусмотренных Конвенцией. 4. 3 декабря 2014 года Правительство было уведомлено о жалобах на нарушение статьи 5 §§ 1, 3 и 4, а также статей 11 и 18 Конвенции, а остальная часть заявления была признана неприемлемой в соответствии с Правилом 54 § 3 Регламента Суда. 25 июня 2015 года Правительство было уведомлено о новой жалобе, касающейся невыполнения обязательств в соответствии со статьей 34 Конвенции. Заявитель и Правительство представили письменные замечания по вопросу о приемлемости и по существу дела. Комиссар Совета Европы по правам человека воспользовался своим правом в соответствии со статьей 36 § 3 Конвенции на участие в деле в качестве третьей стороны, и представил свои замечания в соответствии с Правилом 44 § 2 Регламента Суда. Были также получены комментарии Хельсинкского фонда по правам человека, Фонда Домов прав человека и организации «Freedom Now», которым Председатель позволил участвовать в письменной процедуре в качестве третьих лиц (статья 36 § 2 Конвенции и Правило 44 § 3 Регламента Суда).
ФАКТЫ
I. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА 5. Заявитель родился в 1984 году и живет в Баку. A. Предыстория 6. Заявитель является известным гражданским активистом и правозащитником. Он – председатель и один из основателей Клуба по правам человека, неправительственной организации (НПО), работающей в области защиты прав человека. Клуб по правам человека был создан в декабре 2010 года и предпринял несколько неудачных попыток пройти государственную регистрацию в Министерстве юстиции, чтобы получить статус юридического лица в соответствии с национальным законодательством. Отказ властей зарегистрировать Клуб по правам человека является предметом другого заявления, которое находится на рассмотрении Суда (см. заявление № 27309/14). Заявитель сотрудничал с другими азербайджанскими НПО в различных проектах. Он также является членом Совета директоров Республиканского альтернативного общественного движения (REAL). 7. Заявитель участвовал в подготовке различных докладов, касающихся вопросов прав человека в Азербайджане. Он также принимал участие в деятельности, связанной с принятием Парламентской Ассамблеей Совета Европы (ПАСЕ) доклада по политическим заключенным в Азербайджане, а также работал над сводным списком политических заключенных для представления в Совет Европы. Он выступал на мероприятиях Совета Европы и Организации Объединенных Наций (ООН) и представлял теневые доклады институтам ООН. 8. Заявитель также координировал кампанию «Песня за демократию» (позднее переименованную в «Искусство за демократию») во время и после проведения конкурса «Евровидение-2012» в Баку. Целью этой кампании было привлечение внимания к нарушениям прав человека в Азербайджане. 9. В ходе сессии ПАСЕ в июне 2014 года заявитель представил Совету Европы доклад о нарушениях прав человека в Азербайджане. B. Уголовное дело в отношении заявителя и его заключение под стражу 10. В последние годы многие правозащитники, юристы, политики, журналисты и другие лица, критиковавшие правительство, были задержаны и/или обвинены в различных уголовных преступлениях. Эти задердания получили широкую огласку и были осуждены рядом международных организаций, НПО и видных деятелей (см., например, параграфы 83-84 ниже). 11. 22 апреля 2014 года Генеральная прокуратура возбудила уголовное дело по статьям 308.1 (злоупотребление должностными полномочиями) и 313 (служебный подлог) Уголовного кодекса в связи с предполагаемыми нарушениями в финансово-хозяйственной деятельности ряда НПО. 12. В то время как заявитель находился в Киеве с 6 по 11 июля 2014 года, Сабаиловский районный суд вынес, 7 июля 2014 года, решение о заморозке его банковских счетов. 13. 29 июля 2014 года, во время железнодорожной поездки из Баку в Тбилиси, заявитель был задержан при проверке на азербайджано-грузинской границе. Он был проинформирован о том, что он не может покинуть страну, потому что 25 июля 2014 года ему запрещены поездки. 14. 31 июля 2014 года заявитель был вызван в Генеральную прокуратуру, где он был допрошен в качестве свидетеля в связи с вышеупомянутым уголовным делом (см. параграф 11 выше). 15. 31 июля и 1 августа 2014 года в Клубе по правам человека были проведены обыски, а также был изъят ряд документов, в основном связанных с бухгалтерским учетом и финансами. 16. 2 августа 2014 года заявитель был вновь вызван в Генеральную прокуратуру для допроса в качестве свидетеля. По прибытии в Генеральную прокуратуру заявитель был задержан, и ему были официально предъявлены обвинения по статьям 192.2.2 (незаконное предпринимательство), 213.1 (уклонение от уплаты налогов в крупных размерах) и 308.2 (злоупотребление должностными полномочиями) Уголовного кодекса. Обвинения были описаны одним предложением, которое занимало одну страницу. В частности, было отмечено, что с июня 2010 года заявитель, в качестве соучредителя и председателя Клуба по правам человека, «организации, не прошедшей государственную регистрацию», а также в качестве менеджера проекта в НПО «Международное сотрудничество волонтеров», получил ряд дотаций от Национального фонда поддержки демократии США (NED), ряда отделений Фонда содействия Института открытого общества (OSIAF), норвежской организации «Stiftelsen Fritt Ord» и других организаций-доноров, в рамках соответствующих договоров о предоставлении грантов. Он обвинялся в получении прибыли «путем выплаты денег себе и другим лицам, участвующим в проектах, под видом заработной платы и оплаты услуг» в размере 147900,85 азербайджанских новых манатов (AZN). Согласно обвинению, эти деньги были получены посредством «незаконной предпринимательской деятельности в связи с грантами, которые он, как должностное лицо, не зарегистрировал в соответствующих органах исполнительной власти, несмотря на то, что это входило в его должностные обязанности». Заявитель также обвинялся, в соответствии со статьями 218, 219 и 220 Налогового кодекса, в уклонении от уплаты налогов в размере 6162,24 манатов, и, тем самым, нанесении «значительного ущерба государственным интересам, охраняемым законом, приведшего к тяжелым последствиям». 17. В тот же день, 2 августа 2014 года, Насиминский районный суд, опираясь на официальные обвинения, выдвинутые против заявителя, и запрос прокуратуры о применении к заявителю меры пресечения в виде содержания под стражей, принял решение о содержании заявителя под стражей в течение трех месяцев. Суд обосновал свое решение следующим образом: «Принимая во внимание тяжесть уголовных преступлений, в совершении которых обвиняется заявитель, а также возможность его вмешательства в нормальный ход следствия путем оказания незаконного влияния на лиц, участвующих в разбирательстве, или того, что он скроется от следствия, если останется на свободе, суд считает, что к заявителю должна быть применена мера пресечения в виде содержания под стражей». 18. 4 августа 2014 года Генеральная прокуратура сделала публичное заявление, в котором отмечалось, что заявитель обвиняется по статьям 192.2.2, 213.1 и 308.2 Уголовного кодекса, в связи с подозрением в совершении им уголовных преступлений, предусмотренных вышеупомянутыми статьями. 19. 4 августа 2014 года заявитель обжаловал решение о содержании под стражей. Он утверждал, что не было никакого «обоснованного подозрения», что он совершил преступление, и что его задержание было наказанием за деятельность, защищенную Конституцией. Он также утверждал, что суд не представил никаких соответствующих мотивов в отношении применимости оснований, которые могут служить оправданием для его содержания под стражей. В частности, в отношении риска того, что он может скрыться, заявитель утверждал, что фактические обстоятельства свидетельствовали об отсутствии такого риска. Он утверждал, что сотрудничал со следственными органами с самого начала, являясь для допросов, и представлял документы по мере необходимости, и что он вернулся в страну из поездки в Киев, зная, что он находился под следствием. Что касается риска препятствования расследованию, заявитель утверждал, что существование такого риска не было обосновано. Он утверждал, что, напротив, он представил властям оригиналы всех документов, которые могли иметь отношение к расследованию, и, следовательно, был не в состоянии фальсифицировать доказательства. 20. 8 августа 2014 года Бакинский Апелляционный суд оставил в силе решение о содержании заявителя под стражей от 2 августа 2014 года без рассмотрения его аргументов. 21. 19 августа 2014 года заявитель обратился в Насиминский районный суд с просьбой о замене предварительного заключения домашним арестом или освобождением под залог. Помимо всего прочего, заявитель обратил внимание на фактические обстоятельства, которые поддерживали его аргументы в пользу менее ограничительных мер, в том числе тот факт, что он вернулся в страну из Киева, зная, что находится под следствием, выполнял все распоряжения относительно представления документов и явки на допросы, а также что он, как правозащитник, является уважаемым общественным деятелем, тесно связанным с обществом. 22. 20 августа 2014 года Насиминский районный суд отклонил его ходатайство, указав, что основания для его задержания, приведенные в решении от 2 августа 2014 года, «не прекратили свое существование». 23. 22 августа 2014 года заявитель подал жалобу, в которой он подробно повторил свои аргументы. 28 августа 2014 года Бакинский апелляционный суд оставил в силе решение Насиминского районного суда от 20 августа 2014 года. 24. 23 октября 2014 года Насиминский районный суд продлил срок предварительного заключения заявителя на три месяца (до 2 февраля 2015 года), постановив, что основания, оправдывающие его задержание, «не прекратили свое существование». 25. 24 октября заявитель подал апелляцию, в которой он повторил свои предыдущие аргументы. 26. 29 октября 2014 года Бакинский апелляционный суд отклонил апелляцию заявителя, оставив в силе решение о продлении содержания под стражей от 14 марта 2013 года и приведя те же основания, что и суд первой инстанции. 27. В неустановленный день в декабре 2014 года заявитель обратился в Насиминский районный суд с ходатайством о замене предварительного заключения домашним арестом. 10 декабря 2014 года Насиминский районный суд отклонил его ходатайство, указав, что основания для его задержания, приведенные в решениях от 2 августа и 23 октября 2014 года, «не прекратили свое существование». 28. 12 декабря 2014 года заявитель обжаловал решение Насиминского районного суда от 10 декабря 2014 года, подробно повторив свои аргументы. 19 декабря 2014 года Бакинский Апелляционный суд отклонил эту апелляцию. 29. В материалах дела нет дальнейших решений о продлении содержания заявителя под стражей. 30. 12 декабря 2014 года Генеральная прокуратура предъявила заявителю обвинения в соответствии со статьями 179.3.2 (хищение в крупных размерах) и 313 Уголовного кодекса, в дополнение к первоначальным обвинениям по статьям 192.2.2, 213.1 и 308.2 Уголовного кодекса. Описание обвинений против него было немного расширено, но, по сути, осталось идентичным обвинениям от 2 августа 2014 года (см. пункт 16 выше), к которым была добавлена информация, что заявитель сфальсифицировал ряд документов и мелких договоров об оказании услуг (предположительно в связи с различными грантовыми проектами), и не оплатил их в полном объеме, как это было предусмотрено в договорах. В новом описании обвинений также была изменена общая сумма предполагаемой незаконной прибыли, полученной заявителем (150170,62 AZN), и предполагаемой суммы неуплаченных налогов (6257,11 AZN). 31. Уголовный процесс против заявителя начался в январе 2015 года. 16 апреля 2015 года Бакинский суд по тяжким преступлениям признал заявителя виновным по всем пунктам обвинения и приговорил его к шести с половиной годам лишения свободы, а также лишил его права занимать официальные должности в государственных и местных органах власти и права заниматься предпринимательской деятельностью в течение трех лет. На сегодняшний день этот приговор не является окончательным, и апелляция заявителя все еще находится на рассмотрении. C. Заявления грантодателей 32. К своей жалобе в Суд заявитель приложил заявления «Национального фонда демократии» (NED) от 22 октября 2014 года, Посольства Королевства Норвегии в Баку от 19 ноября 2014 года, Посольства Великобритании в Азербайджане от 12 декабря 2014 года, организации «Люди в беде» от 12 января 2015 года, Фонда «Открытое общество» (OSIAF) от 20 и 21 января 2015 года, «International Bridges of Justice» от 22 января 2015 и Фонда «Fritt Ord» от 5 февраля 2015 года. 33. Во всех этих заявлениях, адресованных «Всем, кого это может касаться» и содержащих подробную информацию о соответствующих грантах и дотациях, выданных заявителю или Клубу по правам человека, отмечалось, что заявитель регулярно представлял соответствующим грантодателям необходимую бухгалтерскую информацию о расходах, а также указывалось, что донорские организации и посольства полностью уверены, что эти средства были надлежащим образом использованы для соответствующих проектов и инициатив, на которые они были выданы. 34. В материалах дела нет никаких указаний на то, что вышеуказанные заявления были запрошены или приняты во внимание органами обвинения. D. Заявления государственных должностных лиц и политиков из правящей партии в отношении дела заявителя и дел других арестованных правозащитников 35. До и после задержания заявителя, о нем публиковались многочисленные статьи в государственных средствах массовой информации и в средствах массовой информации, якобы близких к правительству. В этих статьях заявителя называли шпионом иностранного государства и «предателем». Кроме того, ряд политиков из правящей политической партии сделали аналогичные заявления по поводу недавно задержанных активистов НПО и правозащитников в Азербайджане, не называя конкретно заявителя. Ниже приведены некоторые примеры таких заявлений. 36. В январе 2012 года «Yeni Azerbaijan», официальная газета правящей партии, опубликовала статью под названием «Новая цель предателей нации: Евровидение-2012», которая содержала нападки на кампанию «Песня за демократию», координируемую заявителем, и характеризовала эту кампанию как деятельность против интересов государства. В статье говорилось: «Шантажистская и клеветническая кампания Альянса по защите политических свобод, Института мира и демократии, Института свободы и безопасности репортеров и Клуба по правам человека ведется с нечестными намерениями, о чем свидетельствуют названия этих организаций. Эти организации занимаются воплощением в жизнь коварных планов врагов Азербайджана, и действуют в качестве наемников. Пульт дистанционного управления теми, кто готов сделать что угодно за деньги, кто легко предаст свою страну и государство, проводя отвратительную клеветническую кампанию в обмен на иностранные дотации (явно предоставляемые за действия, отвечающие определенным интересам), находится в руках тех, кто дает деньги». 37. Во время ареста заявителя и впоследствии, эта же газета и новостные Интернет-порталы, связанные с властями, опубликовали ряд уничижительных статей, называющих заявителя «американским агентом», под такими заголовками, как «Американский агент Расул Джафаров задержан на три месяца», «Права Расула Джафарова, вражеского агента, ограничены» и «Обыск в квартире американского агента Расула Джафарова». 38. 14 августа 2014 года A.Х., председатель Комитета Национального собрания по вопросам правовой политики и государственного строительства, дал интервью информационному агентству АПА, в котором он прокомментировал реакцию на аресты г-жи Лейлы Юнусовой, г-на Интигама Алиева и других правозащитников и заявил: «…Эти международные организации принесли им «широкую известность». Организации, которые предоставляли им гранты непрозрачными способами, направляя их на различные виды деятельности, в том числе против Азербайджана. Наконец-то эти люди, часть из которых – предатели, а часть – слабоумные, ответят перед законом». 39. 15 августа 2014 года А.Х., руководитель Департамента по социальным и политическим вопросам при Администрации Президента, заявил в интервью агентству «Trend»: «Самое печальное, что такие неправительственные организации и отдельные лица, а также некоторые журналисты, опираясь на финансирующие их иностранные круги, поставили себя выше национального законодательства, посчитав себя вправе уклоняться от регистрации своих грантовых проектов, представления финансовой отчетности, уплаты налогов и выполнения других правовых требований государства». 40. В интервью, опубликованном 2 сентября 2014 года, Ю.М., член парламента от правящей партии, который также являлся директором Института истории Академии наук, заявил в отношении недавно арестованных активистов НПО и правозащитников следующее: «Людям, которые предают свою родину, нет прощения. … Такие люди заслуживают смертной казни. Смертная казнь – самое достойное для них наказание. Почему предатели должны быть прощены? … Поэтому деятельность ряда неправительственных организаций должна быть очень серьезно расследована, и, в случае обнаружения какой-либо незаконной деятельности, такие организации должны быть немедленно запрещены, а их лидеры наказаны». 41. 3 декабря 2014 года государственные информационные агентства опубликовали шестидесятистраничный манифест, написанный Р.М., главой Администрации Президента, под названием «Мировой порядок двойных стандартов и современный Азербайджан». В своей статье он назвал правозащитные НПО, действующие в стране, «пятой колонной империализма». Он предположил, что различные, в основном финансируемые США донорские организации, такие как NED, а также другие иностранные организации, поддерживают политические оппозиционные движения против национальных правительств в различных странах. В случае местных правозащитных НПО, целью таких схем финансирования является создание «пятой колонны» внутри страны. Деньги американских налогоплательщиков тратятся на подготовку к смене политической власти или на то, чтобы принудить существующие правительства к соблюдению политических требований США. 42. По мнению заявителя, в своих различных речах в 2014 году Президент государства заявлял, что иностранная критика ситуации с правами человека в Азербайджане не имеет ничего общего с правами человека, но является политически мотивированной, и что в стране действуют «предатели нации, которые продают свою совесть иностранным анти-азербайджанским кругам». E. Контакты заявителя с его представителем в Суде, г-ном Багировым 43. Представитель заявителя, г-н Багиров, был адвокатом и членом Ассоциации юристов Азербайджана (далее – «АЮА»). Он работал в адвокатской конторе № 6 в Баку. 44. В ноябре 2014 года АЮА возбудила дисциплинарное разбирательство в отношении г-на Багирова на основании письма судьи Шекинского апелляционного суда от 25 сентября 2014 года. В своем письме судья сообщил AЮA, что г-н Багиров нарушил этические правила поведения адвокатов на судебных слушаниях, которые проводились в сентябре 2014 года в Шекинском Апелляционном суде в рамках уголовного разбирательства против И.М. 45. 10 декабря 2014 года Коллегия AЮA провела совещание, на котором была рассмотрена жалоба г-на Багирова. По итогам заседания, Коллегия АЮА постановила, что г-н Багиров нарушил этические правила поведения адвокатов, поскольку в судебном заседании он сделал следующее замечание о судебной системе: «Каково государство, таков и суд… Если бы в Азербайджане существовало правосудие, судья Р.Х. не выносил бы несправедливых и частичных решений, и вообще, такой человек, как он, не был бы судьей» («Belə dövlətin belə də məhkəməsi olacaq … Azərbaycanda ədalət olsaydı, hakim [R.H.] ədalətsiz və qərəzli hökm çıxarmaz, nə də onun kimisi hakim işləməzdi»). В тот же день Коллегия АЮА решила передать дело г-на Багирова в суд, с целью исключения его из Ассоциации. Коллегия также приняла решение о временном лишении его права заниматься адвокатской практикой (vəkillik fəaliyyəti) до решения суда. 46. Как явствует из документов, представленных Суду, после приостановки работы г-на Багирова в качестве адвоката, национальные власти запретили ему встречаться с заявителем в тюрьме. 47. 29 марта 2015 года г-н Багиров направил руководителю Пенитенциарной службы Министерства юстиции письмо с просьбой о встрече с шестью своими клиентами, которые содержались под стражей, в том числе с заявителем. В своем письме он указал, что он представляет этих лиц в Суде, и просил о встрече с ними в связи с рассмотрением их дел. Соответствующая часть письма гласила: «Я пишу, чтобы сообщить вам, что я представляю следующих лиц, которые содержатся в исправительных учреждениях и следственных изоляторах, в Европейском суде по правам человека. Я прошу разрешить мне встречу с этими лицами в связи с рассмотрением их дел, основанных на их заявлениях в Европейский Суд (номера заявлений указаны ниже): … 6. Джафаров Расул Агахасан оглу (Бакинский изолятор, жалоба №. 69981/14) Приложение: Копии писем Европейского Суда и правительства Азербайджана в отношении этих лиц». 48. Копия этого письма также была направлена начальнику отдела по тяжким преступлениям Генеральной прокуратуры. 49. В письме от 14 апреля 2015 года заместитель главы Пенитенциарной службы отказался разрешить г-ну Багирову встретиться с заявителем в тюрьме. Соответствующая часть письма гласила: «Ваш запрос о встрече с лицами, содержащимися в исправительных учреждениях и следственных изоляторах, с тем чтобы предоставить им услуги адвоката, был рассмотрен. Поскольку ваша работа в адвокатской конторе № 6 была приостановлена по решению Ассоциации юристов Республики Азербайджан № 29 от 10 декабря 2014 года, и вы были лишены права заниматься адвокатской деятельностью, и поскольку, начиная с этой даты, вы больше не можете выступать в качестве адвоката в судебных и следственных процедурах, представляется невозможным предоставить вам доступ в исправительные учреждения в качестве адвоката». II. СООТВЕТСТВУЮЩЕЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО И ПРАКТИКА A. Уголовный кодекс 2000 года 50. Статья 179 Уголовного кодекса гласит: Статья 179. Присвоение или растрата «179.1. Присвоение или растрата, то есть хищение чужого имущества, вверенного виновному, наказывается штрафом в размере от ста до пятисот манатов, либо общественными работами на срок от трехсот шестидесяти до четырехсот восьмидесяти часов, либо лишением свободы на срок до двух лет. 179.2. Те же деяния, совершенные: 179.2.1. группой лиц по предварительному сговору; 179.2.2. неоднократно; 179.2.3. лицом с использованием своего служебного положения; 179.2.4. с причинением значительного ущерба … 179.3. Деяния, предусмотренные статьями 179.1 или 179.2 настоящего Кодекса, если они совершены: … 179.3.2. в особо крупном размере; … наказываются лишением свободы на срок от семи до двенадцати лет». 51. Статья 192 Уголовного кодекса гласит: Статья 192. Незаконное предпринимательство «192.1. Осуществление предпринимательской деятельности без государственной регистрации в порядке, установленном законодательством Азербайджанской Республики, либо без специального разрешения (лицензии) в случаях, когда такое разрешение (лицензия) обязательно, или с нарушением условий лицензирования или используя без специального разрешения предметы, гражданский оборот которых ограничен, если это деяние причинило крупный ущерб гражданам, организациям или государству, а также совершенное с получением дохода в значительных размерах наказывается штрафом в двукратном размере причиненного в результате преступления ущерба (полученного дохода), либо лишением свободы на срок до шести месяцев; 192.2. То же деяние: 192.2.1. связанное с причинением ущерба в особо крупном размере; 192.2.2. направленное на получение дохода в особо крупном размере; 192.2.3. совершенное организованной группой наказывается штрафом в трехкратном размере причиненного в результате преступления ущерба (полученного дохода) либо лишением свободы на срок до пяти лет». 52. Статья 213 Уголовного кодекса гласит: Статья 213. Уклонение от уплаты налогов «213.1. Уклонение от уплаты налогов или взносов по обязательному государственному социальному страхованию в значительном размере наказывается штрафом в размере от тысячи до двух тысяч манатов либо исправительными работами на срок до двух лет, либо лишением свободы на срок до трех лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет…» 53. Статья 308 Уголовного кодекса гласит: Статья 308. Злоупотребление должностными полномочиями «308.1. Злоупотребление должностными полномочиями, то есть умышленное, вопреки интересам службы, использование либо неиспользование в случае, когда этого требуют интересы службы, должностным лицом своих служебных полномочий в целях приобретения в связи с исполнением служебных обязанностей незаконного преимущества для себя или третьих лиц, если это повлекло причинение существенного вреда правам и законным интересам физических либо юридических лиц либо охраняемым законом интересам общества или государства наказывается штрафом в размере от тысячи до двух тысяч манатов, либо лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, либо исправительными работами на срок до двух лет, либо лишением свободы на срок до трех лет; 308.2. Деяния, предусмотренные статьей 308.1 настоящего Кодекса, повлекшие тяжкие последствия, либо совершенные в целях воздействия на результаты выборов (референдума) наказываются лишением свободы на срок от трех до восьми лет с конфискацией имущества и лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет». 54. Статья 313 Уголовного кодекса гласит: Статья 313. Служебный подлог «Служебный подлог, то есть внесение должностным лицом заведомо ложных сведений в официальные документы или информационные ресурсы, а равно внесение в указанные документы и информационные ресурсы исправлений, искажающих их действительное содержание, если эти деяния совершены в корыстных или иных личных интересах наказывается штрафом в размере от пятисот до тысячи манатов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо лишением свободы на срок до двух лет, с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до двух лет». B. Кодекс об административных правонарушениях 2000 года (КоАП) 55. Статья 223-1.1 КоАП (нарушение законодательства о предоставлении и получении грантов), с изменениями от 4 февраля 2014 года, предусматривает, в частности, что непредставление местным донором или местным получателем гранта копии грантового соглашения или решения о предоставлении гранта в соответствующий орган исполнительной власти для регистрации в течение срока, установленного законом, влечет наложение штрафа в размере: от 1000 до 2000 манатов (для физического лица); от 1500 до 2500 манатов (для должностного лица); и от 5000 до 7000 манатов (для юридического лица). Предыдущая редакция статьи 223-1.1, действовавшая до 4 февраля 2014 года, предусматривала только ответственность юридических лиц, получающих грант (а не всех получателей, включая физических лиц), а также не предусматривала какого-либо штрафа для физических лиц. 56. Статья 223-1.4 КоАП, с изменениями от 4 февраля 2014 года, предусматривала, в частности, что осуществление банковских или любых других транзакций в связи с грантовыми соглашениями или решениями о предоставлении гранта, которые не были зарегистрированы в соответствии с Законом о грантах, влечет наложение штрафа в размере от 2500 до 5000 манатов для должностного лица (сотрудника НПО), и от 5000 до 8000 манатов для юридического лица (самой НПО). C. Налоговый кодекс 2000 года 57. Статья 13.2.27 Налогового кодекса определяет некоммерческую деятельность как законную деятельность, целью которой не является получение прибыли, и при которой любые полученные доходы используются исключительно в некоммерческих целях, в том числе целях, установленных в уставе (юридического лица). В противном случае такая деятельность считается коммерческой. 58. В соответствии со статьей 106 Налогового кодекса, гранты, членские взносы и дотации, полученные некоммерческими организациями, освобождаются от налога на прибыль для юридических лиц. 59. Статья 165.1.2 Налогового кодекса предусматривает, что ввоз товаров, предоставление товаров и услуг, а также выполнение работ получателями иностранных грантов не облагаются налогом на добавленную стоимость (НДС). 60. Статьи 218, 219 и 220 Налогового кодекса касаются упрощения налогового режима. Юридические лица и индивидуальные предприниматели, которые не обязаны проходить регистрацию для целей НДС, пользуются упрощенным налоговом режимом, в соответствии с которым налог взимается в размере 4% с юридических лиц и индивидуальных предпринимателей, ведущих бизнес в Баку, и 2% для ведущих бизнес в других регионах. Налогооблагаемая база – это валовой доход, полученный от продажи товаров, выполнения работ и предоставления услуг, за исключением доходов, облагаемых подоходным налогом. Юридические лица, работающие по упрощенной налоговой схеме, освобождаются от уплаты налога на имущество. D. Уголовно-процессуальный кодекс 2000 года (УПК) 61. Подробное описание соответствующих положений УПК в отношении предварительного заключения и разбирательств, касающихся применения и пересмотра меры пресечения в виде содержания под стражей, можно найти в решениях Суда по делам Farhad Aliyev v. Azerbaijan (no. 37138/06, §§ 83-102, 9 November 2010) и Muradverdiyev v. Azerbaijan (no. 16966/06, §§ 35-49, 9 December 2010). E. Закон о государственной регистрации юридических лиц и Государственном реестре 2003 года 62. Статья 4.1, с изменениями от 4 февраля в соответствии с Законом № 852-IVQD от 27 декабря 2013 года, гласит: «Организации, представительства или филиалы иностранных юридических лиц, желающие получить статус юридического лица на территории Азербайджанской Республики, должны пройти государственную регистрацию и быть внесены в Государственный реестр. Коммерческие организации, представительства или филиалы иностранных юридических лиц могут осуществлять деятельность только после прохождения государственной регистрации. Деятельность, осуществляемая ими в отсутствие государственной регистрации, влечет ответственность в соответствии с законом» F. Закон о неправительственных организациях (общественных объединениях и фондах) 2000 года (Закон о НПО) 63. Статья 16 предусматривает, что государственная регистрация НПО осуществляется соответствующим органом исполнительной власти (Министерством юстиции) в соответствии с законодательством о государственной регистрации юридических лиц. НПО приобретает статус юридического лица только после прохождения государственной регистрации. 64. Статья 24 предусматривает, что имущество НПО происходит из следующих источников: членские взносы, выплачиваемые его учредителями или членами; имущественные сборы и добровольные пожертвования; выручка от продажи товаров, оказания услуг или выполнения работ; дивиденды или доходы от акций, облигаций и иных ценных бумаг или депозитов; доходы от использования или продажи своего имущества; гранты; и другие виды доходов, не запрещенные законом. 65. Статья 24-1.5, с изменениями от 16 ноября 2014 года, предусматривает, что НПО, получающие дотации, должны представить информацию относительно размера полученной дотации и донорах в соответствующий орган исполнительной власти в соответствии с порядком, установленным этим органом. Никакие банковские операции или иные сделки не могут проводиться в отношении дотаций, о которых соответствующий орган исполнительной власти не был должным образом уведомлен. 66. Статья 24-1.6 предусматривает, что экономические и правовые вопросы, связанные с предоставлением, получением и использованием грантов регулируются Законом о грантах. 67. Статья 24-2, добавленная в Закон об НПО 16 ноября 2014 года, предусматривает, что НПО оказывает услуги и выполняет работы – как указано в статье 24 Закона о НПО – в соответствии с соглашением. Соглашение о предоставлении услуг или выполнении работ, финансируемых зарубежными источниками, должно быть представлено в соответствующий орган исполнительной власти для регистрации (статья 24-2.1). НПО, предоставляющее услуги или выполняющее работы без соответствующего соглашения или в соответствии с незарегистрированным соглашением, несет ответственность согласно КоАП (статья 24-2.2). G. Закон о грантах 1998 года 68. Статья 1.1 определяет грант как финансовую помощь для подготовки и проведения: гуманитарных, социальных и экологических проектов; работ по восстановлению разрушенных промышленных или социальных объектов и инфраструктуры в районах, пострадавших в результате войны или стихийного бедствия; программ в области образования, здравоохранения, культуры, правового консультирования, информации, издательского дела и спорта; программ в области науки, исследований и проектирования; и других программ, имеющих большое значение для государства и общества. Гранты предоставляются только для определенных целей. За исключением дотаций, регулируемых Законом о НПО, и финансовой помощи со стороны государственных органов, НПО не могут получать какую-либо помощь в финансовой или материальной форме в отсутствие грантового соглашения или решения о предоставлении гранта. 69. Статья 4.1 предусматривает, что законным основанием для предоставления, получения и использования гранта является письменное соглашение между донором и получателем или письменное решение донора относительно предоставления гранта. 70. Статья 4.2 предусматривает, что грант может быть использован только для целей, указанных в грантовом соглашении или решении о предоставлении гранта. 71. Статья 4.4, с изменениями от 4 февраля 2014 года в соответствии с Законом № 852-IVQD от 27 декабря 2013 года, предусматривает, в частности, что получатель гранта в Азербайджанской Республике должен представить грантовое соглашение или решение о предоставлении гранта в соответствующий орган исполнительной власти для регистрации (в соответствии с указом Президента об исполнении Закона о грантах, соответствующим органом исполнительной власти для нерелигиозных некоммерческих организаций и частных лиц является Министерство юстиции). 72. Статья 4.5, с изменениями от 4 февраля 2014 года в соответствии с Законом № 852-IVQD от 27 декабря 2013 года, предусматривает, что никакие банковские операции или иные сделки не могут проводиться в отношении незарегистрированных грантовых соглашений или решений о предоставлении грантов. 73. Статья 5.1 предусматривает, что вопросы налогообложения, связанные с денежными средствами или иной помощью, полученной в форме гранта в соответствии с Законом о грантах, регулируются Налоговым кодексом. Статья 5.2 предусматривает, что с денежных средств или иной помощи, полученной в форме гранта в соответствии с Законом о грантах, не могут взиматься никакие сборы или другие обязательные платежи в государственный бюджет. H. Определение предпринимательской деятельности в соответствии с национальным законодательством 74. Статья 13 Гражданского кодекса 2000 года гласит: Статья 13. Предпринимательская деятельность «Предпринимательская деятельность – это деятельность, осуществляемая лицом самостоятельно, основная цель которой состоит в получении прибыли от использования имущества, производства и/или предоставления товаров, выполнения работ или оказания услуг». 75. Статья 1 Закона 1992 года о предпринимательской деятельности гласит: Статья 1. Предпринимательская деятельность «Предпринимательская деятельность – это деятельность, осуществляемая лицом самостоятельно, основная цель которой состоит в получении прибыли (дохода в случае индивидуальных предпринимателей) от использования имущества, реализации товаров, выполнения работ или оказания услуг». 76. Статья 13.2.37 Налогового кодекса 2000 года гласит: «13.2.37. Предпринимательская деятельность – это деятельность, осуществляемая лицом самостоятельно, основная цель которой состоит в получении прибыли (дохода в случае индивидуальных предпринимателей) от использования имущества, предоставления товаров, выполнения работ или оказания услуг». I. Положения внутреннего права, касающиеся правовой помощи заключенным 77. Статья 10.2.9 Уголовно-исполнительного кодекса 2000 года (УИК) предусматривает, что заключенные имеют право на правовую помощь. В соответствии со статьей 81.7 УИК, заключенные имеют право на встречи с адвокатами и другими лицами, уполномоченными предоставлять им правовую помощь, по собственному желанию или по просьбе их близких родственников или законных представителей. Количество и продолжительность таких встреч не ограничиваются (статья 81.8 УИК). Адвокат или иное лицо, уполномоченное предоставлять правовую помощь, допускается в исправительное учреждение по предъявлении документа, подтверждающего его личность и полномочия. По просьбе сторон встречи проводятся в частном порядке (статья 81.9 УИК). Аналогичные положения содержатся в статье 17 Правил внутреннего распорядка учреждений предварительного содержания под стражей, утвержденных Постановлением Кабинета Министров № 63 от 26 февраля 2014 года. 78. Статья 4 (I) Закона 1999 года об адвокатуре и адвокатской деятельности предусматривает, что адвокатская деятельность осуществляется лицами, принятыми в коллегию адвокатов в соответствии с установленной процедурой. В соответствии со статьей 4 (II), защита обвиняемых и подозреваемых в уголовном процессе является исключительно адвокатской деятельностью. J. Решения Пленума Верховного Суда 1. Решение «О применении положений Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод и прецедентного права Европейского суда по правам человека при отправлении правосудия» от 30 марта 2006 года 79. Соответствующая часть этого решения гласит: «13. … мера пресечения в виде содержания под стражей должна рассматриваться в качестве исключительной меры, которая должна применяться только в тех случаях, когда это абсолютно необходимо, и когда применение другой превентивной меры не представляется возможным. 14. Суды должны учитывать, что лицо, чье право на свободу было ограничено, имеет право, в соответствии со статьей 5 § 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, на судебное разбирательство в течение разумного срока, а также на освобождение до суда, если нет необходимости применять к нему меру пресечения в виде содержания под стражей». 2. Решение «О применении законодательства судами при рассмотрении ходатайств о применении к обвиняемому меры пресечения в виде содержания под стражей» от 3 ноября 2009 года 80. Соответствующая часть этого решения гласит: «3. В соответствии с законодательством, содержание под стражей должно иметь материальные и процессуальные основания. Веским основанием являются свидетельства, подтверждающие наличие связи между обвиняемым и уголовным преступлением, в совершении которого он обвиняется. Процессуальные основания включают основания, оправдывающие правомерность и необходимость содержания под стражей, которые, согласно решению суда, вытекают из сочетания обстоятельств, изложенных в статье 155 Уголовно-процессуального кодекса (УПК). При принятии решения о применении меры пресечения в виде содержания под стражей, суды не должны довольствоваться лишь перечислением процедурных оснований, изложенных в статье 155 УПК, но также должны проверить, имеет ли каждое из оснований отношение к обвиняемому, и подтверждается ли оно материалами дела. При этом должны быть приняты во внимание характер и тяжесть преступления, которое, предположительно, было совершено обвиняемым, сведения о его личности, возрасте, семейном положении, профессии, состоянии здоровья и других обстоятельствах такого рода. … 6. Ходатайства о применении меры пресечения в виде содержания под стражей, продлении срока содержания под стражей и замене содержания под стражей домашним арестом или освобождением под залог, рассматриваются в закрытом режиме одним судьей в здании суда в течение двадцати четырех часов с момента их получения (независимо от того, произошло ли это в государственный праздник, выходной или по окончании рабочего дня). Присутствие в судебном заседании лица, чьи права могут быть в результате ограничены, является обязательным. Суды должны учитывать, что рассмотрение ходатайств о заключении под стражу или продлении срока содержания под стражей в отсутствие обвиняемого допускается только в исключительных случаях, когда обеспечить его присутствие в судебном заседании не представляется возможным. Эти обстоятельства могут существовать, когда обвиняемый скрывается от следствия, проходит лечение в психиатрической больнице или в связи с тяжелой болезнью, либо если существуют чрезвычайные обстоятельства, карантин или другие подобные обстоятельства. … 8. В соответствии со статьей 447.5 УПК, при рассмотрении ходатайства о заключении под стражу, судья имеет право изучить документы и вещественные доказательства, послужившие основой для ходатайства. Суды должны понимать, что это положение уголовно-процессуального законодательства не предусматривает рассмотрение и оценку доказательств судом. Судебное рассмотрение в соответствии с данным положением включает только изучение первоначальных доказательств, послуживших основанием для подозрений, что обвиняемый совершил уголовное преступление, и проверку наличия процессуальных оснований, необходимых для заключения обвиняемого под стражу. 9. Суды должны уделять особенно пристальное внимание тому, чтобы материалы, представленные органами предварительного следствия в связи с этим вопросом, были полными и убедительными. … К ходатайству о заключении под стражу должны прилагаться материалы, необходимые для рассмотрения ходатайства, например, копии записей и решений о возбуждении уголовного дела, аресте обвиняемого, предъявлении ему обвинений, его допросах и его личности. В соответствии со статьей 447.5 УПК, судья имеет право запрашивать и изучать другие документы (например, показания, данные в связи с обвинениями, или протоколы очных ставок), а также вещественные доказательства необходимые для того, чтобы определить, является ли ходатайство о заключении под стражу обоснованным. … 13. … мы напоминаем судам, что, хотя законодательство предусматривает одни и те же материальные и процессуальные основания и правила в отношении рассмотрения как ходатайств о заключении под стражу, так и ходатайств о продлении содержания под стражей, так как продление содержания под стражей ограничивает право лица на свободу, а также его право на презумпцию невиновности в течение длительного периода, при рассмотрении ходатайств такого рода суды должны быть очень внимательными, тщательно изучить основания и причины для продления содержания под стражей, и обосновать необходимость продления содержания под стражей иначе, чем необходимость [первоначального] заключения под стражу. При рассмотрении ходатайства о продлении содержания обвиняемого под стражей, суды должны детально проверить приведенные в ходатайстве аргументы, поясняющие, почему завершить предварительное расследование в течение ранее установленного срока не представляется возможным. При этом они должны учитывать, что, в соответствии с прецедентным правом Европейского Суда по правам человека, использование в качестве обоснования ходатайства о продлении содержания под стражей тех же аргументов, что и в [первоначальном] ходатайстве о заключении обвиняемого под стражу, рассматривается как нарушение права на свободу и личную неприкосновенность с точки зрения статьи 5 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод». III. СООТВЕТСТВУЮЩИЕ МЕЖДУНАРОДНЫЕ ДОКУМЕНТЫ 81. Ниже приведены выдержки из Мнения о совместимости со стандартами в области прав человека законодательства о неправительственных организациях Азербайджанской Республики, принятого Европейской комиссией за демократию через право (Венецианской комиссией) на ее 88-м пленарном заседании (Венеция, 14-15 октября 2011 года): «117. Венецианская комиссия считает, что, хотя законодательство, касающееся правового статуса НПО, с годами слегка улучшилось, изменения 2009 года и Указ 2011 года, к сожалению, перечеркнули все предыдущие усилия, направленные на приведение законодательства в соответствие с требованиями международных стандартов. 118. Наиболее проблемные аспекты новой редакции Закона об НПО 2009 года и Указа 2011 года относятся к регистрации НПО в целом; регистрации филиалов и представительств международных НПО; требованиям к содержанию устава НПО; а также ответственности и роспуска НПО. 119. Что касается регистрации, которая во многих странах является достаточно формальной процедурой, новая редакция Закона об НПО 2009 года и Указ 2011 года еще больше усложнили и так сложную и длительную процедуру. Требование о том, что международные НПО должны создавать филиалы и представительства и регистрировать их, само по себе является проблематичным». 82. Ниже приведены выдержки из Мнения о новой редакции Закона Азербайджанской Республики о неправительственных организациях (общественных объединениях и фондах), принятого Венецианской комиссией на ее 101-м пленарном заседании (Венеция, 12-13 декабря 2014 года): «88. Последние поправки к Закону Азербайджанской Республики об НПО и ряду других правовых актов (таких как Закон о регистрации, Закон о грантах, Кодекс об административных правонарушениях) привели к ряду позитивных изменений, в частности был введен 30-дневный период, в течение которого НПО могут исправить существующие нарушения, доведенные до их сведения путем уведомления со стороны государственных органов. Также теперь явно признается право НПО обратиться в административные органы или в суд в отношении любой меры ответственности, определенной законом. 89. Несмотря на эти позитивные изменения, в поправках не были учтены многие из рекомендаций, содержащихся в Мнении Венецианской комиссии 2011 года. Процедура регистрации НПО не была существенно упрощена, филиалы и представительства иностранных НПО по-прежнему являются предметом специфических и проблематичных процедур, и НПО по-прежнему может быть распущено за нарушения, которые не являются достаточно серьезными для того, чтобы оправдать применение более жестких санкций. 90. Кроме того, вследствие внесения поправок появился ряд новых противоречивых положений. Филиалы и представительства иностранных НПО были поставлены в еще более невыгодное положение по отношению к другим НПО: дополнительные обязательства, связанные с представлением докладов, специальные санкции, ограниченный срок действия соглашений, подписанных с государством, и чрезмерная свобода усмотрения органов государственной власти, связанная с вмешательством в их внутренние дела (обязательное содержание внутренних документов и т.д.). 91. Кроме того, на НПО были наложены новые обязательства в отношении получения грантов и пожертвований, а также отчетности перед государственными органами. Кроме того, некоторые из этих обязательств носят настолько интрузивный характер, что могут рассматриваться как нарушение права на свободу объединений. 92. В целом, представляется, что усиленный государственный надзор за НПО отражает крайне патерналистский подход к НПО и требует серьезного обоснования. Это же касается новых и более строгих санкций, которые могут быть наложены на НПО даже за сравнительно незначительные нарушения. 93. В общем, эти жесткие требования, наряду с широкой свободой усмотрения органов исполнительной власти в отношении регистрации, деятельности и финансирования НПО, могут оказать негативное воздействие на гражданское общество, особенно на объединения, занимающиеся такими важнейшими вопросами, как права человека, демократия и верховенство права. Как и Комиссар Совета Европы по правам человека, Венецианская комиссия считает, что эти поправки в еще большей степени ограничивают деятельность НПО в Азербайджане». 83. 19 августа 2014 года Управление Верховного Комиссара ООН по правам человека опубликовало следующий пресс-релиз: «Преследование правозащитников необходимо остановить – обращение экспертов ООН к правительству Азербайджана ЖЕНЕВА (19 августа 2014 года) – эксперты в области прав человека Организации Объединенных Наций [Мишель Форст, Специальный докладчик по вопросу о положении правозащитников; Майна Кай, Специальный докладчик по вопросу о правах на свободу мирных собраний и объединений; и Дэвид Кэй, Специальный докладчик по вопросу о поощрении и защите права на свободу выражения мнений] осудили развивающуюся в Азербайджане тенденцию привлекать к ответственности известных правозащитников, и призвали правительство «продемонстрировать лидерство и положить конец репрессиям, криминализации и преследованию правозащитной деятельности в стране». «Мы потрясены ростом числа случаев наблюдения, допросов, арестов и вынесения приговоров на основании сфабрикованных обвинений, замораживания активов и ограничения перемещения азербайджанских активистов», заявили они. «Криминализация правозащитной деятельности должна быть прекращена, а необоснованно задержанные правозащитники должны быть немедленно освобождены». Эксперты особо отметили конкретные дела Лейлы Юнусовой, директора Азербайджанского института мира и демократии; Арифа Юнусова, руководителя исследований в области конфликтологии в Институте мира и демократии; Расула Джафарова, координатора проекта «Искусство за демократию» и руководителя Клуба по правам человека; и Интигама Алиева, председателя Общества правового просвещения. «Мы встревожены волной политически мотивированных преследований активистов в отместку за их законную работу в сфере документирования нарушений прав человека и информирования об этих нарушениях», отметили они, в третий раз менее чем за год повторив свои серьезные опасения по поводу ухудшения ситуации в стране. Эксперты ООН напомнили властям об их правовых обязательствах в соответствии с международным правом в области прав человека, которое гарантирует каждому в Азербайджане права на свободу слова, мирных собраний и объединений, без незаконного вмешательства. «Основная обязанность государства должна состоять в защите своих активистов гражданского общества от запугивания, преследования, угроз или нападений», подчеркнули они. «Недавнее вступление Азербайджана в Комитет ООН по неправительственным организациям никак не вяжется с действиями властей, направленными на подавление свобод на местах», отметили эксперты ООН по правам человека. 84. 20 августа 2015 года Управление Верховного комиссара ООН по правам человека опубликовало следующий пресс-релиз: ««Все это очень печально» – эксперты ООН осудили недавний приговор к лишению свободы, вынесенный правозащитникам в Азербайджане ЖЕНЕВА (20 августа 2015) – Группа экспертов по правам человека Организации Объединенных Наций [Мишель Форст, Специальный докладчик по вопросу о положении правозащитников; Майна Кай, Специальный докладчик по вопросу о правах на свободу мирных собраний и объединений; Дэвид Кэй, Специальный докладчик по вопросу о поощрении и защите права на свободу выражения мнений; Моника Пинто, Специальный докладчик по вопросу о независимости судей и адвокатов; Дайнюс Пурас, Специальный докладчик по вопросу о праве на здоровье; и Сонг-Фил Хонг, председатель-докладчик Рабочей группы ООН по произвольным задержаниям] осудили недавний приговор к лишению свободы, вынесенный известным азербайджанским правозащитникам Лейле и Арифу Юнусовым, как «явно политически мотивированный и иллюстрирующий продолжающиеся репрессии против независимого гражданского общества в Азербайджане». 13 августа 2015 года Бакинский суд по тяжким преступлениям приговорил г-жу и г-на Юнусовых к восьми с половиной и семи годам лишения свободы соответственно по обвинению в мошенничестве, уклонении от уплаты налогов и незаконном предпринимательстве. Им также были предъявлены обвинения в государственной измене. «Власти Азербайджана должны немедленно положить конец всем формам преследования правозащитников в стране», считают эксперты. «Лейла и Ариф Юнусовы стали двумя из множества азербайджанских активистов, включая Анара Мамедли, Расула Джафарова и Интигама Алиева, которые подверглись преследованиям за свою законную деятельность в области прав человека». «Уголовное преследование людей, которые работают в области поощрения и защиты прав человека в стране, глубоко огорчает», отметили эксперты, повторив свое обращение к властям, которое они сделали год назад «с целью положить конец репрессиям, криминализации и преследованию правозащитной деятельности в стране». «Такие преследования оказывают разрушительное воздействие на гражданское общество Азербайджана в целом», предупреждают эксперты. Они также выразили озабоченность по поводу серьезного ухудшения состояния здоровья двух правозащитников во время их длительного предварительного заключения, а также на протяжении всего судебного процесса над ними. «Мы призываем власти Азербайджана немедленно предоставить им адекватную медицинскую помощь», заявили они. Эксперты по правам человека также обратили внимание на тот факт, что суд над г-ном и г-жой Юнусовыми не соответствовал международным нормам и стандартам, касающимся права на справедливое судебное разбирательство. «Мы обеспокоены нежеланием суда изучить представленные доказательства и отказом допустить независимых международных наблюдателей в зал суда во время судебного разбирательства», отметили эксперты. Эксперты ООН напомнили азербайджанским властям об их правовых обязательствах в соответствии с международным правом в области прав человека, которое гарантирует каждому в Азербайджане права на свободу выражения мнений и свободу объединений, право не быть произвольно лишенным свободы, право на справедливое судебное разбирательство и право на максимально достижимый уровень физического и психического здоровья. «Государство несет основную ответственность за защиту правозащитников от любых форм преследования, запугивания и мести в результате их законной и мирной деятельности в области прав человека», подчеркнули эксперты».
ПРАВО
I. ЗАЯВЛЕННОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 5 §§ 1 И 3 КОНВЕНЦИИ 85. Ссылаясь на статью 5 §§ 1 (с) и 3 Конвенции, заявитель жаловался, что он был задержан и содержался под стражей в отсутствие «обоснованного подозрения», что он совершил уголовное преступление. Он также жаловался на то, что национальные суды не представили соответствующие и достаточные причины, обосновывающие необходимость его дальнейшего содержания под стражей. Статья 5 §§ 1 (с) и 3 Конвенции гласит: «1. Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом: … (c) законное задержание или заключение под стражу лица, произведенное с тем, чтобы оно предстало перед компетентным органом по обоснованному подозрению в совершении правонарушения или в случае, когда имеются достаточные основания полагать, что необходимо предотвратить совершение им правонарушения или помешать ему скрыться после его совершения; … 3. Каждый задержанный или заключенный под стражу в соответствии с подпунктом «с» пункта 1 настоящей статьи незамедлительно доставляется к судье или к иному должностному лицу, наделенному, согласно закону, судебной властью, и имеет право на судебное разбирательство в течение разумного срока или на освобождение до суда. Освобождение может быть обусловлено предоставлением гарантий явки в суд». A. Приемлемость 86. Суд отмечает, что эта часть жалобы не является явно необоснованной по смыслу статьи 35 § 3 (а) Конвенции. Суд также отмечает, что она не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям. Поэтому она должна быть признана приемлемой. B. Существо дела 1. Аргументы сторон (a) Заявитель 87. Заявитель утверждал, что не было достаточных доказательств или информации, из которых могло вытекать «обоснованное подозрение» в том, что он совершил какое-либо из уголовных преступлений, в которых он обвинялся. 88. Он утверждал, что деятельность Клуба по правам человека, даже в отсутствие государственной регистрации, не может считаться незаконной предпринимательской деятельностью. Клуб по правам человека был неправительственной и некоммерческой организацией. Закон о государственной регистрации запрещает работать без государственной регистрации только коммерческим юридическим лицам. В национальном законодательстве нет такого запрета в отношении некоммерческих юридических лиц. Это ранее было подтверждено Правительством и различными национальными органами, как на национальном уровне, так и в Европейском Суде. Соответственно, Клуб по правам человека мог на законных основаниях работать без государственной регистрации, и его некоммерческая деятельность не могла быть классифицирована как незаконная или коммерческая на этом основании. В этой связи заявитель также сослался на доклады Комиссара Совета Европы по правам человека и Венецианской комиссии, в которых подчеркивалась сложность процесса государственной регистрации НПО, и говорилось, что это неизбежно вынудило ряд НПО действовать на грани закона. Также в этих докладах отмечалось, что новые поправки, внесенные в Закон о государственной регистрации и Закон о НПО в 2009 году, перечеркнули предыдущие усилия, направленные на выполнение требований международных стандартов. 89. Так как из-за вышеупомянутых проблем Клуб по правам человека не прошел государственную регистрацию (что является предметом отдельного заявления в Суд (заявление № 27309/14)), он не мог получать гранты в соответствии с национальным законодательством. Таким образом, заявитель, председатель Клуба, получал гранты, подписывал соглашения, открывал банковские счета и осуществлял прочую деятельность как физическое лицо. Заявитель утверждал, что, хотя законодательство требовало регистрации грантов в Министерстве юстиции, до февраля 2014 года процедура регистрации грантов, получаемых физическими лицами, не была установлена, и не существовало никаких правил, запрещающих расходование полученных грантов или определяющих ответственность в этом отношении. 90. В отношении уголовных обвинений, выдвинутых против него в связи с использованием незарегистрированных грантов, заявитель утверждал, что тот факт, что он не зарегистрировал гранты по причине отсутствия четких юридических требований и процедур, не делает автоматически использование полученных фондов коммерческой («предпринимательской») деятельностью. Каждое грантовое соглашение четко определяет тип соответствующего гранта и вид финансируемой им деятельности. Регистрация (или отсутствие регистрации) такого соглашения не может изменить характер деятельности, на которую был потрачен грант. До февраля 2014 года национальное законодательство предусматривало только регистрацию грантов, полученных юридическими лицами; до этого времени не существовало никакой установленной процедуры регистрации грантов, получаемых физическими лицами. После появления такой процедуры, заявитель перестал подписывать какие-либо грантовые соглашения с донорами. 91. В соответствии с национальным законодательством, отказ от регистрации гранта влек за собой ответственность в соответствии со статьей 223-1.1 КоАП и карался штрафом. Получение и использование грантов без регистрации не являлось уголовным преступлением, так как деятельность, для которых использовались эти гранты, не была коммерческой. 92. В частности, статья 192.2.2 Уголовного кодекса касалась коммерческой деятельности, осуществляемой незаконно. Национальное законодательство содержало четкое определение того, что такое коммерческая (или «предпринимательская») деятельность. Однако деятельность заявителя были некоммерческой. Тот факт, что он не зарегистрировал гранты, полученные для ведения некоммерческой деятельности, не изменило характер этой деятельности. Поэтому обвинение заявителя в соответствии со статьей 192.2.2 Уголовного кодекса было незаконным и произвольным. 93. Обвинения по статьям 231.1 (уклонение от уплаты налогов) и 308.2 (злоупотребление должностными полномочиями) вытекали из первого обвинения по статье 192.2.2 Уголовного кодекса. Неправильно квалифицировав деятельность заявителя как коммерческую, следственный орган пришел к выводу, что он уклонялся от уплаты налогов, применимых к коммерческой прибыли, и злоупотребил своим служебным положением, участвуя в незаконной коммерческой деятельности и уклоняясь от уплаты налогов. 94. Новое обвинение в растрате, выдвинутое против заявителя в декабре 2014 года, также было произвольным. Из этого обвинения было неясно, кому принадлежали растраченные деньги, так как в материалах дела не была упомянута ни одна жертва предполагаемого преступления. 95. По указанным выше причинам, заявитель утверждал, что не существовало никакого «обоснованного подозрения», что он совершил уголовные преступления, из которых его обвиняли. Обвинения против него были сфабрикованы и направлены на то, чтобы помешать ему продолжать свою деятельность. 96. Заявитель также утверждал, что его содержание под стражей не соответствовало требованиям статьи 5 § 3 Конвенции, так как национальные суды не представили «существенных и достаточных» мотивов, обосновывающих его предварительное заключение, и не рассмотрели должным образом вопрос о возможном применении альтернативных мер пресечения. (b) Правительство 97. В отношении требований статьи 5 § 1 (c) Конвенции, Правительство утверждало, что заявитель был лишен свободы в рамках следственных мер, принятых после получения информации и материалов из Министерства юстиции о том, что некоторые НПО незаконно получили гранты от филиалов и представительств иностранных НПО. Эти материалы и информация были дополнительно подтверждены показаниями заявителя, данными 31 июля 2014 года, чего было достаточно, чтобы оправдать арест заявителя в соответствии с национальным законодательством. Таким образом, Правительство утверждало, что в распоряжении властей имелась достаточно конкретная информация для возникновения обоснованного подозрения в том, что заявитель совершил уголовное преступление. 98. В отношении требований статьи 5 § 3 Конвенции, Правительство утверждало, что суды представили соответствующие и достаточные основания своего решения о существовании риска того, что, оставшись на свободе, заявитель может скрыться от следствия или препятствовать надлежащему проведению судебного разбирательства. Конечно, было бы желательно, чтобы национальные суды представили более подробные рассуждения относительно оснований для задержания заявителя, однако в обстоятельствах настоящего дела это не равносильно нарушению его прав в соответствии со статьей 5 § 3. (c) Третьи лица (i) Комиссар Совета Европы по правам человека 99. Уполномоченный утверждал, что настоящее дело свидетельствует о серьезной и системной проблеме в области прав человека в Азербайджане, которая, несмотря на многочисленные усилия со стороны Комиссара и других международных заинтересованных сторон, на сегодняшний день остается нерешенной. Замечания Комиссара касались основных проблем, выявленных и изученных во время его визитов в Азербайджан в ноябре 2012 года, мае 2013 и октябре 2014 года. 100. В частности, Комиссар выразил обеспокоенность в связи с вмешательством в свободу выражения мнений и очевидной активизацией практики необоснованного и избирательного преследования журналистов и других лиц, высказывающих критические мнения. Он заявил, что в последнее время ряд лиц, работающих в средствах массовой информации, подверглись уголовному преследованию за разжигание национальной, расовой или религиозной ненависти, а также за терроризм, хулиганство, уклонение от уплаты налогов, хранение наркотиков и незаконное хранение оружия. Комиссар указал на многочисленные сообщения о том, что эти дела были основаны на обвинениях, не заслуживающих доверия, и нередко возбуждались вскоре после критических репортажей или сообщений в Интернете. 99. Что касается свободы объединений, сообщается, что многие азербайджанские НПО, особенно работающие в области прав человека и открыто критикующие правительство, сталкиваются с серьезными препятствиями. Местные НПО сталкиваются с трудностями, в частности, вызванными ограничительными правилами в отношении регистрации, которые могут привести к длительным задержкам или отсутствию какого-либо официального решения о регистрации. Кроме того, поправки 2013 года к Закону об НПО, Закону о грантах и Кодексу об административных правонарушениях еще больше ограничили деятельность НПО. Согласно этим поправкам, НПО обязано подписать официальное грантовое соглашение для получения любой финансовой помощи, превышающей 200 манатов. Если НПО не передало копию грантового соглашения в Министерство юстиции, это может привести к наложению на руководство НПО штрафа в размере от 1500 до 2500 манатов, а для юридических лиц – штрафа в размере от 5000 до 7000 манатов. Самой НПО может также грозить штраф и конфискация имущества. В соответствии с поправками, единственной возможностью для НПО получить финансовую помощь, превышающую 200 манатов, является банковский перевод. Это создало проблему для незарегистрированных НПО, которые, соответственно, не могут открывать банковские счета. Громоздкие требования к регистрации неизбежно вынудили ряд НПО действовать на грани закона. В своем докладе 2013 года Комиссар заявил, что эти поправки сделали уже и так обременительные обязательства, связанные с отчетностью НПО, еще более обременительными. 102. Последующие поправки к Закону об НПО и Закону о грантах, принятые в декабре 2013 года и вступившие в силу в феврале 2014 года, предусматривали дополнительные административные требования в отношении регистрации НПО, получения и использования грантов НПО и их обязательств по отчетности. Этими поправками также были предусмотрены новые виды нарушений, караемых штрафами, в частности, связанные с работой без регистрации. Дальнейшие поправки были введены в октябре 2014 года; в соответствии с этими поправками, были добавлены новые правила, касающиеся получения НПО грантов и дотаций. Новые и более строгие санкции могли быть наложены даже за весьма незначительные правонарушения. Несомненно, все эти жесткие требования оказали негативное воздействие на гражданское общество. 103. По мнению Комиссара по правам человека, ряд недавних арестов и задержаний азербайджанских правозащитников был связан с вышеупомянутыми недостатками в законодательстве об НПО и тем, каким образом реализовывалось это законодательство. Нарушения, выявленные в деятельности соответствующих НПО, фактически были результатом обременительных законодательных требований, касающихся регистрации, отчетности, грантовых обязательств и налоговых требований. Следует отметить, что обвинения в настоящем деле и других делах вытекали из мер, к которым вынуждены были прибегать правозащитники, чтобы обойти трудности, связанные с функционированием незарегистрированной ассоциации, и получить финансирование для продолжения своей деятельности. Комиссар выразил мнение, что ограничительная законодательная база была специально разработана для того, чтобы сделать независимую работу в области прав человека в Азербайджане невозможной, и является неотъемлемой частью общей картины судебных преследований и репрессий в отношении правозащитников, которая в настоящее время наблюдается в Азербайджане. 104. Комиссар также заявил, что задержание и заключение под стражу заявителя в августе 2014 года были частью крупномасштабной кампании по оказанию давления на правозащитников в Азербайджане, которая активизировалась летом 2014 года. Судебные преследования правозащитников и известных журналистов за их участие в мероприятиях, которые были бы совершенно законными в развитой демократической стране, представляют собой репрессии против лиц, сотрудничающих с Советом Европы и другими организациями, а также выступающих против нарушения прав человека в стране. 105. Дело заявителя представляет собой тревожащую иллюстрацию этой модели репрессий. Помимо прочей своей деятельности, заявитель был давним партнером Совета Европы. Он предоставлял этой организации ценную информацию о положении в области прав человека в Азербайджане в течение последних нескольких лет, а также организовал и участвовал в ряде сопутствующих мероприятий во время сессий ПАСЕ. 106. Комиссар заявил, что обвинения против заявителя были идентичны обвинениям против ряда других правозащитников, и были выдвинуты вскоре после его участия в мероприятии Совета Европы в Страсбурге, где он указал на негативные явления в области прав человека в Азербайджане, в том числе новые требования к регистрации и отчетности, введенные в отношении НПО. Комиссар разделяет озабоченность, выраженную многими, что арест и содержание под стражей заявителя были попыткой заставить его молчать о нарушениях прав человека и помешать ему продолжать свою работу. В делах, подобных делу заявителя, возникают подозрения, что решение о предварительном заключении было принято в отсутствие обоснованного подозрения в совершении уголовного преступления, и использовалось для того, чтобы заставить замолчать людей, высказывающих несогласные мнения, и помешать им передавать информацию международным органам по правам человека. (ii) Хельсинкский фонд по правам человека, Фонд Домов прав человека и Freedom Now 107. Третьи лица утверждали, что в последние годы проблема преследования правозащитников, журналистов и активистов в Азербайджане становится все более острой, о чем свидетельствует почти полное прекращение деятельности независимых правозащитных организаций, беспрецедентное расширение спектра и степени тяжести уголовных обвинений, выдвигаемых против лидеров гражданского общества, а также принятие законов, регулирующих и контролирующих деятельность НПО. Особую озабоченность вызывает лишение свободы правозащитников, журналистов и активистов, которые активно сотрудничают с Советом Европы и участвуют в других международных механизмах мониторинга. 108. Начиная с 2009 года, в законы об НПО был внесен ряд поправок, серьезно ограничивающих деятельность НПО. Хотя закон не требовал обязательной государственной регистрации, она была необходима для получения НПО правового статуса и, следовательно, возможности осуществлять действия с правовыми последствиями, такие как открытие счета в банке. Правительство вмешалось в процесс регистрации, продлив период подачи заявки о регистрации путем повторяющихся и произвольных запросов о разъяснениях и представлении дополнительной документации, вместо простого отклонения заявки. 109. В дополнение к введению требования о том, что для того, чтобы полноценно работать, НПО должно быть зарегистрировано, было также принято законодательство, требующее регистрации в государственных органах грантов, полученных НПО. В ответ на трудности, с которыми столкнулись правозащитные НПО при попытке зарегистрироваться в качестве юридического лица, физические лица, управляющие незарегистрированными НПО, стали получать грантовые выплаты через другие, зарегистрированные НПО, или в качестве зарегистрированных физических лиц-налогоплательщиков. 110. Законодательные поправки запретили НПО получать финансовую помощь, превышающую 200 манатов, и ввели санкции в виде значительных штрафов и конфискации имущества за нарушение этого правила. Кроме того, поправками были также введены крупные штрафы за отсутствие регистрации грантовых соглашений в Министерстве юстиции в течение установленного срока, а также за невключение необходимой информации о грантах в финансовые отчеты соответствующим органам. Как прямое следствие, с мая 2014 года власти заморозили банковские счета как минимум пятидесяти независимых организаций, и, во многих случаях, счета их сотрудников, вынудив их приостановить свою деятельность. 111. По информации третьих лиц, в последнее время Правительство начало прибегать к стратегии применения расплывчатых и непонятных административных требований в сочетании с уголовным законодательством, в целях лишения правозащитников свободы. Несмотря на то, что стратегия может, на первый взгляд, показаться запутанной, при дальнейшем рассмотрении «правовую теорию» Правительства можно интерпретировать следующим образом. 112. Во-первых, власти утверждали, иногда неправдиво, что НПО не выполнили какие-либо правовые положения, касающиеся требования о регистрации грантов. В других случаях, гранты действительно не были зарегистрированы, но это происходило в результате препятствования со стороны властей, когда НПО всерьез пытались соблюсти требования закона, но власти просто отклоняли, несправедливо или незаконно, их заявки. Хорошим примером такой ситуации является случай с Клубом по правам человека, НПО заявителя. 113. Во-вторых, вместо того, чтобы наложить штраф в соответствии с действующим законодательством об НПО и грантах, власти обвинили руководителя НПО в совершении несвязанных преступлений, предусмотренных Уголовным кодексом, таких, как незаконное предпринимательство, уклонение от уплаты налогов и злоупотребление властью. По непонятным причинам, несоблюдение административных обязательств в отношении регистрации НПО и его финансирования превратило деятельность НПО в «коммерческую», тем самым сделав ее предметом совсем иных требований и налоговых правил. После этого власти обвинили руководство НПО в невыполнении коммерческих требований, и, следовательно, в совершении якобы связанных с этим уголовных преступлений. Третьи лица утверждали, что изменение налогового режима с некоммерческого на коммерческий не может быть предметом усмотрения властей, даже в случае невыполнения некоторых административных требований. 2. Оценка Суда 114. Статья 5 § 1 Конвенции содержит исчерпывающий перечень допустимых оснований для лишения свободы, которых необходимо строго придерживаться. Лицо может быть лишено свободы на основании статьи 5 § 1 (c) только в контексте уголовного дела, с тем, чтобы оно предстало перед компетентным судебным органом по «обоснованному подозрению» в «совершении преступления» (см. Jecius v. Lithuania, no. 34578/97, § 50, ECHR 2000-IX). 115. Для того чтобы арест по обоснованному подозрению был оправданным в соответствии со статьей 5 § 1 (c), полиция не обязана получить достаточные доказательства для предъявления обвинения, ни в момент ареста, ни во время содержания заявителя под стражей (см. Brogan and Others v. the United Kingdom, 29 November 1988, § 53, Series A no. 145-B); также задержанному лицу не обязательно в конечном итоге должно быть предъявлено обвинение, и это лицо не обязательно должно предстать перед судом. Целью задержания для допроса является дальнейшее расследование уголовного дела путем подтверждения или опровержения подозрений, которые явились основанием для задержания. Таким образом, факты, на которых основывается подозрение, не должны быть такого же уровня, как факты, необходимые для осуждения или даже для предъявления обвинения, что является следующим этапом процесса расследования уголовного дела (см. Murray v. the United Kingdom, 28 October 1994, § 55, Series A no. 300-A). 116. Тем не менее, требование о том, что подозрение должно иметь разумное обоснование, является важной частью гарантий от произвольного ареста и задержания. Добросовестности подозрений недостаточно. Словосочетание «обоснованное подозрение» означает существование фактов или информации, которые могли бы убедить объективного наблюдателя в том, что соответствующее лицо могло совершить преступление. Какие подозрения можно считать «обоснованными», зависит от всех обстоятельств дела (см. Fox, Campbell and Hartley v. the United Kingdom, 30 August 1990, § 32, Series A no. 182). Продолжительность лишения свободы также может быть важным фактором для требуемого уровня подозрений (см. Murray, упомянутое выше, § 56). 117. При оценке «обоснованности» подозрений, Суд должен быть в состоянии выяснить, были ли обеспечены гарантии, предусмотренные статьей 5 § 1 (с). Следовательно, государство-ответчик должно представить, по крайней мере, некоторые факты или информацию, способные убедить Суд, что арестованное лицо обоснованно подозревается в совершении предполагаемого преступления (см. Fox, Campbell and Hartley, упомянутое выше, § 34 in fine). 118. Помимо фактического аспекта, который рассматривается чаще всего, наличие такого подозрения дополнительно требует, чтобы факты, на которых основывается подозрение, обоснованно считались преступным поведением в соответствии с национальным законодательством. Таким образом, очевидно, что «обоснованное подозрение» не может существовать, если деяния, в которых подозревается задержанное лицо, не являлись преступлением на момент их совершения (см. Wloch v. Poland, no. 27785/95, §§ 108-09, ECHR 2000-XI). 119. Суд отмечает, что заявитель в настоящем деле жаловался на отсутствие «обоснованных» подозрений против него на протяжении всего периода его предварительного заключения, в том числе в начальный период после его ареста и в последующие периоды, когда его предварительное заключение под стражу было санкционировано судом и продлено на основании судебных решений. В этой связи Европейский Суд напоминает, что наличие обоснованного подозрения, что задержанный совершил преступление, является необходимым условием для законности его дальнейшего содержания под стражей (см., в частности, Stogmuller v. Austria, 10 November 1969, p. 40, § 4, Series A no. 9, и McKay v. the United Kingdom [GC], no. 543/03, § 44, ECHR 2006-X). Соответственно, хотя в момент ареста и во время первоначального задержания должны существовать обоснованные подозрения, в случае длительного содержания под стражей должно быть также показано, что эти подозрения сохранялись и оставались «обоснованными» на протяжении периода задержания (см. Ilgar Mammadov v. Azerbaijan, no. 15172/13, § 90, 22 May 2014). 120. Для того, чтобы удостовериться, что существовала объективная информация, подтверждающая «обоснованность» подозрения в отношении заявителя, Суд должен принять во внимание все соответствующие обстоятельства. В этой связи, Суд, в первую очередь, считает необходимым учитывать общий фактический контекст конкретного рассматриваемого дела. Оценив заявления третьих лиц (см. параграфы 99-113 выше) и мнение Венецианской комиссии (см. параграфы 81-82 выше), Суд склонен согласиться с тем, что в последние годы законодательство, касающееся функционирования неправительственных некоммерческих организаций, в том числе регулирования вопросов, связанных с их государственной регистрацией, финансированием и отчетностью, стало более жестким и ограничительным. Недавние поправки, внесенные в ряд законодательных актов, ввели дополнительные процедуры регистрации и отчетности, а также более суровые наказания. Проблемы с государственной регистрацией НПО в Азербайджане существуют уже давно (в этой связи см. также дела Ramazanova and Others v. Azerbaijan, no. 44363/02, 1 February 2007; Nasibova v. Azerbaijan, no. 4307/04, 18 October 2007; Ismayilov v. Azerbaijan, no. 4439/04, 17 January 2008; and Aliyev and Others v. Azerbaijan, no. 28736/05, 18 December 2008, в которых Суд установил нарушение статьи 11 Конвенции). Даже после реформирования процедуры регистрации, установленной Законом о государственной регистрации, Суд продолжает получать новые заявления относительно произвольного затягивания государственной регистрации НПО. Одно из этих заявлений было подано Клубом по правам человека, НПО, основанной заявителем, и было доведено до сведения Правительства-ответчика (см. заявление № 27309/14). Кроме того, у вышеупомянутых источниках было высказано мнение, что новые, крайне обременительные правила, в сочетании с сообщениями о придирчивом и произвольном применении этих правил властями, еще больше затрудняют работу НПО. Суд принимает во внимание мнение третьих сторон, что вышеуказанные обстоятельства вынудили ряд НПО работать на грани закона, с тем, чтобы обеспечить финансирование своей деятельности. Хотя в функции Суда не входит правовая оценка общей ситуации, описанной выше, в контексте настоящей жалобы, он, тем не менее, считает, что эта информация крайне актуальна в настоящем деле и требует особо тщательного изучения фактов, на которых были основаны обвинения, выдвинутые против заявителя. 121. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Суд отмечает, что описанию трех первоначальных обвинений, выдвинутых против заявителя 2 августа 2014, недоставало согласованности, последовательности и ясности, каких можно бы было ожидать от документа такого рода. В частности, описание состояло всего лишь из одного предложения и занимало около одной страницы печатного текста. Из этого описания можно понять, что заявитель обвинялся в руководстве НПО, не прошедшим государственную регистрацию, и получении ряда дотаций в период между 2010 и 2014 годами, которые он не зарегистрировал в Министерстве юстиции в соответствии с требованиями закона. Финансовые и другие мероприятия, проводимые на грантовые средства, были признаны «незаконной предпринимательской деятельностью», поскольку дотации не были зарегистрированы. Кроме того, все грантовые средства, полученные в течение этого периода (147900,85 манатов, которые впоследствии превратились в 150170,62 манатов), были признаны «прибылью», полученной заявителем в результате этой незаконной предпринимательской деятельности, на которую он якобы не уплатил налог по упрощенной четырехпроцентной ставке в соответствии со статьями 218, 219 и 220 Налогового кодекса (в размере 6162,24 манатов, которые впоследствии превратились в 6257,11 манатов), в результате чего он был обвинен в уклонении от уплаты налогов. Приведенная выше фактическая информация также стала основой для обвинения заявителя в злоупотреблении должностными полномочиями. 122. Из вышесказанного можно сделать вывод, что все обвинения против заявителя по существу вытекают из того факта, что он руководил НПО, не прошедшей государственную регистрацию, и не зарегистрировал полученные гранты. Никакой другой информации или доказательств, подтверждающих подозрения, не было представлено ни во время предъявления ему обвинений, ни в течение всего периода его предварительного заключения. По причинам, изложенным ниже, Суд считает, что факты, на которые ссылались органы обвинения, не могут считаться достаточными для того, чтобы убедить объективного наблюдателя в том, что заявитель мог совершить преступления, в которых он обвинялся. 123. Суд отмечает, что, в отличие от коммерческих организаций, отечественное законодательство не запрещает работу некоммерческих организаций (НПО) без государственной регистрации (см. параграф 62 выше). Это ранее было подтверждено Правительством в его представлениях в Суд по другим делам (см. Ramazanova and Others, упомянутое выше, § 48; Nasibova, упомянутое выше, § 24; Ismayilov, упомянутое выше, § 44, и Aliyev and Others, упомянутое выше, § 28). Однако на практике НПО не могут работать в полном объеме, так как они не имеют права, в частности, открывать банковские счета или получать финансирование в качестве юридических лиц. Именно из-за этих трудностей заявитель был вынужден вести вменяемую ему деятельность как физическое лицо. 124. Что касается того факта, что заявитель не зарегистрировал гранты, которые он получал как физическое лицо, Суд отмечает аргумент заявителя, что причиной того, что гранты не были зарегистрированы, было то, что до февраля 2014 года процедуры регистрации грантов, получаемых физическими лицами, не существовало. Правительство не пыталось опровергнуть это утверждение или представить какую-либо информацию об обратном. 125. Тем не менее, даже если предположить, что такая процедура существовала, и заявитель ее не выполнил, Суд по-прежнему не убежден, что такое нарушение могло бы породить обоснованное подозрение, что он совершил уголовное преступление. Ни государственные органы, ни Правительство не привели никаких положений Уголовного кодекса, предусматривающих уголовную ответственность за отказ зарегистрировать гранты. Вместо этого, органы обвинения, по непонятным причинам, утверждали, что предполагаемый отказ заявителя зарегистрировать гранты превратил использование этих грантов в незаконную коммерческую («предпринимательскую») деятельность. Тем не менее, как сказано ниже, власти не продемонстрировали никаких законных или фактических оснований для этих утверждений. 126. Суд отмечает, что национальное законодательство содержит четкие определения коммерческой и некоммерческой деятельности, разница между которыми заключается в том, является ли целью деятельности получение прибыли (см. параграфы 57 и 74-76 выше). Некоммерческая деятельность не облагается налогом на прибыль или налогом на добавленную стоимость (см. параграфы 58-59). 127. Заявитель получил ряд грантов в качестве физического лица, что было разрешено законом. Деньги были получены на основании грантовых соглашений с указанием конкретных некоммерческих целей, на которые эти средства должны были быть потрачены, в соответствии с требованиями Закона о грантах (см. параграфы 68-70 выше). По завершении различных проектов, соответствующие доноры подтвердили, что средства были потрачены, как установлено в соответствующих соглашениях (см. параграфы 32-34 выше). Эти обстоятельства, несомненно, свидетельствуют о том, что заявитель занимался некоммерческой деятельностью, которая не была запрещена законом и не была направлена на получение прибыли. 128. Никто никогда не утверждал, что фактические цели, на которые выделялись гранты, были незаконными, или что какое-либо из фактических мероприятий, проведенных заявителем с использованием грантовых средств, было незаконным. Суд не может принять довод Правительства о том, что простой отказ зарегистрировать грант означает, что деньги были «получены незаконным путем». Принимая во внимание соответствующее законодательство (см. параграфы 69 и 71 выше), Суд отмечает, что требование о регистрации грантов в Министерстве юстиции является всего лишь требованием об отчетности, а не обязательным условием для правовой характеристики полученной финансовой помощи в качестве «гранта». Невыполнение этого требования об отчетности являлось административным правонарушением, конкретно запрещенным статьей 223-1.1 КоАП, и влекло за собой наложение штрафа (только после февраля 2014 года в случае получателей-физических лиц). Несоблюдение этого требования об отчетности никак не влияло на характер грантового соглашения, определяемый и регулируемый статьями 1.1 и 4.1 Закона о грантах (см. параграфы 68-69 выше), или на классификацию деятельности, на которую использовался грант, в качестве некоммерческой. 129. Тем не менее, из имеющихся в материалах дела документов следует, что, кроме ссылок на предполагаемое невыполнение заявителем требования об отчетности путем регистрации грантов, что само по себе не являлось преступлением согласно национальному законодательству, органы обвинения не продемонстрировали существование какой-либо информации или доказательств, свидетельствующих о том, что заявитель мог использовать эти средства для получения прибыли или в целях, отличных от указанных в грантовых соглашениях, либо о том, что цели, указанные в грантовых соглашениях, были коммерческими и незаконными. Кроме того, Правительство не смогло продемонстрировать, что существовали какие-либо показания свидетелей, документы или другие доказательства или информация, которые могли бы служить основанием для подозрений, что заявитель занимался преступной деятельностью. Кроме того, не было доказано, что органы обвинения когда-либо представили любые такие доказательства национальным судам, которые принимали решения о продлении содержания заявителя под стражей (сравните с Ilgar Mammadov, упомянутым выше, §§ 96-99). В этой связи, Суд также принимает к сведению постановление Пленума Верховного суда от 3 ноября 2009 года. Это постановление гласило, что национальные суды должны тщательно рассматривать запросы прокуратуры о содержании под стражей, проверять наличие подозрений против обвиняемого путем использования своих полномочий, в соответствии со статьей 447.5 УПК, запрашивать и изучать «первоначальные доказательства», имеющиеся в распоряжении обвинения (см. параграф 80 выше). Тем не менее, в настоящем деле указанные выше рекомендации не были приняты во внимание (сравните с Ilgar Mammadov, упомянутым выше, § 97). 130. В таких обстоятельствах Суд считает, что заявитель не мог обоснованно подозреваться в совершении уголовного преступления в соответствии со статьей 192.2.2 Уголовного кодекса («незаконное предпринимательство»), потому что не существовало никаких фактов, информации или доказательств того, что он занимался коммерческой деятельностью или совершил преступление в соответствии со статьей 213 Уголовного кодекса («уклонение от уплаты налогов»), поскольку в отсутствие такой коммерческой деятельности не может существовать прибыль, облагаемая налогом по упрощенной схеме. Кроме того, вышеуказанных фактов недостаточно для того, чтобы привести к возникновению подозрений, что заявитель стремился «приобрести незаконное преимущество для себя или для третьих лиц», что является одной из составляющих уголовного преступления в соответствии со статьей 308 Уголовного кодекса («злоупотребление должностными полномочиями») (сравните, с соответствующими изменениями, с Lukanov v. Bulgaria, 20 March 1997, § 44, Reports of Judgments and Decisions 1997-II). 131. В отношении дополнительных обвинений по статьям 179.3.2 и 313 Уголовного кодекса, выдвинутых против заявителя 12 декабря 2014 года, Суд отмечает, что они были выдвинуты после последнего решения национального суда от 23 октября 2014 о продлении предварительного заключения заявителя. Таким образом, все предыдущие решения о продлении предварительного заключения заявителя были основаны исключительно на первоначальных обвинениях по статьям 192.2.2, 213 и 308 Уголовного кодекса, и поэтому новые обвинения не имели никакого значения для оценки обоснованности подозрений, лежащих в основе содержания заявителя под стражей в течение периода, рассматриваемого в настоящем деле, и Правительство прямо не утверждало обратное. 132. В любом случае, Суд отмечает, что, как и в случае с первоначальными обвинениями, описание новых обвинений по существу осталось прежним, и не было достаточно согласованным. В этом описании содержалась дополнительная информация о нарушениях в ряде договоров об оказании услуг, заключенных заявителем, и суммах, выплаченных по этим договорам. Это якобы послужило основанием для подозрения, что заявитель совершил преступление в соответствии со статьей 313 Уголовного кодекса («служебный подлог»). Тем не менее, Правительство вновь не представило Суду никаких конкретных доказательств или информации, которые могли бы послужить основой для подозрений в этой связи. Что касается обвинения в хищении в соответствии со статьей 179.3.2 Уголовного кодекса, Суд не может охарактеризовать его иначе, как сфабрикованное, учитывая, что денежные средства были предоставлены заявителю донорами добровольно в рамках грантовых соглашений, и доноры выразили полную уверенность в том, что эти средства были потрачены должным образом для целей, на которые они были выделены. Принимая во внимание очевидную нецелесообразность трех первоначальных обвинений против заявителя (см. параграф 130 выше) и повышенный уровень требуемого контроля в конкретном контексте настоящего дела (см. параграф 120 выше), Суд считает, что государству-ответчику также не удалось убедить Суд в том, что заявитель обоснованно подозревался в совершении преступлений, предусмотренных статьями 179.3.2 и 313 Уголовного кодекса. 133. Суд учитывает тот факт, что дело заявителя было рассмотрено судом. Это, однако, не влияет на выводы Суда в связи с настоящей жалобой, поскольку в настоящем деле он призван рассмотреть вопрос, было ли лишение свободы заявителя на досудебной стадии оправдано на основании информации или фактов, доступных в соответствующее время. В этой связи, принимая во внимание приведенные выше аргументы, Суд приходит к выводу, что имеющиеся в его распоряжении материалы не отвечают минимальным стандартам, установленным статьей 5 § 1 (c) Конвенции в отношении обоснованности подозрений, требуемой для задержания лица и его длительного содержания под стражей. Соответственно, в течение периода, рассматриваемого Судом в настоящем деле, заявитель был лишен свободы в отсутствие «обоснованного подозрения» в совершении им уголовного преступления. 134. Соответственно, была нарушена статья 5 § 1 Конвенции. 135. В свете приведенных выше выводов, Суд не считает необходимым решать вопрос, были ли мотивы, изложенные национальными судами в пользу дальнейшего содержания заявителя под стражей, подкреплены «соответствующими и достаточными» основаниями, в соответствии с требованиями статьи 5 § 3 Конвенции. Таким образом, Суд не считает необходимым рассматривать отдельно какие-либо вопросы в рамках статьи 5 § 3 Конвенции. II. ЗАЯВЛЕННОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 5 § 4 КОНВЕНЦИИ 136. Заявитель жаловался на то, что национальные суды не оценили должным образом аргументы защиты, выдвинутые в пользу его освобождения. Он сослался на статью 5 § 4 Конвенции, которая гласит: «Каждый, кто лишен свободы в результате ареста или заключения под стражу, имеет право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения под стражу и на освобождение, если его заключение под стражу признано судом незаконным» A. Приемлемость 137. Суд считает, что данная жалоба не является явно необоснованной по смыслу статьи 35 § 3 (а) Конвенции. Суд также не установил никаких других оснований для признания ее неприемлемой. Поэтому она должна быть признана приемлемой. B. Существо дела 1. Аргументы сторон 138. Заявитель подтвердил свою жалобу и утверждал, что суды не ответили ни на один из аргументов против его задержания, которые он неоднократно им представлял. 139. Правительство утверждало, что заявитель и его адвокаты были заслушаны национальными судами, и имели возможность задавать вопросы представителям обвинения в ходе судебных слушаний. Ничто в материалах дела не указывает на то, что разбирательство не было состязательным или было несправедливым в ином смысле. Даже если аргументы заявителя не были подробно проанализированы в судебных решениях, материалы дела, в том числе протоколы судебных заседаний, свидетельствуют о том, что судьи заслушали аргументы заявителя, и приняли решение, которое, по их мнению, было наиболее правильным в данных обстоятельствах. 2. Оценка Суда 140. Европейский Суд напоминает, что статья 5 § 4 Конвенции предусматривает право арестованных или задержанных лиц на пересмотр процессуальных и материальных условий, которые имеют большое значение для «законности», с точки зрения Конвенции, лишения их свободы. Это означает, что компетентный суд должен рассматривать не только вопрос о соблюдении процессуальных требований национального законодательства, но также обоснованность подозрений, лежащих в основе ареста, и законность цели, преследуемой арестом и последующим лишением свободы (см. Brogan and Others, упомянутое выше, § 65, и Butkevicius v. Lithuania, no. 48297/99, § 43, ECHR 2002-II (выдержки)). 141. Требование процедурной справедливости в соответствии со статьей 5 § 4 не предусматривает единого и неизменного стандарта, который должен применяться независимо от контекста, фактов и обстоятельств дела. Хотя процедура, предусмотренная статьей 5 § 4, не обязательно требует присутствия тех же гарантий, что статья 6 для уголовного или гражданского судопроизводства, она должна носить судебный характер и предоставлять гарантии, соответствующие типу лишения свободы в конкретном деле. Таким образом, разбирательство должно быть состязательным и всегда должно обеспечивать «равенство сторон» (см. A. and Others v. the United Kingdom [GC], no. 3455/05, § 203-04, ECHR 2009, с дальнейшими ссылками). Кроме того, хотя статья 5 § 4 Конвенции не предусматривает обязательство рассматривать каждый аргумент, приведенный задержанным, судья, рассматривающий аргументы против предварительного заключения, должен принять во внимание конкретные факты, упомянутые задержанным, и может поставить под сомнение существование условий, необходимых для «законности», для целей Конвенции, лишения свободы (см. Nikolova v. Bulgaria [GC], no. 31195/96, § 61, ECHR 1999-II). 142. Статья 5 § 4 как таковая не гарантирует право на обжалование решения суда о заключении под стражу или о продлении содержания под стражей, и не обязывает государство вводить второй уровень юрисдикции для рассмотрения ходатайств об освобождении, но вмешательство судебного органа, по меньшей мере, на одном уровне юрисдикции, должно соответствовать гарантиям, установленным в статье 5 § 4. Если национальное законодательство предусматривает систему обжалования, апелляционный орган также должен соответствовать статье 5 § 4 (см. Farhad Aliyev, упомянутое выше, § 204, с последующими ссылками). В настоящем деле, решения о заключении заявителя под стражу и о продлении его содержания под стражей, а также решения в отношении его ходатайств об освобождении из-под стражи, принимались судами на двух уровнях юрисдикции, а именно Насиминским районным судом, действовавшим в качестве суда первой инстанции, и Бакинским апелляционным судом, действовавшим в качестве суда апелляционной инстанции. 143. Как отмечалось выше Суд, в настоящем деле национальные суды не проверили обоснованность подозрений, лежащих в основе ареста заявителя (см. параграф 129 выше). В своих решениях об отклонении жалоб заявителя как необоснованных национальные суды ограничились дословным повторением письменных доводов обвинения и короткими, расплывчатыми и стереотипными формулировками. По сути дела, национальные суды всего лишь автоматически поддержали доводы обвинения, и поэтому нельзя считать, что они провели добросовестный пересмотр «законности» задержания заявителя. Это противоречит не только требованиям статьи 5 § 4, но также требованиям национального права, как оно было интерпретировано и разъяснено Пленумом Верховного Суда (см. параграфы 79-80 выше). 144. Вышеизложенных соображений достаточно для того, чтобы Суд пришел к выводу, что заявителю не было предоставлено надлежащее судебное рассмотрение законности его задержания. Соответственно, была нарушена статья 5 § 4 Конвенции. III. ЗАЯВЛЕННОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 18 КОНВЕНЦИИ В СОВОКУПНОСТИ СО СТАТЬЕЙ 5 КОНВЕНЦИИ 142. Заявитель жаловался, в соответствии со статьей 18 Конвенции, что его права по Конвенции были ограничены для иных целей, нежели те, которые предусмотрены Конвенцией. В частности, его арест и содержание под стражей имели целью наказать его за критику правительства, заставить его прекратить свою деятельность в качестве активиста НПО и правозащитника, а также предостеречь других от занятий такой деятельностью и парализовать гражданское общество в стране. Статья 18 гласит: «Ограничения, допускаемые в настоящей Конвенции в отношении указанных прав и свобод, не должны применяться для иных целей, нежели те, для которых они были предусмотрены». A. Приемлемость 146. Суд отмечает, что данная жалоба не является явно необоснованной по смыслу статьи 35 § 3 (а) Конвенции и не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям. Поэтому она должна быть признана приемлемой. B. Существо дела 1. Аргументы сторон (a) Заявитель 147. Заявитель утверждал, что ограничения в настоящем деле были направлены на то, чтобы наказать его и заставить замолчать, тем самым нейтрализовав его в качестве правозащитника и вынудив его прекратить свою деятельность в области прав человека. Он утверждал, что совокупности доказательств в настоящем деле достаточно, чтобы опровергнуть общее предположение, что государственные органы действовали добросовестно. Факты дела убедительно доказывают, что истинная цель властей отличалась от заявленной. 148. Заявитель утверждал, что он был ярым критиком правительства, и что его деятельность была направлена то, чтобы призвать правительство к ответу за нарушения прав человека. Он также занимался организацией правозащитных кампаний, призывающих к улучшению общей ситуации, в частности, в отношении защиты прав политических заключенных. Его деятельность оказывала непосредственное влияние на общественность, способствовала повышению информированности о политически мотивированных преследованиях и разоблачению нарушений основных прав и свобод, таких как свобода слова, свобода объединений, право собственности, и других вопросов, непосредственно затрагивающих общество. 149. Заявитель утверждал, что время его задержания указывает на то, что оно было связано не только с его общей деятельностью в качестве правозащитника, но и с его ролью основного докладчика на мероприятии ПАСЕ 24 июня 2014 года, где он рассказал о проблемах в области прав человека в Азербайджане. Кроме того, задержание заявителя и обвинения против него нельзя рассматривать изолированно. Это было частью целенаправленной репрессивной кампании против правозащитников и НПО, которая включала уничижительные публичные заявления различных высокопоставленных должностных лиц. Публичная поддержка целым рядом государственных должностных лиц его преследования и преследования других активистов свидетельствует о том, что меры, принимаемые властями, имели политические мотивы. Государственные чиновники высшего ранга неоднократно называли все НПО, получающие гранты из-за рубежа, предателями и «пятой колонной». 150. В этом контексте важно также учитывать, что, до начала волны арестов правозащитников, в законодательство об НПО был внесен целый ряд ограничительных поправок, фактически препятствующих эффективному функционированию НПО в стране. (b) Правительство 151. Правительство утверждало, что, подобно утверждениям заявителей в делах Khodorkovskiy v. Russia (no. 5829/04, 31 May 2011) и Khodorkovskiy and Lebedev v. Russia (nos. 11082/06 and 13772/05, 25 July 2013), утверждения заявителя в настоящем деле были слишком общими и широкомасштабными. Он не жаловался на единичный инцидент, но пытался показать, что весь правовой механизм государства-ответчика является изначально неправильным, и что с начала и до конца власти действовали недобросовестно и демонстрировали явное пренебрежение к Конвенции. По сути, заявитель пытался убедить Суд, что все аспекты его дела противоречат Конвенции, и, следовательно, уголовное разбирательство против него было неправомерным. Это – очень серьезное утверждение, так как оно опровергает общую презумпцию добросовестности органов государственной власти и требует особенно весомых доказательств в свою поддержку. Ни одно из обвинений в адрес заявителя не было политическим. Он не был лидером оппозиции или государственным должностным лицом. Деяния, которые вменялись заявителю, не были связаны с его участием в политической жизни, реальным или мнимым – он был привлечен к ответственности за общеуголовные преступления, такие как уклонение от уплаты налогов, мошенничество и так далее. Правительство утверждало, что ограничения, наложенные властями в настоящем деле в соответствии со статьей 5 Конвенции, не преследовали никаких целей, кроме целей, предусмотренных этим положением, и были направлены исключительно на надлежащее расследование тяжких преступлений, предположительно совершенных заявителем. (c) Третьи лица 152. Материалы, представленные третьими лицами и относящиеся к жалобам в соответствии со статьями 5 и 18 Конвенции, кратко изложены в параграфах 99-113 выше. 2. Оценка Суда 153. Суд подчеркивает, что статья 18 Конвенции не имеет самостоятельной роли. Она может применяться только в совокупности с другими статьями Конвенции (см. Gusinskiy v. Russia, no. 70276/01, § 75, ECHR 2004-IV). Как Суд уже установил ранее в своем прецедентном праве, вся структура Конвенции основывается на общем предположении, что государственные органы в государствах-членах действуют добросовестно. На самом деле, любая публичная политика или индивидуальная мера может иметь «скрытый подтекст», и презумпция добросовестности может быть оспорена. Тем не менее, заявитель, утверждая, что его права и свободы были ограничены по ненадлежащей причине, должен был убедительно показать, что истинная цель властей отличалась от заявленной цели или цели, которая разумно следовала из контекста. Простого подозрения, что власти использовали свои полномочия для иных целей, нежели те, которые определены в Конвенции, недостаточно для того, чтобы доказать нарушение статьи 18 (см. Khodorkovskiy, упомянутое выше, § 255). 154. Если выдвигается обвинение в соответствии со статьей 18 Конвенции, Суд использует очень строгий стандарт доказывания. Как следствие, нарушение этого положения Конвенции было установлено лишь в нескольких делах. Так, в деле Gusinskiy (упомянутом выше, §§ 73-78), Суд признал, что свобода заявителя была ограничена, в частности, для целей, отличных от упомянутых в статье 5. Суд основывал свои выводы на подписанном соглашении между задержанным и Федеральным министром по делам печати, из которого следовало, что содержание заявителя под стражей было использовано для того, чтобы заставить его продать свою медиа-компанию государству. В деле Cebotari v. Moldova (no. 35615/06, §§ 46 и далее, 13 November 2007) Суд установил нарушение статьи 18 Конвенции, поскольку в этом деле арест заявителя был явно связан с заявлением, находящимся на рассмотрении Суда. В деле Lutsenko v. Ukraine (no. 6492/11, §§ 108-09, 3 July 2012) органы обвинения, ходатайствовавшие об аресте заявителя, явно указали, что одним из оснований для ареста заявителя является его общение со средствами массовой информации; эти аргументы явно демонстрировали, что арест заявителя был попыткой наказать его за публичное выражение несогласия с выдвинутыми против него обвинениями. В деле Tymoshenko v. Ukraine (no. 49872/11, § 299, 30 April 2013) власти официально заявили, что фактической целью задержания было наказание заявителя за неуважение к суду, которое, как утверждалось, она продемонстрировала во время судебного разбирательства. Кроме того, обстоятельства дел Lutsenko и Tymoshenko были схожими, поскольку обоим заявителям, которые являлись бывшими высокопоставленными правительственными должностными лицами и лидерами оппозиционных партий, были, вскоре после смены власти, предъявлены обвинения в превышении должностных полномочий, а действия властей в их отношении рассматривались общественностью как часть политически мотивированного преследования лидеров оппозиции в Украине. Тем не менее, в обоих делах Суд решил рассмотреть этот вопрос отдельно от общего контекста якобы политически мотивированного преследования, потому что в каждом из дел можно было выявить другие специфические черты (описанные выше), на основании которых было установлено нарушение статьи 18 (см. Lutsenko, упомянутое выше, § 108, и Tymoshenko, упомянутое выше, § 296 и 298-99). В деле Ilgar Mammadov (упомянутом выше, §§ 142-43), Суд пришел к выводу, что стандарт доказывания был удовлетворен, потому что совокупность соответствующих фактов в этом деле ясно показывала, что фактической целью принятых властями мер было заставить заявителя молчать, а также наказать его за критику правительства и попытки распространять достоверную, по его мнению, информацию, которую правительство пыталось утаить. 151. Суд отмечает, что задержание и судебное преследование заявителя, а также других правозащитников и критиков правительства, стали предметом серьезной международной критики. Тем не менее, как ранее отмечал Европейский Суд, политический процесс и судебный процесс принципиально различаются, и, следовательно, он должен основывать свое решение на «доказательствах в юридическом смысле» и своей собственной оценке конкретных относящихся к делу фактов (см., с соответствующими изменениями, Khodorkovskiy, упомянутое выше, § 259). Суд считает, что обстоятельства данного дела свидетельствуют о том, что арест и содержание заявителя под стражей имели характерные черты, позволяющие Суду проанализировать ситуацию независимо от различных мнений, высказанных в связи с этим делом. 156. Суд установил выше, что обвинения против заявителя не были основаны на «обоснованном подозрении» по смыслу статьи 5 § 1 (c) Конвенции (в отличие от Khodorkovskiy, упомянутого выше, § 258, сравните также с Lutsenko, упомянутым выше, § 108, и Ilgar Mammadov, упомянутым выше, § 141). Власти не продемонстрировали, что факты, использованные против заявителя, могли, на законных основаниях, породить серьезные уголовные обвинения, и что дело против него имело «здоровое ядро» (в отличие от Khodorkovskiy and Lebedev, упомянутого выше, § 908). Как было отмечено выше, заявитель обвинялся в совершении тяжких уголовных преступлений, основные составляющие элементы которых не вытекали из существующих фактов. 157. Таким образом, из этих рассуждений можно сделать вывод, что власти в настоящем деле действовали недобросовестно. Тем не менее, этого вывода самого по себе недостаточно для установления нарушения статьи 18, и Суду еще предстоит выяснить, существуют ли доказательства того, что действия властей были на самом деле основаны на ненадлежащих мотивах. 158. Суд считает, что, в зависимости от обстоятельств дела, наличие ненадлежащих мотивов не всегда может быть доказано на основании конкретной инкриминирующей части доказательств, которая ясно указывает на фактические мотивы (например, письменный документ, как и в деле Gusinskiy), или конкретного единичного случая. Суд считает, что в настоящем деле, как и в деле Ilgar Mammadov (упомянутом выше), может быть в достаточной степени установлено, что доказательство ненадлежащих мотивов следует из сочетания соответствующих фактов в конкретном деле. В частности, Суд отмечает следующее. 159. Во-первых, общие обстоятельства, которые Суд принял во внимание при оценке жалобы в соответствии со статьей 5 § 1 (см. параграф 120 выше), равно актуальны в контексте настоящей жалобы. По мнению Суда, общий контекст все более жесткого и ограничительного законодательного регулирования деятельности и финансирования НПО не может игнорироваться в деле, подобном настоящему, когда активист НПО подвергся преследованиям за предполагаемое несоблюдение юридических формальностей административного характера при осуществлении своей деятельности. 160. Во-вторых, Суд принимает к сведению многочисленные заявления высокопоставленных должностных лиц и статьи, опубликованные в про-правительственных СМИ, где местные НПО и их руководителей, включая заявителя, неоднократно называли «пятой колонной», действующей в иностранных интересах, предателями нации, иностранными агентами, и так далее (см. параграфы 35-42 выше). Они подверглись резкой критике за создание отрицательного образа страны за рубежом путем информирования о ситуации в области прав человека в стране. Эти негативные заявления касались не просто нарушения правозащитниками национального законодательства относительно НПО и грантов, но их деятельности в целом. 161. В-третьих, ситуация заявителя не может рассматриваться изолированно. Ряд известных правозащитников, которые сотрудничали с международными правозащитными организациями, в том числе и в первую очередь Советом Европы, также были арестованы и обвинены в совершении тяжких уголовных преступлений, влекущих за собой длительное тюремное заключение. Эти факты, взятые в совокупности с вышеупомянутыми заявлениями государственных должностных лиц, поддерживают аргументы заявителя и третьих лиц о том, что его арест и задержание были частью более крупной кампании по «травле правозащитников в Азербайджане, которая активизировалась в течение лета 2014 года» (см. параграф 104 выше). 162. Совокупность вышеуказанных обстоятельств указывает на то, что фактическая цель оспариваемых мер состояла в том, чтобы заставить заявителя молчать и наказать его за деятельность в области прав человека. В свете этих соображений, Суд приходит к выводу, что свобода заявителя была ограничена с иной целью, нежели его доставка в компетентный судебный орган по обоснованному подозрению в совершении преступления, как это предусмотрено статьей 5 § 1 (c) Конвенции. 163. Суд считает это достаточным основанием для установления нарушения статьи 18 Конвенции в совокупности со статьей 5. IV. ЗАЯВЛЕННОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 11 КОНВЕНЦИИ 164. Заявитель также жаловался, в соответствии со статьей 11, что его право на свободу объединений было нарушено, поскольку его арест и задержание были направлены на то, чтобы он прекратил свою деятельность как активист НПО. Статья 11 Конвенции гласит: «1. Каждый имеет право на свободу мирных собраний и на свободу объединения с другими, включая право создавать профессиональные союзы и вступать в таковые для защиты своих интересов. 2. Осуществление этих прав не подлежит никаким ограничениям, кроме тех, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности или защиты прав и свобод других лиц. Настоящая статья не препятствует введению законных ограничений на осуществление этих прав лицами, входящими в состав вооруженных сил, полиции или административных органов государства». A. Аргументы сторон 1. Правительство 165. Что касается приемлемости жалобы, Правительство утверждало, что заявитель не поднимал вопрос о предполагаемом нарушении его прав в соответствии со статьей 11 Конвенции в национальных судах, и, следовательно, эта жалоба должна быть признана неприемлемой по причине неисчерпания внутренних средств правовой защиты. 166. Что касается существа жалобы, Правительство признало, что арест заявителя был связан с его предполагаемой незаконной деятельностью в качестве «члена НПО», и что, следовательно, имело место вмешательство в права заявителя, гарантируемые статьей 11 Конвенции. Однако такое вмешательство было предусмотрено соответствующими положениями Уголовного кодекса; оно преследовало законные цели общественной безопасности, предотвращения беспорядков и защиты прав других лиц, а также было необходимо в демократическом обществе, поскольку финансовая и денежно-кредитная политика являются одной из основных функций государства, и деятельность НПО не может служить прикрытием для незаконных финансовых операций и уклонения от уплаты налогов. 2. Заявитель 167. В отношении приемлемости жалобы, заявитель утверждал, что, хотя он не ссылался прямо на статью 11 Конвенции в национальных судах, он утверждал в своих жалобах, что его содержание под стражей представляло собой наказание за участие в деятельности, защищенной Конституцией. 168. В отношении существа жалобы, заявитель утверждал, что его задержание представляло собой вмешательство в его права в соответствии со статьей 11 § 1 Конвенции, и что это вмешательство не было оправдано в соответствии со статьей 11 § 2 Конвенции. B. Оценка Суда 169. В отношении возражения Правительства о неисчерпании внутренних средств правовой защиты, Суд отмечает специфический характер настоящей жалобы, в которой заявитель утверждал, что, помимо нарушения статей 5 и 18 Конвенции, его задержание представляло собой нарушение статьи 11 в фактическом контексте конкретного дела. Суд отмечает, что заявитель обжаловал в национальных судах законность и обоснованность его содержания под стражей и исчерпал средства правовой защиты, имеющиеся в этом отношении. Правительство не уточнило, какие другие средства правовой защиты, способные обеспечить возмещение в отношении обжалуемых вопросов, были доступны заявителю. По этим причинам, Суд отклоняет возражение Правительства и приходит к выводу, что данная жалоба связана с жалобами, рассмотренными выше, и поэтому также должна быть признана приемлемой. 170. Тем не менее, принимая во внимание свои выводы в соответствии со статьей 5 §§ 1 и 4 Конвенции и статьей 18 Конвенции, а также тот факт, что отдельное заявление об отказе властей зарегистрировать НПО заявителя находится на рассмотрении Суда (заявление № 27309/14), Суд считает, что нет необходимости рассматривать вопрос, была ли нарушена статья 11 Конвенции в настоящем деле. V. ЗАЯВЛЕННОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 34 КОНВЕНЦИИ 169. В январе 2015 года заявитель представил новую жалобу, утверждая, что приостановление действия лицензии его представителя на занятие юридической практикой и невозможность встреч со своим представителем в тюрьме составили нарушение его права на подачу индивидуальной жалобы в соответствии со статьей 34 Конвенции, которая гласит: «Суд может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц, которые утверждают, что явились жертвами нарушения одной из Высоких Договаривающихся Сторон их прав, признанных в настоящей Конвенции или в Протоколах к ней. Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению этого права». A. Аргументы сторон 1. Заявитель 172. Заявитель поддержал свою жалобу, указав, что приостановление действия лицензии его представителя на занятие юридической практикой было политически мотивированным. Цель этой меры состояла в том, чтобы препятствовать деятельности г-на Багирова в качестве независимого адвоката, и эта мера является частью общей кампании по уничтожению гражданского общества в стране. 173. Заявитель также утверждал, что его представителю было отказано в разрешении встретиться с ним в тюрьме. Невозможность для заявителя встретиться со своим представителем составило нарушение эффективного осуществления его права на подачу индивидуальной жалобы в соответствии со статьей 34 Конвенции. Заявитель также утверждал, что его представитель представил Суду и национальным органам документы, подтверждающие его полномочия. 2. Правительство 174. Правительство утверждало, что право заявителя на подачу индивидуальной жалобы в соответствии со статьей 34 не было нарушено. Они отметили, что приостановление действия лицензии представителя заявителя на занятие юридической практикой не было связано с какими-либо заявлениями представителя в данном разбирательстве. 175. В отношении невозможности для заявителя встретиться со своим представителем в тюрьме, Правительство заявило, что представитель заявителя не представил Суду и тюремным властям документы, подтверждающие его полномочия. Они также утверждали, что при рассмотрении утверждений заявителя о том, что его право на индивидуальную жалобу было нарушено, следует принять во внимание тот факт, что представитель заявителя имел возможность представить Суду очень подробные и объемные замечания. Наконец, Правительство отметило, что, хотя действие лицензии г-на Багирова было приостановлено 10 декабря 2014 года, ему не было запрещено представлять интересы заявителя в Суде. Этот факт подтверждает, что у властей не было ни малейшего намерения препятствовать эффективному осуществлению заявителем его права на подачу индивидуальной жалобы в соответствии со статьей 34 Конвенции. B. Оценка Суда 176. В соответствии с прецедентной практикой Европейского Суда, жалоба по статье 34 Конвенции носит процессуальный характер и поэтому не порождает каких-либо вопросов о приемлемости в соответствии с Конвенцией (см. Ergi v. Turkey, 28 July 1998, § 105, Reports 1998-IV, и Cooke v. Austria, no. 25878/94, § 46, 8 February 2000). 177. Для эффективного функционирования системы индивидуальных жалоб, предусмотренной статьей 34 Конвенции, крайне важно, чтобы заявители или потенциальные заявители имели возможность свободно общаться с Судом, не подвергаясь любым формам давления со стороны властей, направленным на то, чтобы заставить их отозвать или изменить свои жалобы (см. Akdivar and Others v. Turkey, 16 September 1996, § 105, Reports 1996-IV, и Kurt v. Turkey, 25 May 1998, § 159, Reports 1998-III). В этом контексте, «любые формы давления» включают в себя не только прямое принуждение и явные акты запугивания, но и другие ненадлежащие непрямые действия или утверждения, имеющие целью разубедить или отговорить заявителей поддерживать их жалобы по Конвенции, или оказывающие «сдерживающее влияние» на заявителей и их представителей в отношении осуществления права на подачу индивидуальной жалобы (см. Kurt, упомянутое выше, §§ 160 and 164; Tanrikulu v. Turkey [GC], no. 23763/94, § 130, ECHR 1999-IV; и Fedotova v. Russia, no. 73225/01, § 48, 13 April 2006). 178. Тот факт, что лицо смогло добиться рассмотрения своей жалобы, не препятствует возникновению проблем в соответствии со статьей 34. Если действия Правительства затрудняют осуществление лицом его права на подачу жалобы, это равносильно «вмешательству» в его права в соответствии со статьей 34 (см. Akdivar and Others, упомянутое выше, § 105). Намерения или причины, лежащие в основе действия или бездействия, о котором идет речь, имеют мало значения для рассмотрения вопроса о соответствии статье 34 Конвенции; важно то, соответствует ли ситуация, возникшая в результате действия или бездействия властей, статье 34 (см. Paladi v. Moldova [GC], no. 39806/05, § 87, 10 March 2009). Кроме того, Суд должен оценить уязвимость заявителя и риск попадания его под влияние властей. Положение заявителя может быть особенно уязвимым, если он содержится под стражей с ограниченными контактами с семьей и внешним миром (см. Cotlel v. Romania, no. 38565/97, § 71, 3 June 2003). 179. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Суд отмечает, в первую очередь, что заявитель подал две жалобы в соответствии со статьей 34 Конвенции. Во-первых, он жаловался, что приостановление лицензии его представителя на занятие юридической практикой было связано с участием последнего в правозащитной деятельности в качестве независимого адвоката. Во-вторых, он жаловался, что невозможность встретиться со своим представителем в тюрьме была равносильна нарушению обязательства государства-ответчика не препятствовать эффективному осуществлению его права на подачу индивидуальной жалобы. Суд сначала рассмотрит последнюю из жалоб. 180. В настоящем деле не оспаривается, что после приостановления действия лицензии на занятие юридической практикой 10 декабря 2014 года, г-ну Багирову было отказано во встрече с заявителем. В этой связи, Суд отмечает, в первую очередь, что, хотя Правительство утверждало, что г-н Багиров не представил Суду и национальным властям документы, подтверждающие его полномочия, из документов в материалах дела видно, что 8 октября 2014 заявитель подписал доверенность, являющуюся частью формы заявления, копия которой была передана Правительству Судом при уведомлении о данном заявлении. В отношении утверждения, что г-н Багиров не представил национальным органам документы, подтверждающие его полномочия, Суд отмечает, что, когда национальные власти отказали ему в разрешении на встречу с заявителем, они ссылались не на отсутствие доверенности, а на приостановление действия его лицензии на занятие юридической практикой 10 декабря 2014 года (см. параграф 49 выше). 181. Таким образом, Суд должен решить вопрос, может ли тот факт, что тюремные власти препятствовали общению между заявителем и его представителем на том основании, что действие лицензии г-на Багирова на занятие юридической практикой было приостановлено, рассматриваться как нарушение государством-ответчиком его обязательства не препятствовать эффективному осуществлению права на подачу жалобы в соответствии со статьей 34 Конвенции. 182. В этой связи, Суд отмечает, что в прошлом он уже признавал нарушение права на подачу жалобы в соответствии со статьей 34 Конвенции в делах, когда заявитель, находящийся в заключении, не имел возможности свободно общаться со своим представителем в Суде. В частности, Суд пришел к выводу, что статья 34 Конвенции была нарушена, когда заявитель не мог обсудить со своим представителем вопросы касательно заявления, поданного в Суд, без стеклянной перегородки (см. Cebotari, упомянутое выше, §§ 58-68, 13 ноября 2007 года), когда заявитель не мог связаться со своим представителем в Суде во время пребывания в больнице (см. Shtukaturov v. Russia, no. 44009/05, § 140, ECHR 2008), и когда контакты заявителя с его представителем в Суде были ограничены на том основании, что представитель не был профессиональным адвокатом и не принадлежал к какой-либо ассоциации адвокатов (см. Zakharkin v. Russia, no. 1555/04, §§ 152-60, 10 June 2010). Однако Суд признал, что для получения доступа к задержанному от представителя может требоваться соблюдение определенных формальных требований, например, из соображений безопасности или в целях предотвращения сговора или каких-либо действий, направленных на препятствование следствию или отправлению правосудия (см. Melnikov v. Russia, no. 23610/03, § 96, 14 January 2010). В то же время, чрезмерные формальности в таких вопросах, которые могут, фактически, помешать заявителю эффективно осуществлять свое право на подачу индивидуальной жалобы, были признаны неприемлемыми. Напротив, в случаях, когда формальности были легко выполнимыми, вопросы в соответствии со статьей 34 не возникали (см. Lebedev v. Russia, no. 4493/04, § 119, 25 October 2007). 183. Суд отмечает, что в настоящем деле, хотя было ясно, что просьба г-на Багирова о встрече с заявителем была связана с рассмотрением дела заявителя в Суде (см. параграф 47 выше), национальные власти не разрешили эту встречу. Единственная озвученная причина отказа разрешить представителю встретиться с заявителем состояла в том, что действие его лицензии на занятие юридической практикой было приостановлено 10 декабря 2014 года (см. параграф 49 выше). Тем не менее, Суд отмечает, что приостановление действия лицензии г-на Багирова, которое, в соответствии с национальным законодательством, не позволяло ему представлять заявителя во внутреннем уголовном разбирательстве, не может быть истолковано как мера, ограничивающая его право представлять заявителя в Суде. Поскольку, в соответствии с правилом 36 § 4 (а) Регламента Суда, разрешение представлять заявителя может быть дано лицу, не являющемуся адвокатом, Договаривающиеся государства должны обеспечить, чтобы представители, не являющиеся адвокатами, могли посещать заключенных, которые подали или намереваются подать заявление в Суд, на тех же условиях, что и адвокаты (см. Zakharkin, упомянутое выше, § 157). 184. Суд далее отмечает, что, хотя национальное законодательство не предусматривает каких-либо специальных правил, касающихся встреч заключенных со своими представителями в Европейском Суде, оно не ограничивает такие встречи только встречами с профессиональными адвокатами, принадлежащими к ассоциации адвокатов. В частности, соответствующее национальное законодательство конкретно предусматривает, что задержанные также имеют право встречаться с другими лицами, помимо адвокатов, которые имеют право оказывать им правовую помощь (см. параграф 77 выше). 185. В отношении аргумента Правительства о том, что представитель заявителя имел возможность представить Суду очень подробные и объемные замечания, и что этот факт следует принимать во внимание при рассмотрении жалобы, Суд отмечает, что невыполнение государством-ответчиком его процедурного обязательства в соответствии со статьей 34 Конвенции не обязательно требует, чтобы предполагаемое вмешательство на самом деле ограничивало, или оказывало какое-либо заметное влияние на осуществление права на подачу индивидуальной жалобы. Процессуальные обязательства Договаривающейся Стороны в соответствии со статьями 34 и 38 Конвенции должны быть выполнены независимо от возможного исхода судебного разбирательства, и таким образом, чтобы избежать какого-либо фактического или потенциального сдерживающего влияния на заявителей или их представителей (см. Janowiec and Others v. Russia [GC], nos. 55508/07 and 29520/09, § 209, ECHR 2013). 186. В свете вышеизложенного, Суд считает, что государство-ответчик не выполнило свои обязательства в соответствии со статьей 34 Конвенции. 187. В свете этого заключения, и предвосхищая любые вопросы, которые могут возникнуть в связи с заявлением № 28198/15, поданным самим г-ном Багировым в отношении приостановления действия его лицензии на занятие юридической практикой, Суд считает, что нет необходимости дополнительно рассматривать довод заявителя о том, что приостановление действия лицензии г-на Багирова было частью общей кампании против адвокатов и активистов, работающих в области прав человека. VI. ПРИМЕНЕНИЕ СТАТЬИ 41 КОНВЕНЦИИ 188. Статья 41 Конвенции гласит: «Если Суд решает, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне». A. Компенсация вреда 189. Заявитель потребовал выплатить ему 10000 евро (EUR) в качестве компенсации потерянного дохода от трех проектов, финансируемых за счет грантов, полученных незадолго до его ареста, а также 2274,61 манатов в качестве компенсации расходов, понесенных его семьей в связи с покупкой продуктов, которые посылались ему во время пребывания в местах лишения свободы. 190. Заявитель также потребовал выплатить ему 20000 евро в качестве компенсации нематериального вреда, связанного с серьезными психическими страданиями, которые были вызваны произвольными и незаконными действиями национальных властей. 191. Правительство оспорило требование о компенсации материального вреда как необоснованное по причине отсутствия причинно-следственной связи с заявленными нарушениями. Они также оспорили требование о компенсации нематериального вреда, отметив, что элемент страдания неизбежно присущ лишению свободы. 192. Что касается требований в отношении расходов, связанных с продовольственными посылками, Суд не усматривает никакой причинно-следственной связи между нарушениями и понесенными расходами; поэтому он отклоняет эту часть требований. 193. В отношении требования относительно потери дохода, Суд отмечает, что заявитель представил ряд документов в поддержку этого требования. Тем не менее, представленной информации и материалов недостаточно для точного расчета различных элементов заявленного вреда. Однако на основании этих материалов Суд признает, что, по причине необоснованного задержания, заявитель потерял ряд возможностей, что оправдывает назначение компенсации в настоящем деле (сравните, с соответствующими изменениями, с Lechner and Hess v. Austria, 23 April § 64, Series A no. 118; Martins Moreira v. Portugal, 26 October §§ 65-67, Series A no. 143; и Schuth v. Germany (компенсация), no. 1620/03, §§ 23-24, 28 June 2012). 194. Кроме того, Суд считает, что заявителю был причинен нематериальный вред, который не может быть компенсирован исключительно признанием нарушения, и, следовательно, ему должна быть присуждена компенсация. 195. Поскольку упомянутые выше факторы не поддаются точной количественной оценке, Суд оценил оба требования в целом и, в соответствии с требованиями статьи 41, на справедливой основе. Суд присуждает заявителю общую сумму 25 000 евро в качестве компенсации как материального, так и нематериального вреда. B. Компенсация затрат и расходов 196. Заявитель также потребовал выплатить ему 1400 AZN в качестве компенсации затрат и расходов, понесенных в национальных судах, 5000 EUR в качестве компенсации затрат и расходов, понесенных в Суде (включая 3000 EUR за юридические услуги г-на К. Багирова и 2000 EUR за юридические услуги г-жи Р. Ремезайте), 381,9 AZN в качестве компенсации нотариальных сборов и почтовых расходов, и 1273 EUR в качестве компенсации оплаты услуг переводчиков. 197. Правительство утверждало, что требования в отношении судебных издержек не были надлежащим образом подтверждены соответствующими документами и являются чрезмерными. Они также утверждали, что документы, представленные в обоснование требований относительно компенсации затрат на перевод, являются недостоверными. 198. В соответствии с прецедентным правом Суда, заявитель имеет право на возмещение затрат и расходов только в той мере, в какой было показано, что они действительно были понесены, были обязательными и разумными. В настоящем деле, принимая во внимание имеющиеся в его распоряжении документы и вышеуказанные критерии, Суд отклоняет требование в отношении компенсации нотариальных сборов и почтовых расходов по причине отсутствия надлежащего обоснования и подробной сметы, и считает разумным присудить заявителю 1175 евро в качестве компенсации судебных расходов, понесенных в национальных судах, а также в полной мере удовлетворить требования относительно компенсации расходов и издержек, понесенных в Суде, а также затрат на перевод. Соответственно, в общей сложности Суд присуждает заявителю компенсацию в размере 7448 евро по всем пунктам. C. Пеня 199. Суд считает разумным, что пеня должна быть основана на предельной кредитной ставке Европейского центрального банка с добавлением трех процентных пунктов.
ПО ЭТИМ ОСНОВАНИЯМ, СУД ЕДИНОГЛАСНО
1. Объявляет жалобу приемлемой; 2. Постановляет, что была нарушена статья 5 § 1 Конвенции; 3. Постановляет, что нет необходимости рассматривать жалобу по статье 5 § 3 Конвенции; 4. Постановляет, что была нарушена статья 5 § 4 Конвенции; 5. Постановляет, что была нарушена статья 18 Конвенции в совокупности со статьей 5 Конвенции; 6. Постановляет, что нет необходимости рассматривать жалобу по статье 11 Конвенции; 7. Постановляет, что государство-ответчик не выполнило свои обязательства в соответствии со статьей 34 Конвенции; 8. Постановляет: 9. (a) государство-ответчик должно выплатить заявителю, в течение трех месяцев с даты, когда это решение станет окончательным в соответствии со статьей 44 § 2 Конвенции, следующие суммы, в переводе в валюту государства-ответчика по курсу, действующему на день выплаты; (i) 25000 (двадцать пять тысяч) евро, с добавлением любых налогов, которые могут быть начислены на эту сумму, в качестве компенсации материального и нематериального вреда; (ii) 7448 (семь тысяч четыреста сорок восемь) евро, с добавлением любых налогов, которые могут быть начислены на эту сумму, в качестве компенсации расходов и издержек; (b) с момента истечения вышеупомянутых трех месяцев до выплаты, на вышеуказанную сумму начисляется пеня, равная предельной кредитной ставке Европейского центрального банка в этот период с добавлением трех процентных пунктов; 9. Отклоняет оставшуюся часть требований заявителя относительно компенсации. Составлено на английском языке и провозглашено в письменном виде 17 марта 2016 года, в соответствии с правилом 77 §§ 2 и 3 Регламента Суда. Клаудия Вестердийк Ангелика Нуссбергер Секретарь Председатель
