Зміст
Источник: https://openrussia.org/post/view/14834/
Европейский суд по правам человека 5 января 2016 года вынес решение “Фрумкин против России” (Frumkin v. Russia, no. 74568/12, § …, ECHR 2016, 5 January 2016), признав нарушение статьи 11 Конвенции в части необеспечения органами власти прохождение мирного собрания на Болотной площади; статьи 11 Конвенции относительно задержания, содержания под стражей и административного наказания заявителя, статьи 5 § 1 Конвенции и статьи 6 §§ 1 и 3 (d) Конвенции. Суд присудил уомпенсацию в размере 25 000 евро в счет овзмещения нематениального вреда и 7 000 евро в счет возмещения затрат и расходов. Заявитель был представлен юристами компании EHRAC/Правозащитного центра «Мемориал», неправительственных организаций с офисами в Москве и Лондоне.
Факты
3 апреля 2012 года пять человек (г-н И. Бакиров, г-н С. Давидис, г-жа Е. Лукьянова, г-жа Н. Митюшкина и г-н С. Удальцов) подали уведомление о проведении демонстрации на имя мэра г. Москвы. Марш, состоящий примерно из 5000 участников, должен был начаться в 16 часов 6 мая 2012 года от Триумфальной площади, после чего следовал митинг на Манежной площади, который должен был закончиться в 20 часов. Цель демонстрации была заявлена следующим образом: «в знак протеста против злоупотреблений и фальсификаций в ходе выборов в Государственную Думу и на пост Президента Российской Федерации, а также с целью потребовать проведения честных выборов, уважения к правам человека, верховенству права и соблюдения международных обязательств Российской Федерации». 26 апреля 2012 года Руководитель Департамента региональной безопасности г. Москвы, г-н А. Майоров сообщил организаторам, что запрашиваемый маршрут не может быть выделен из-за подготовки к параду Победы 9 мая 2012 года. Он предложил, чтобы организаторы провели марш в пределах между улицей Лужники и Фрунзенской набережной. 27 апреля 2012 года организаторы отклонили это предложение и запросили альтернативный маршрут от Калужской площади, вниз по улицам Большая Якиманка и Большая Полянка, затем – митинг на Болотной площади. Марш должен был начаться в 16 часов, и весь митинг должен был завершиться к 19.30 часам. Количество участников было определено в 5 000 человек. 3 мая 2012 года Департамент региональной безопасности г. Москвы одобрил альтернативный маршрут, отметив, что организаторы предоставили детализированный план предлагаемых мероприятий.
Марш начался 6 мая в 16.30 часов на Калужской площади. Он был направлен вниз по Якиманке мирно и без эксцессов. Явка превысила ожидания, но нет единого мнения относительно точных цифр. Официальная оценка гласит, что было 8000 участников, в то время как организаторы утверждали, что на марше было около 25 тысяч. Средства массовой информации сообщали различные данные, некоторые из них значительно превышали указанные выше цифры. Около 17 часов марш подошел к Болотной площади. Лидеры обнаружили, что расположение митинга и размещение полицейского оцепления не соответствуют договоренностям. В отличие от 4 февраля 2012 года, парк на Болотной площади был исключен из места проведения митинга, который был ограничен Болотной набережной. Оцепление из ОМОНовцев в полном защитном снаряжении не давало доступа к парку, и оно было выставлено по всему периметру зоны митинга, направляя демонстрацию на Болотную набережную. Внизу на набережной был установлен ряд металлоискателей возле входа на место проведения митинга. К тому времени сцена была возведена на дальнем конце Болотной набережной, перед ней находилось значительное количество людей. Столкнувшись с оцеплением и не получив доступ к парку, лидеры марша – г-н С. Удальцов, г-н А. Навальный, г-н Б. Немцов и г-н И. Яшин – остановились и потребовали, чтобы полиция открыла доступ к парку. По словам протестантов, они опешили от изменения ожидаемого маршрута, и не желали повернуть на Болотную набережную; поэтому они потребовали, чтобы сотрудники полиции, стоящие в оцеплении, переместили границу оцепления назад, для того, чтобы обеспечить достаточное пространство для прохода и сбора протестантов для проведения митинга.
Между 17.20 и 17.45 часами два депутата Государственной Думы, г-н Г. Гудков и г-н Д. Гудков, обращались к высокопоставленному полицейскому с тем, чтобы начать вести переговоры о расширении ограниченной зоны, и о том, чтобы перенести линию оцепления за парком, вдоль линий, которые были обговорены с организаторами. В то же время г-н В. Лукин, Уполномоченный по правам человека Российской Федерации, по просьбе полковника полиции Бирюкова, попытался убедить лидеров сидячей забастовки возобновить шествие и направиться на место проведения митинга на Болотной набережной, где была воздвигнута сцена. За это время ни один высокопоставленный сотрудник полиции или муниципальный чиновник не пришел на место сидячей акции протеста, и не состоялось никаких прямых переговоров между властями и руководителями сидячей забастовки.
6 мая 2012 года заявитель прибыл на Болотную площадь около 18 часов, чтобы принять участие в митинге. Он стоял перед сценой на Болотной набережной, в пределах района, обозначенного в качестве места проведения митинга. По словам заявителя, в период с 18 до 19 часов собрание вокруг него имело мирный характер, хотя и была ярко выраженая суматоха. Он утверждал, что он не слышал никакого заявления о прекращении митинга; он услышал приказы полиции о том, что всем необходимо разойтись, озвученные с помощью мегафона, но в общей сутолоке он не мог не уйти тотчас, и оставался в пределах согласованного с властями места проведения митинга, до 19 часов, когда он был безосновательно задержан полицией, которая разогнала демонстрацию. Заявитель отрицал, что ему были сделаны какие-либо предупреждения или приказы до того, как он был задержан. Полицейские задержали его и посадили в служебную машину, где он ждал в течение часа, прежде чем он его увезли с Болотной площади в райотдел. По мнению заявителя, во время его задержания движения транспорта не было; оно продолжало быть приостановлено. В 21.30 часов заявитель был доставлен в Красносельский райотдел г. Москвы. В полицейском участке дежурный офицер составил протокол об административном правонарушении на основании рапорта сотрудника милиции Ю., который предположительно и задержал заявителя.
В 14 часов 7 мая 2012 года заявитель был доставлен в суд, но его дело не было рассмотрено по сути. После того, как он провел день в фургоне для доставки задержанных без еды и питья, в 22.55 часа он был доставлен обратно в камеру в Красносельсский райотдел г. Москвы. Было составлено новое постановление об административном задержании заявителя, в котором указывалось, что он был задержан «с целью составления административного материала». В 8 часов утра 8 мая 2012 года заявитель предстал перед мировым судьей округа № 100 Якиманского района, который рассмотрел обвинение по сути. Заявитель просил, чтобы дело было отложено на том основании, что он был не готов к судебному слушанию после задержания; он также просил, чтобы слушание было открыто для общественности, и что два сотрудника полиции должны иметь процессуальный статус свидетелей и быть допрошены. Эти ходатайства были отклонены в целях ускорения разбирательства. Еще одно ходатайство о вызове в суд нескольких свидетелей было частично удовлетворено. Были допрошены три свидетеля защиты.
11 мая 2012 года Замоскворецкий районный суд г. Москвы рассмотрел жалобу, поданную заявителем. По ходатайству заявителя суд допросил г-жу С. в качестве свидетеля. Она показала, что в 19.46 часов 6 мая 2012 года она искала своего сына, когда она увидела, заявителя в полицейском фургоне и заговорила с ним. Она также показала, что в 21.03 часов она была на Болотной площади; место уже полностью было оцеплено, но движение не было возобновлено. Суд отклонил довод заявителя о том, что рапорт полицейского и постановление о привлечении его к ответственности противоречили дргу другу в отношении времени его задержания и подтвердил, что правильная интерпретация этих документов следующая: заявитель был задержан в 20:30 часов и арестован в полицейском участке в 21.30 часов. Суд отклонил видеозапись, представленную заявителем на том основании, что он не содержит дату и время инцидента, но обнаружил, что вина заявителя была подтверждена другими доказательствами. Он оставил в силе решение суда первой инстанции. 11 января 2013 года заместитель председателя Московского городского суда рассмотрел административное дело заявителя в порядке надзорного производства и оставил в силе вышеуказанные судебные решения.
Оценка Суда
Заявленное нарушение статьи 11 Конвенции
Заявитель жаловался на нарушение его права на свободу мирных собраний, ссылаясь на меры, принятые в отношении собрания в целом и конкретные меры, принятые против него лично. Он утверждал, что средства контроля толпы, применяемые полицией на Болотной площади, в действительности стали причиной противостояния между протестующими и полицией, и что полиция затем использовала этот инцидент как предлог для досрочного прекращения собрания и его разгона. Более того, он утверждал, что власти намеревались с самого начала подавить митинг с целью подавить желание проводить уличные протесты высказывать политическое инакомыслие. Он утверждал, что его собственноое задержание на месте проведения митинга, его предварительное заключение, и последующее осуждение за совершение административного правонарушения, были произвольными и ненужными.
Суд отмечает, что, хотя первая часть утверждений заявителя касается несколько общей ситуации, ясно, что эти общие события непосредственно повлияли на индивидуальное состояние дел заявителя и его права, гарантированные статьей 11 Конвенции. Он прибыл на место публичного мероприятия с намерением принять участие в собрании; однако, это стало невозможным, поскольку встреча была прервана и затем отменена, а основные ораторы были задержаны. Эта часть жалобы отличается от жалобы на страдания заявителя, понесенные им в результате последующего ареста и содержания под стражей, также поданную в соответствии со статьей 11 Конвенции. Таким образом, Суд выделил два аспекта жалобы заявителя, и он будет рассматривать каждый из них в отдельности.
Обязательство обеспечить мирное прохождение собрания
Суд отмечает, что применение мер безопасности в ходе публичного собрания составляет, с одной стороны, ограничение на осуществление права на свободу собраний, но, с другой стороны, оно также является частью «позитивных обязательств органов власти по обеспечению мирного проведения собрания и безопасности всех граждан» (см. прецедентную практику, процитированную в парграфе 96 выше). Он начнет свой анализ с вопроса о том, применили ли органы власти все разумные меры для обеспечения того, чтобы митинг на Болотной площади был проведен мирно. Суд отмечает, что стороны сходятся во мнениях относительно существенных обстоятельств противостояния между руководителями собрания и полицией на Малом Каменном мосту, за которым последовали насильственные столкновения, прекращение собрания и его разгон. Они также сошлись во мнениях относительно временного ограничения и последовательности событий, впоследствии установленных национальными судами, однако имеются различия в их восприятии, причинно-следственных связях и правовой интерпретации. В частности, мнения расходятся относительно того, было ли изменено санкционированное место проведения собрания, а также в том, вызвало ли поведение властей столкновения, или, по крайней мере, усугубило их, а также о том, оправдывал ли масштаб беспорядков прекращение мероприятия и его разгон.
Из материалов дела, представленных в этом случае, ясно видно, что охрана общественного порядка 6 мая 2012 года была сложной операцией по обеспечению безопасности. Суд отмечает, в частности, что план безопасности предусматривал сложный комплекс мер, которые должны были быть приняты во всем городе Москве в тот же день, из которых значительная часть была посвящена общественному собранию на Болотной площади. Беспрецедентные масштабы присутствия полиции и оборудования, задействованы для этого события, были отмечены в сообщениях СМИ, упомянутых сторонами, экспертной комиссией и свидетелями в уголовном процессе.
Суд отмечает, что хотя статья 11 Конвенции не гарантирует право устанавливать палаточный лагерь в месте по своему выбору, такие временные установки могут при определенных обстоятельствах представлять собой форму политического выражения, ограничение, которых должно соответствовать требованиям статьи 10 § 2 Конвенции (см. примеры других форм выражения взглядов в деле Steel и Others v. the United Kingdom, 23 сентября 1998 года, § 92, Reports 1998 VII; Drieman and Others v. Norway (dec), № 33678/96, 4 мая 2000 года; и Taranenko, §§ 70-71). Он напоминает, что в любом случае в этом контексте статью 10 Конвенции следует рассматривать как lex generals по отношению к статье 11, а статью 11 как lex specialis, и жалоба в соответствии со статьей 11 должна в этих обстоятельствах рассматриваться в свете статьи 10 (см. Ezelin, §§ 35 и 37). Суд примет это во внимание во время рассмотрения вопроса о пропорциональности средств, примененных в ответ на угрозу в виде наличия скрытой повестки мероприятия.
Прежде чем принять решение о роли необъявленных целей, будь то организаторов или «властей», Суд прокомментирует формальные причины для принятых решений во время организации собрания. На первый взгляд, решение о закрытии парка для проведения митинга не является само по себе враждебным или тайным по отношению к организаторам, учитывая, что ограниченная территория имела достаточную площадь для проведения собрания, даже с существенным отрывом в превышение ожидаемого числа участников. Согласно сообщению Московского областного департамента по вопросам безопасности, максимальная вместимость Болотной набережной составляет около 26 000 человек. Поэтому место было достаточно большим не только для первоначально заявленных 5000 участников, или официально зарегистрированной явке в 8000, но даже для ретроспективной оценки организаторов в 25 000. Тем не менее, организаторы оспаривали не только отсутствие доступа к парку, но, прежде всего, факт уведомления в последнюю минуту об изменении места проведения собрания, что якобы привело к недопониманию и нарушению собрания.
Организаторы, муниципальные власти и полиция обсудили расположение места проведения собрания во время рабочей встречи от 4 мая 2012 года. Организаторы утверждали, что на рабочем совещании было ясно согласовано повторить 6 мая 2012 года маршрут и формат собрания, состоявшегося 4 февраля 2012 года. Их свидетельства на этот счет не были ни подтверждены, ни опровержены со стороны должностных лиц, которые присутствовали на рабочей встрече. Во время перекрестного допроса, г-н Денисенко и г-н Шарапов заявили, что включение парка в территорию проведения митинга не было предложено и не обсуждалось. Если предположить, что последнее было правдой и никакого ясно выраженного согласия в отношении парка не было достигнуто, Суд, тем не менее, считает, что со стороны организаторов не было неразумным воспринимать его включенным по умолчанию. Во-первых, официальная граница Болотной площади включает парк, как это было подтверждено экспертами Н. и М., а также главой муниципалитета Якиманского района города Москвы. Во-вторых, парк был включен как место проведения мероприятия в предыдущем случае, этот факт признан в официальных источниках, в частности свидетелем г-ном Шараповым.
Общепризнанно, что на рабочей встрече не была предоставлена ни одна карта, и что из-за временных ограничений не была произведена разведка на месте. После рабочей встречи полиция разработала план обеспечения безопасности, и начертила свою собственную карту, в которую парк не был включен. Остается неясным, основывалась ли эта карта на их восприятии обсужденного на рабочей встрече, или же они приняли решение исключить парк позднее, принимая во внимание ожидаемое число участников и потенциальные проблемы общественного порядка. В любом случае, как план обеспечения безопасности, так и карты, используемые полицейскими, оставались внутренними документами полиции и не были предоставлены организаторам.
В то же время, другая карта места проведения собрания, которая включала парк, была опубликована на официальном сайте полиции. Происхождение карты могло быть неофициальным, как это было установлено Московским городским судом, но даже если она была основана на информации, предоставленной организаторами, а не полученной вследствие работы полиции, ее публикация пресс-службой полиции подразумевает какое-то официальное утверждение. Более того, тот факт, что карта была в свободном доступе, по крайней мере, за двадцать четыре часа до времени проведения собрания, позволил должностным лицам, ответственным за безопасность встречи, определить любые ошибки и информировать организаторов и общественность соответствующим образом. Учитывая высокий приоритет, приписываемый организации этого мероприятия, и тщательность, с которой силы безопасности исследовали каждый кусочек информации о протестной деятельности, маловероятно, что опубликованная карта неосторожно ускользнула от их внимания.
С учетом вышеизложенного, Суд пришел к выводу, что существовало, по крайней мере, молчаливое, если не выраженное, соглашение о том, что парк на Болотной площади будет являться частью места проведения собрания 6 мая 2012 года.
Оставляя за собой это заключение, Суд переходит к следующему оспариваемому вопросу: значимость сидячего протеста на Малом Каменном мосту. Суд рассмотрит причины его возникновения, степень, в которой он помешал поведению собрания, и поведение властей в этой ситуации.
Суд отмечает, что в ходе внутреннего разбирательства было дано два противоречивых объяснений относительно сидячего протеста. Лидеры собрания и участники утверждали, что это была реакция на неожиданное изменение места проведения собрания и попытка вести переговоры о проходе через парк. Это основание, в принципе, согласуется с выводом Суда о том, что размещение полицейского оцепления отличалось от ожидаемого организаторами собрания.
Тем не менее, некоторые сотрудники полиции утверждали, что лидеры сидячего протеста потребовали доступ к Большому Каменному мосту в сторону Кремля, ультиматум, который не мог быть удовлетворен. Невозможно установить, была ли такая просьба на самом деле, потому что отсутствовали другие свидетели, кроме сотрудников полиции, которые могли это слышать. С другой стороны, ряд свидетелей, не связанных с конфликтующими сторонами, подтвердили, что лидеры сидячего протеста потребовали, чтобы полиция переместила оцепление назад для того, чтобы обеспечить доступ к парку. Независимые наблюдатели из офиса Уполномоченного по правам человека, которые принимали участие в переговорах, пояснили, что протестующие, столкнувшись с проблемой слишком узкого прохода, потребовали, чтобы он был расширен. Кроме того, они обратились к полицейскому чиновнику, полковника Бирюкова, которому представитель Уполномоченного передал эту просьбу. Кроме того, наблюдатель от Общественной палаты Российской Федерации дала показания о том, что не было выдвинуто никакое требование об открытии доступа к Кремлю. Аналогичные показания были даны двумя депутатами Государственной Думы, г-ном Г. Гудковым и г-ном Д. Гудковым, которые также пытались стать посредниками в конфликте; они уточнили, что лидеры сидячего протеста настаивали на перемещении полицейского оцепления и попросили доступ к парку.
На основании этих доказательств Суд приходит к выводу, что лидеры сидячего протеста выразили требование о том, чтобы парк был открыт для проведения собрания, и что они донесли это требование до полиции.
Что касается характера сидячего протеста и степени волнений, которые он вызвал, Суд отмечает следующее. Как видно из видеозаписей, предоставленных сторонами, и это подтверждается показаниями свидетелей, сидячий протест сузил проход к Болотной площади даже в большей степени, и что это вызвало некоторое замешательство и нетерпение среди демонстрантов, стремящихся добраться до места проведения собрания. Тем не менее, те же источники дали понять, что на земле сидели только от двадцати до пятидесяти человек, сидячий протест оставался локализованным и оставил достаточно места для тех, кто хотел пройти. Нет никаких сомнений в том, что протест оставался мирным. Однако, он требовал вмешательства властей – и те, кто принимал в нем участие, открыто призвали к нему, так как оцепление не могло быть перемещено без согласия властей и соответствующих распоряжений. В связи с этим возникает вопрос о том, приняли ли органы власти на данном этапе все необходимые меры, чтобы сохранить мирный характер собрания.
Получив запрос о перемещении оцепления назад, полицейское командование должно было принять или отклонить его, или искать компромиссное решение. В полномочия Суда не входит определение того, какой маневр был наиболее подходящим вариантом для полицейского оцепления в данных обстоятельствах. Тот факт, что полиция проявила осторожность относительно возможного использования парка как площадки для палаточного лагеря, или их нежелание разрешить протестующим проследовать в направлении Кремля, или оба эти обстоятельства, не могли бы оправдать отказ разрешить доступ к парку, учитывая, что в любом случае, собрание имело достаточно места для встречи. Кардинально важным является то, что независимо от того, какой курс действий полицейские выбрали бы как наиболее правильный, они должны были взаимодействовать с лидерами сидячего протеста, чтобы сообщить о своей позиции открыто, четко и быстро.
Противостояние возле оцепления длилось от сорока пяти до пятидесяти минут, в течение значительного периода времени. Примерно с 17 до 17.15 часов организаторы обращались к сотрудникам полиции, образующим оцепление, но оказалось, что среди них не было старших полицейских, обладающих компетенцией для обсуждения этих вопросов; скорее всего, эти старшие офицеры наблюдали за собранием с некоторого расстояния за пределами оцепления. Посредники были вовлечены около 17.15 часов и переговоры продолжались, по крайней мере, до 17.45 часов. Полиция решила сначала связаться с руководителями протеста через посредника, Уполномоченного по правам человека, который должен был сказать им встать и идти к сцене. Он передал сообщение и передал ответное требование от протестующих к полиции об открытии прохода в парк. Пока неясно, ответила ли полиция на требование протестующих после первичного обмена требованиями, если да, то удалось ли Уполномоченному передать данный ответ. Тем не менее, в то же время два депутата Государственной Думы, г-н Г. Гудков и г-н Д. Гудков, участвовали в одновременных переговорах и, как утверждается, была достигнута договоренность о том, что оцепление в принципе может быть перемещено.
Оказывается, что у посредников были некоторые высокопоставленные собеседники со стороны полиции. Уполномоченный по правам человека разговаривал с полковником Бирюковым. В соответствии с планом безопасности, на 6 мая 2012 года он был ответственен за “сотрудничество с представителями общественных организаций и также за совместную координацию и информационный поток с другими службами Московского управление внутренних дел”. Тем не менее, полковник Бирюков сказал Уполномоченному, что решение о полицейском оцеплении находилось за пределами его полномочий. Депутаты, г-н Г. Гудков и г-н Д. Гудков, по-видимому, говорили с г-ном Горбенко, заместителем мэра; не были установлены личности полицейских, с которым они также говорили, но они утверждали, что достигли результата, отличного от результата Уполномоченного по правам человека.
Документы, имеющиеся в материалах дела, не раскрывают личность должностного лица, принявшего решение в отношении оцепления, или то, что решение на самом деле было. В соответствии с планом обеспечения безопасности, соответствующий сегмент оцепления принадлежал к «зоне № 8» под командованием полковника полиции Смирнова с девятью силовиками в роли его заместителей. Тем не менее, не ясно, были ли у него полномочия на ведение переговоров с организаторами собрания или изменение положения оцепления, предусмотренного в плане обеспечения безопасности. Полковник полиции Дейниченко был ответственным за общее командование операцией безопасности; 4 мая 2012 года он принял участие в рабочей встрече, и 6 мая 2012 года после собрания он составил отчет об осуществлении плана по обеспечению безопасности. Тем не менее, нет никакой информации о том, участвовал ли он в переговорах с лидерами сидячего протеста, и дал ли он какие либо указания относительно оцепления.
Суд отмечает, что другое должностное лицо, полковник Махонин, играл активную роль в управлении событием. Перед маршем он встретился с организаторами собрания для заключительного брифинга, дал им инструкции и заставил их подписать формальное обязательство в отношении какого-либо нарушения общественного порядка. Он также сообщил организаторам, что он являлся их контактным лицом в случае возникновения чрезвычайной ситуации и проинструктировал их насчет обращения к нему в случае возникновения каких-либо нерешенных вопросов по общественному порядку.
Неизвестно, пытался ли г-н Удальцов вызвать полковника Махонина во время противостояния. Кроме того, Суд не в состоянии проверить показания г-на Давидиса о том, что он пытался дозвониться до г-на Дейниченко. Национальные суды не выносили никаких решений по этому поводу, и никакие относящиеся к делу доказательства не были представлены Суду. В любом случае, старшие сотрудники полиции имели достаточную возможность связаться с организаторами по телефону и лично подойти к участникам сидячего протеста, для этого им нужно было пройти несколько метров. Г-н Махонин, со своей стороны, показал, что он не пытался позвонить г-ну Удальцову, пока тот не прибыл на Болотную площадь “после того, как массовые беспорядки уже начались”. Принимая во внимание, что первый инцидент произошел через несколько минут после того, как сидячий протест закончился, это означает, что он не звонил г-ну Удальцову во время сидячего протеста и не находился на Болотной площади, пока он продолжался. В 18 часов он появился в районе сцены, где проинструктировал г-жу Митюшкину о том, что собрание должно закончиться.
Следует отметить, что официальная функция г-на Махонина по отношению к собранию на Болотной площади не был указана. Его имя не значится в плане безопасности среди сотен указанных сотрудников полиции, лично ответственных за различные задачи, в том числе, проверку урн, поимку преступников, запись видео и связям с прессой. Он также не был членом оперативного штаба. В соответствии с планом безопасности, обязанность лично встретиться с организаторами до начала марша, чтобы кратко проинформировать их и подписать обязательства была возложена на полковников Смирнова и Сапрыкина, хотя на практике ее выполнял полковник Махонин.
Кроме того, странным является то, что в плане безопасности не был назначен офицер для связи с организаторами собрания, хотя были специально выделенные сотрудники для поддержания связи с организациями гражданского общества и с прессой. Так случилось, что полковник Махонин осуществлял некоторые оперативные функции по отношению к организаторам собрания, но не зная пределы его мандата, невозможно сказать, имел ли он право принять решение о маневре с оцеплением и вести переговоры с лидерами сидячего протеста.
Суд установил выше, что лидеры марша были захвачены врасплох из-за существенного ограничения пространства для встречи, так как полицейское оцепление на Малом Каменном мосту исключило значительную часть места, которое было изначально согласовано. Столкнувшись с этой ситуацией, вместо того чтобы перейти к месту, имеющемуся перед сценой, они начали сидячий протест, который усугубил затор. По мнению Суда, споры по поводу размещения полицейского оцепления, могли быть разумно разрешены, если бы компетентные должностные лица были готовы выйти вперед, чтобы пообщаться с организаторами собрания и обсудить вопрос с ними оцепления. Их участие могло бы смягчить напряженность, вызванную неожиданным изменением площади и места проведения собрания, и могло бы помочь избежать противостояния и, как следствие, недовольства со стороны митингующих.
Заключения Суда в предыдущих параграфах приводят к выводам о том, что полицейские власти не предоставили надежного канала связи с организаторами перед собранием. Это упущение поразительно, учитывая общую тщательность подготовки безопасности для предполагаемых актов неповиновения со стороны лидеров собрания. Кроме того, власти не отреагировали на события в режиме реального времени в конструктивном ключе. В первые пятнадцать минут после прибытия марша на Малый Каменный мост, ни один чиновник не выказывал никакого интереса разговаривать с лидерами марша, показывая признаки растерянности перед оцеплением полиции. В конце концов, когда начался сидячий протест, они послали Уполномоченного по правам человека с посланием к лидерам протеста, о том, чтобы те поднялись и двигались дальше, что не предоставило никакого ответа на проблемы протестующих. Несмотря на то, поняли ли изначально сотрудники полиции, которые стояли в оцеплении, в чем состояли требования лидеров сидячего протеста, ничто не мешало им определить проблему и дать ясный ответ.
В свете вышеизложенного, Суд приходит к выводу, что в данном случае власти не предприняли достаточных усилий для общения с организаторами собрания с целью разрядить напряжение, вызванное путаницей относительно места проведения собрания. Неосуществление простых и очевидных шагов при появлении первых признаков конфликта позволило ему разгореться, что привело к нарушению ранее мирного собрания.
Суд ранее ссылался на Руководящие принципы Венецианской комиссии по свободе мирных собраний, которые рекомендуют, проведение переговоров или медиации в случае, если конфликт или другой спор возникает в ходе собрания, с целью избегания нагнетания конфликта. Он считает, однако, что нет необходимости определять этот стандарт на предмет его отношения к Руководящим принципам. Суд считает, что в любом случае органы власти в данном деле не соблюдали даже минимальные требования к их обязанности поддерживать связь с лидерами собрания, которое является существенной частью их позитивного обязательства по обеспечению мирного проведения собрания, чтобы предотвратить беспорядки и обеспечить безопасность всех граждан, участвующих в нем.
Органы власти не выполнили свои позитивные обязательства в отношении проведения собрания на Болотной площади. Соответственно, была нарушена статья 11 Конвенции в этом отношении.
Прекращение собрания, задержание, содержание под стражей и осуждение заявителя
По окончанию переговоров расположение полицейского оцепления оставалось неизменным; он был только дополнен ОМОНом. Последующие события развивались одновременно на двух противоположных сторонах Болотной площади. В 17 часов образовался затор на Малом Каменном мосту, в связи с чем протестующие прекратили сидячий протест и направились к сцене. В 17.55 вечера напор толпы вызвал первый разрыв оцепления, но оно был быстро восстановлено без использования силы, и на протяжении нескольких последующих минут протестующие из толпы начали бросать разные предметы в полицейское оцепление, включая коктейли Молотова. В то же время, на другом конце Болотной площади г-жа Митюшкина, действуя по инструкции полковника Махонина, огласила со сцены об окончании собрания. На протяжении дальнейших пятнадцати минут возникли столкновения между протестующими и полицией на Малом Каменном мосту, пока в 18.15 полиция не начала прибегать к открытым действиям для того, чтобы разогнать толпу.
Правительство не указало, вынес ли полковник Махонин решение о прекращении собрания или же он выполнял чьи-то приказы. Также остается неясным, что именно привело к такому решению. Хотя некоторые свидетели предположили, что оно было вызвано сидячим протестом. Тот факт, что в 17:55 вечера власти угрожали лидерам собрания применением уголовных санкций, также подтверждает эту гипотезу. Очевидно, что, в любом случае, когда в 18 часов было сделано объявление, толпа усилилась, началась давка и толчея, а также возникли изолированные инциденты незначительной агрессии на Малом Каменном мосту, однако не было никакой широко распространенной агрессии или интенсивных стычек.
Не похоже на то, что собрание было временно приостановлено, прежде чем было окончательно остановлено, как этого требует раздел 15.3 Закона о публичных мероприятиях. Согласно утверждению органов власти, на этой стадии оправданным было огласить об экстренном прекращении согласно Разделу 17.3, которая сокращает процедуру прекращения в случае массовых беспорядков. Суд считает, что несмотря на то, была ли соблюдена национальная квалификация «массовых беспорядков», напряжение все еще было локализировано на Малом Каменном мосту, в то время, когда остальная часть места проведения оставалась спокойной. Органы власти не показали, что прежде чем гласить о прекращении собрания, они постарались отделить неспокойный участок и решить проблему там, также как и обеспечить продолжение собрания в секторе возле сцены, где обстановка оставалась спокойной. Поэтому, Суд остается неубежденным в том, что прекращение собрания на Болотной площади было неизбежным.
Однако, даже предположив, что решение о прекращении собрания было вынесено в связи с реальным и неминуемым риском того, что насилие распространится и усилится, и что органы власти действовали в рамках свободы усмотрения, которая позволяется в данных обстоятельствах, такое решение могло быть исполнено в разный способ с использованием различных средств. Принимая во внимание разнообразие обстоятельств ситуаций отдельных протестующих, в частности, степень их участия или неучастия в столкновениях, и широкий спектр возникших последствий, невозможно дать общую оценку поведению полиции по разгону собрания на Болотной площади. Для этой цели Суд удержится от анализа способа разгона протестующих, применяемого полицией на Малом Каменном мосту, поскольку он выходит за рамки дела заявителя. Суд изучит действия, которые применялись по отношению к заявителю лично, и при этом он примет во внимание ситуацию в рамках его непосредственной видимости, что являет собой пространство перед сценой внутри обусловленного места собрания на Болотной набережной.
Из показаний сторон, подкрепленных видео и документальными доказательствами, видно, что пространство внутри периметра оцепления на месте проведения собрания на Болотной набережной оставалось мирным все время, несмотря на беспорядки, которые происходили вне периметра, на Малом Каменном мосту. Как представляется, во время проведения сидячего протеста обсуждаемое место было почти пустым, и когда лидеры сидячего протеста приняли решение о его прекращении, некоторые люди последовали за ними к сцене, несмотря на то, что многие к тому времени покинули собрание.
После задержания г-на Удальцова, г-на Навального и г-на Немцова на сцене, значительной количество людей продолжало скапливаться в этом месте. Полиция обратилась к ним через мегафоны, приказывая очистить место, но многие отказывались уходить и «держались за руки с целью мирного сопротивления». Учитывая доброкачественный характер их протестов, полиция не применяла силу против этих протестующих в той же степени, как они это делали на Малом Каменном мосту. По большей части, полиция постоянно прижимала их по направлению к выходу и выборочно задерживала некоторых людей.
Суд ссылается на принципы, повторенные в параграфе 99 выше, которые расширяют защиту статьи 11 на мирных участников собрания, запятнанного отдельными актами насилия, совершаемых другими участниками. В данном случае, Суд считает, что заявитель находился в пределах периметра оцепления в месте проведения собрания, и что его поведение оставалось, судя по всему, строго мирным. Кроме того, из каких-либо представлений не выплывает даже то, что он был среди тех, кто проявлял “пассивное сопротивление”.
Сторонами оспаривается факт того, был ли заявитель задержан до или вскоре после временного интервала, первоначально санкционированного для собрания, и Суд будет рассматривать этот спор в контексте статьи 6 Конвенции. Для целей его анализа по статье 11, достаточно отметить, что даже если заявитель вышел за временные рамки, меры, принятые после окончания собрания, как правило, подпадают под действие статьи 11 Конвенции до тех пор, пока существует связь между осуществлением свободы мирных собраний со стороны заявителя и мерами, принятыми против него (см. Ezelin, § 41, и Navalnyy и Yashin. Соответственно, в обстоятельствах данного дела, даже после того, как собрание было официально прекращено, гарантии статьи 11 по-прежнему применяются в отношении заявителя, несмотря на столкновения на Малом Каменном мосту. Отсюда следует, что любые меры, принимаемые против него в данной ситуации должны были применяться в соответствии с законом, преследовать законную цель и быть необходимыми в демократическом обществе по смыслу статьи 11 § 2 Конвенции.
Суд принимает во внимание признание органов власти о том, что совокупность мер безопасности, в частности, подавление сопротивления лиц, обвиняемых в преступлениях, совершенных 6 мая на Болотной площади, было мотивировано «страхом Майдана»: повышенная безопасность была специально направлена на предотвращение установления незаконного палаточного лагеря. В то же время, Суд отмечает, и правительство настаивает на данной точке зрения, что заявитель был задержан и наказан не за нарушение правил проведения общественных собраний. Даже если его присутствие на месте проведения собрания после его прекращения должно рассматриваться как проявление его возражения против досрочного прекращения собрания, это не является правонарушением, в совершении которого ему было предъявлено обвинение. Согласно решений национальных судов и утверждений правительства, он был задержан, содержался под стражей и осужден к лишению свободы сроком на пятнадцать дней, потому что он препятствовал движению транспорта и не подчинился законным приказам полиции прекратить это делать.
В этом контексте, строгость мер, применяемых в отношении заявителя, полностью лишена каких-либо оснований. Он не был обвинен в насильственных действиях, или даже “пассивном сопротивлении” в знак протеста против прекращения собрания. Его мотивы для ходьбы по дороге и создания неудобств для дорожного движения, остались необъясненными национальными судами; объяснение заявителя о том, что не было никакого движения и что он просто не мог достаточно быстро покинуть место в общей суматохе, не были оспорены или исключены. Поэтому, даже если предположить, что задержание заявителя, предварительное заключение и административное наказание были осуществлены в соответствии с внутренним законодательством и преследовали одну из законных целей, перечисленных в статье 11 § 2 Конвенции – предположительно, обеспечение общественной безопасности – меры, принятые против него, были явно несоразмерными преследуемой цели. Не было никакой “насущной общественной необходимости” для того, чтобы задерживать заявителя и доставить его в полицейский участок. Более того, не было никакой необходимости приговорить его к тюремному сроку, хоть и такому короткому.
Следует подчеркнуть, кроме того, что задержание, содержание под стражей и последующее административное осуждение заявителя могли, так или иначе, оказать влияние и отбить у него и других желание участия в митингах протеста или даже от активного участия в оппозиционной политике. Несомненно, эти меры также имели серьезный потенциал для сдерживания других сторонников оппозиции и широкой общественности от посещения демонстраций и, в более общем плане, от участия в открытых политических дебатах. Охлаждающий эффект этих санкций дополнительно усиливается большим числом задержаний,
Соответственно, здесь была нарушена статья 11 Конвенции в части задержания, предварительно заключения и осуждения заявителя.
Заявленное нарушение статьи 5 Конвенции
Суд отметил выше, что заявитель был задержан за хождение по дороге, которое мешало движению транспорта, хотя остается неясным, делал ли он это в течение или после периода, когда движение было приостановлено, и было ли на самом деле какое-либо движение транспорта. Оказывается, что полиция задержала заявителя в процессе разгона демонстрантов, оставшихся на Болотной площади, после досрочного прекращения собрания, поскольку заявитель еще не успел покинуть место собрания. Даже если предыдущие беспорядки на Малом Каменном мосту могут объяснить, если не оправдать, их рвение в преследовании мирных демонстрантов, остающихся на месте, и принимая во внимание, что ситуация могла не позволить составить соответствующие документы на месте, нет никаких объяснений, не говоря уже об оправданиях, для последующего содержания заявителя под стражей в отделении полиции.
Стороны не оспаривали, что с момента его задержания, не позднее 20.30 часов 6 мая 2012 года до его доставления в суд в 8 часов утра 8 мая 2012 года заявитель был лишен свободы по смыслу статьи 5 § 1 Конвенции. Правительство утверждало что, задержание и содержание под стражей заявителя осуществлялись с целью доставить его к компетентному судебному органу по подозрению в совершении административного правонарушения и, таким образом, подпадает под действие § 1 (с) статьи 5 Конвенции. Суд отмечает, что продолжительность административного задержания не должна по общему правилу превышать трех часов, что является отображением того периода времени, который закон рассматривает как разумный и достаточный для составления протокола об административном правонарушении. После того как рапорт об административном правонарушении был составлен в 21.30 часов, цель сопровождения заявителя в Красносельский райотдел была выполнена и он мог быть освобожден.
Однако, заявитель не был освобожден в тот день и был официально заключен под стражу, для того, чтобы обеспечить его присутствие на слушаниях перед мировым судьей. Правительство утверждало, что срок содержания заявителя под стражей оставался в пределах срока в сорок восемь часов, предусмотренного статьей 27.5 ч. 3 Кодекса об административных правонарушениях. Тем не менее, ни правительство, ни какие-либо другие государственные органы, не предоставили никакого обоснования в соответствии с требованиями статьи 27.3 настоящего Кодекса, а именно, что это был “исключительный случай”, или что это было “необходимо для скорейшего и надлежащего рассмотрения предполагаемого административного правонарушения”. При отсутствии каких-либо явных причин, приведенных органами власти, в оправдание отказа освободить заявителя, Суд считает, что задержание до суда на срок в тридцать шесть часов было необоснованным и произвольным.
С учетом вышеизложенного, Суд приходит к выводу о нарушении права заявителя на свободу по причине отсутствия причин и законных оснований для оставления его под стражей до слушания его дела мировым судьей.
Соответственно, здесь была нарушена статья 5 § 1 Конвенции.
Заявленное нарушение статьи 6 Конвенции
Суд отмечает, что осуждение заявителя за административное правонарушение в форме неподчинения законным приказам полиции было основано на следующих письменных документах: (I) полицейский рапорт, составленный двумя офицерами, Ю. и А., приказам которых заявитель якобы не подчинился и которые его задержали; пояснительная записка Ю., воспроизводящая содержание полицейского рапорта; (III) протокол об административном правонарушении, который был составлен в полицейском участке дежурным офицером на основе вышеупомянутого полицейского рапорта, который повторял его слово в слово; (IV) постановление о доставке; и (V) постановление о содержании под стражей от 6 мая 2012 года. Европейский Суд отмечает, что полицейский рапорт был составлен с использованием шаблонов и не содержит индивидуализированной информации, кроме имени заявителя, имен и званий задерживающих его офицеров и времени и места проведения задержания. В рапорте указывается, что заявитель был задержан в 21.30 часов за препятствование движению транспорту, в то время как в протоколе об административном правонарушении указано, что он был задержан в 20.30.
Заявитель оспаривал обвинения и утверждал, что он был задержан в период временного интервала, санкционированного для проведения собрания, там не было никакого движения, которому он мог бы чинить препятствия. Три очевидца подтвердили его показания; один из них не был ранее знаком с заявителем, и у него не было никакой личной заинтересованности в результатах административного разбирательства против заявителя. Кроме того, заявитель представил видеозапись, которую суд отклонил. И, наконец, суд отказался вызвать и допросить двоих сотрудников полиции в качестве свидетелей, хотя не было никаких препятствий для этого, и заявитель не получил какой-либо другой возможности допросить их.
Отсюда следует, что единственное доказательство против заявителя не было проверено в ходе судебного разбирательства. Суды основывали их решения исключительно на стандартизированных документах, представленных полицией, и отказались принять дополнительные доказательства или вызвать сотрудников полиции. Суд считает, поскольку велся спор по поводу основных фактов, лежащих в основе обвинения, где единственные доказательства против заявителя были предоставлены сотрудниками полиции, которые играли активную роль в обжалуемых событиях, национальные суды должны были исчерпать все разумные возможности по тщательной проверке их инкриминирующих показаний.
Кроме того, суды ограничили сферу административного дела до предполагаемого неповиновения заявителя, упустив вопрос о рассмотрении «законности» приказов полиции (см. Nemtsov, процитировано выше, § 93; Navalnyy and Yashin, процитировано выше, § 84; cf. Makhmudov v. Russia, № 35082/04, § 82, 26 июля 2007 года). Таким образом, они наказали заявителя за действия, защищаемые Конвенцией, не требуя от полиции оправдать вмешательство в право заявителя на свободу собраний, которое включало разумную возможность разойтись, когда такой приказ был дан. Такой отказ противоречит основным принципам уголовного права, а именно, что все сомнения должны толковаться в пользу обвиняемого (см., mutatis mutиis, Barberà, Messegué и Jabardo v. Spain, 6 December 1988, § 77, Series A № 146; Lavents v. Latvia, № 58442/00, § 125, 28 ноября 2002 года; Melich и Beck v. the Czech Republic, № 35450/04, § 49, 24 июля 2008 года; и Nemtsov. Последние принципы применимы к административной ответственности заявителя, которая подпадает под уголовный аспект статьи 6 Конвенции.
Изложенные соображения являются достаточными для того, чтобы Суд пришел к выводу о том, что административные процедуры в отношении заявителя, взятые в целом, были проведены в нарушение его права на справедливое судебное разбирательство.
В свете этих заключений, Суд не считает необходимым рассматривать другие жалобы заявителя по статье 6 §§ 1 и 3 (d) Конвенции.
