Мухитдинов против России: исчезновение заявителя после задержания его российскими властями

© Перевод Украинского Хельсинского союза по правам человека

Официальное цитирование –  Mukhitdinov v. Russia, no. 20999/14, § …, 21 May 2015

Официальный текст (англ.)

ПЕРВАЯ СЕКЦИЯ

ДЕЛО МУХИТДИНОВА ПРОТИВ РОССИИ

(Заявление № 20999/14)

РЕШЕНИЕ

СТРАСБУРГ

21 мая 2015 года

Это решение является окончательным в соответствии со статьей 44 § 2 Конвенции. Оно может быть отредактировано.

По делу Мухитдинова против России,
Европейский суд по правам человека (Первая Секция), на заседании Палаты в составе:
Isabelle Berro, Председателя,
Julia Laffranque,
Paulo Pinto de Albuquerque,
Linos-Alexandre Sicilianos,
Erik Møse,
Ksenija Turković,
Dmitry Dedov, судей,
и Søren Nielsen, Секретаря Секции,
Рассмотрев дело в закрытом заседании 21 апреля 2015 года,
Провозглашает следующее решение, принятое в этот день:

ПРОЦЕДУРА

1. Дело основано на заявлении (№ 20999/14) против Российской Федерации, поданном в Суд на основании статьи 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – «Конвенции») г-ном Лутпиддином Бахритдиновичем Мухитдиновым (далее – «заявитель»), 13 марта 2014 года.
2. Заявителя представляла г-жа Н. Ермолаева, адвокат в г. Москве. Российское Правительство (далее – «Правительство») представлял г-н Г. Матюшкин, представитель Российской Федерации в Европейском суде по правам человека.
3. Заявитель утверждал, что его депортация в Узбекистан подвергнет его риску жестокого обращения в нарушение статьи 3 Конвенции. Он жаловался, что последний период его содержания под стражей, в рамках производства в отношении экстрадиции, был незаконным, и что суды проигнорировали его аргументы о незаконном характере задержания.
4. 17 марта 2014 года исполняющий обязанности Председателя Первой Секции принял решение сообщить Правительству, в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, что заявитель не должен быть экстрадирован или иным образом принудительно выслан из России в Узбекистан или другую страну, в течение всего срока производства в Суде. Исполняющий обязанности Председателя также поручил Правительству ввести в действие соответствующий профилактический и защитный механизм, способный обеспечить эффективную защиту заявителя (в частности, после его освобождения из-под стражи) от незаконной или ненадлежащей депортации с территории России и юрисдикции российских судов и информировать суд о принятых мерах. Исполняющий обязанности Председателя также решил уделить первоочередное внимание заявлению по смыслу Правила 41.
5. 7 мая 2014 года данная жалоба была направлена Правительству.
6. На 22 июля 2014 года представитель заявителя проинформировал Суд о его исчезновении после освобождения.
7. 24 июля 2014 года Председатель Первой Секции обратился к Правительству, в соответствии с правилом 54 § 2 Регламента Суда, с просьбой обеспечить дополнительную фактическую информацию относительно обстоятельств исчезновения заявителя и его текущем местонахождении.
8. 8 сентября 2014 года Председатель Первой Секции предложил сторонам представить дополнительные письменные замечания отношении исчезновения заявителя и ходе расследования этого инцидента.

ФАКТЫ

I. Обстоятельства дела

A. Имя и гражданство заявителя

9. Заявитель, г-н Лутпиддин Бахритдинович Мухитдинов (также известный как Саттаров, см. ниже), родился в 1967 году в Узбекской ССР в СССР. Он утверждает, что жил в Узбекистане до 1992 года, когда он уехал в Саудовскую Аравию.
10. С 1997 года заявитель проживал в России. В 2001 году он получил российское гражданство и сменил свою фамилию на Саттаров.
11. 7 мая 2013 года Управление Федеральной миграционной службы по Тюменской области постановило, что заявитель получил гражданство России обманным путем, и аннулировало его российский паспорт. 25 декабря 2013 года Тюменский областной суд в последней инстанции оставил в силе решение миграционной службы.
12. В соответствии с письмом начальника полиции в Намангане, Узбекистан, от 8 апреля 2013 года, заявитель утратил узбекское гражданство в связи с его неучтенным отсутствием в стране на протяжении более чем пяти лет.

B. Обвинения против заявителя в Узбекистане

13. 7 мая 1998 года в Узбекистане в отношении заявителя было возбуждено уголовное дело по обвинению в незаконном пересечении узбекской государственной границы, преступлении, предусмотренном статьей 223 Уголовного кодекса Узбекистана.
14. 15 декабря 2009 года в отношении заявителя были выдвинуты новые обвинения в соответствии со статьей 159 ч. 3 Уголовного кодекса Узбекистана (нарушение конституционного порядка Узбекистана) и 242 ч. 1 (Организация преступного предприятия) статьи. Обвинения были связаны с предполагаемым участием заявителя в религиозной террористической организации Исламское движение Узбекистана (ваххабиты); он подозревался во встречах с ее представителями во время своего пребывания в Саудовской Аравии и распространении идей организации.
15. 16 декабря 2009 года Наманганский суд по уголовным делам выдал ордер на арест.

C. Процедура экстрадиции в России

16. 30 июня 2013 года заявитель был задержан в Тюмени, Россия.
17. 2 июля 2013 года Калининский районный суд Тюмени выдал разрешение о задержании, действительное до 30 июля 2013 года. В этот день районный суд продлил период разрешенного содержания под стражей до 30 декабря 2013 года. 15 августа 2013 года Тюменской областной суд оставил в силе это продление.
18. 11 декабря 2013 года Генеральная прокуратура России одобрила экстрадицию заявителя в связи с преступлением связанным с организацией и участием в деятельности Исламского движения Узбекистана, экстремистской организации (статья 244-2 ч. 1 Уголовного кодекса Узбекистана). Было отмечено, что «обвинения [заявителя] в экстремизме … не могут рассматриваться в качестве препятствия для экстрадиции, поскольку компетентные российские органы власти не приняли процессуальное решение по этому поводу», и далее, что узбекские власти предоставили «дипломатические гарантии того, что [заявитель] … не будет подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему достоинство обращению».
19. 26 декабря 2013 года районный суд одобрил дальнейшее продление срока содержания под стражей до 30 марта 2014 года. Заявитель обжаловал продление в областном суде, утверждая, что максимальный установленный законом срок содержания под стражей в случае преступления средней тяжести, за которое была утверждена его экстрадиция, составляет шесть месяцев. В своем решении от 13 февраля 2014 года, областной суд отменил постановление о продлении от 26 декабря 2013 года, установив, что районный суд не представил каких-либо конкретных причин для продления содержания заявителя под стражей, и направил дело о содержании под стражей в районный суд. Он постановил, что заявитель должен оставаться в заключении до 24 февраля 2014 года.
20. В то же время, 21 января 2014 года Тюменский областной суд оставил в силе решение об экстрадиции как законное и обоснованное. Суд отметил, что прокуратура Узбекистана предоставила соответствующие гарантии, что Министерство иностранных дел России не владеет информацией, способной предотвратить экстрадицию заявителя, что Федеральная служба безопасности России не владеет информацией о политическом преследовании заявителя в Узбекистане, и что утверждения адвоката о реальной опасности жестокого обращения или пыток в Узбекистане были «”голословными».
21. 21 февраля 2014 года районный суд вынес новое решение о продлении срока, в соответствии с которым содержание заявителя под стражей было продлено до 30 марта 2014 года. Заявитель обжаловал его на тех же основаниях, что и раньше. 11 марта 2014 года областной суд удовлетворил жалобу заявителя и его отпустили из-под стражи, посчитав, что в силу статьи 109 Уголовно-процессуального кодекса содержание под стражей не может продлеваться сверх первоначального шестимесячного периода.
22. 19 марта 2014 года Верховный Суд отклонил в последней инстанции апелляцию заявителя в связи с решением о его экстрадиции в Узбекистан. Он заявил, что аргументы о реальной опасности пыток и политического преследования были «неубедительными».

D. Исчезновение заявителя

23. Ранним утром 22 июля 2014 года группа из семи сотрудников Федеральной миграционной службы увезла заявителя из его дома. Адвокат заявителя немедленно прибыл на место происшествия и пытался преследовать их, но был остановлен сотрудниками ГАИ.
24. Когда позднее в тот же день жена и сын заявителя приехали в местное отделение миграционной службы, им сообщили, что заявителя уже выпустили.
25. 27 июля 2014 года представитель заявителя в Суде направил по факсу письмо в Федеральную службу безопасности, Пограничное управление ФСБ России и Генеральную прокуратуру с просьбой остановить незаконную передачу заявителя в Узбекистан. Она заявила, что владеет информацией о том, что заявитель содержался под стражей в отделении милиции в Тюмени и что он может быть отправлен следующим рейсом в Ташкент.
26. Кроме того, на запрос Суда о фактической информации (см. параграф 7 выше), 7 августа 2014 года Правительство ответило, что нынешнее местонахождение заявителя неизвестны, что он не был задержан или передавался за пределы территории Российской Федерации государственными служащими и что не было информации о пересечении им государственной границы.
27. 20 августа 2014 года Тюменская областная прокуратура посоветовала представителю заявителя следующее:
«Что касается [вашего] утверждения о незаконном задержании г-на Мухитдинова, я сообщаю вам, что 22 июля 2014 года сотрудники Тюменского областного отделения Федеральной миграционной службы провели, в соответствии с утвержденным планом по борьбе с нелегальной миграцией, проверки в местах, где проживают иностранные граждане и лица без гражданства, в том числе, в помещениях мечети по ул. Жданова 9, в Тюмени. После проверки три человека, в том числе г-н Мухитдинов, были доставлены в отдел иммиграционного контроля. После идентификации он был освобожден.
Согласно предоставленной информации, г-н Мухитдинов (Саттаров) не был задержан полицией 22 июля 2014 года или в любую другую дату; Полиция не имеет никакой информации о его местонахождении.»
28. 1 сентября 2014 года Тюменская областная прокуратура, дополнительно сообщила адвокату, что 25 августа 2014 года Следственный комитет Российской Федерации по Тюменской области возбудил уголовное дело по факту исчезновения заявителя.

II. Соответствующее национальное законодательство

29. Уголовно-процессуальный кодекс регламентирует производство в отношении экстрадиции другим государствам. Краткое изложение соответствующих положений можно найти в деле Savriddin Dzhurayev v. Russia (№ 71386/10, §§ 70-75, ECHR 2013 год).
30. Срок содержания под стражей до окончания расследования по уголовному делу не должен превышать двух месяцев (статья 109 ч. 1 Уголовно-процессуального кодекса), но может быть продлен до шести месяцев судьей районного суда или военного суда соответствующего уровня. Дальнейшее продление срока может быть осуществлено в отношении лиц, обвиняемых в совершении тяжких и особо тяжких преступлений (статья 109 ч. 2). Продление до восемнадцати месяцев может быть осуществлено в виде исключения в отношении лиц, обвиняемых в совершении, в частности тяжелых уголовных преступлениях (статья 109 ч. 3).

31. Предоставляя рекомендации для национальных судов по работе с запросами об экстрадиции, Пленум Верховного Суда Российской Федерации указал в своем постановлении № 11 от 14 июня 2012 года, со ссылкой на статью 3 Конвенции, что в экстрадиции должно быть отказано, если существуют серьезные основания полагать, что лицо может быть подвергнуто пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению со стороны запрашивающего государства,. В экстрадиции может быть отказано, если исключительные обстоятельства свидетельствуют, что она может повлечь за собой опасность для жизни и здоровья человека по причине, среди прочего, его или ее возраста или физического состояния. Российским органам власти, занимающимся делами, связанными с экстрадицией, следует проанализировать, есть ли основания полагать, что лицо может быть приговорено к смертной казни, подвергнуться жестокому обращению или преследованию из-за своей расы, религиозных убеждений, национальности, этнического или социального происхождения или политических убеждений. Верховный суд также заявил, что суды должны оценить как общую ситуацию в запрашивающем государстве, так и личные обстоятельства человека, экстрадиция которого запрашивается. Они должны принимать во внимание показания соответствующего лица, а не каких-либо свидетелей, либо заверения запрашивающего государства, и информацию о стране, предоставленную Министерством иностранных дел, компетентными учреждениями Организации Объединенных Наций и Европейского комитета по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания.

III. Отчеты об узбекистане от международной неправительственной правозащитной организации

32. Для самых последних соответствующих отчетов по Узбекистану от международных неправительственных правозащитных организаций, см. Egamberdiyev v. Russia, № 34742/13, §§ 31-34, 26 июня 2014 года.
33. 6 ноября 2014 года Международная Амнистия опубликовала призыв к принятию срочных мер против несправедливого судебного разбирательства в отношении экстрадированного беженца Мирсобира Хамидкариева (EUR 62/008/2014):
«Мирсобир Хамидкариев, продюсер и бизнесмен из Узбекистана, в настоящее время находится в СИЗО, в Ташкенте. 9 июня [2014 года] он был похищен сотрудниками Федеральной службы безопасности (ФСБ) прямо на улице в центре Москвы, Российская Федерация, и принудительно возвращен в Узбекистан на следующий день. Он содержался в полной изоляции в подвале в неустановленном месте в Москве в течение дня, его заставляли носить мешок на голове и подвергали неоднократным избиениям. Затем он был передан узбекским правоохранительным органам в аэропорту в Москве. Жена Мирсобира Хамидкариева и его адвокат в Москве не смогли установить контакт с ним и не знали, где он находится, пока он не вновь появился в подвале СИЗО, которым управляет Министерство внутренних дел (МВД) в Ташкенте две недели спустя. По словам его российского адвоката, который смог получить доступ к нему в Ташкенте 31 октября, по возвращении в Ташкент Мирсобир Хамидкариев подвергался пыткам и другим видам жестокого обращения со стороны сотрудников правоохранительных органов в течение двух месяцев, с целью заставить его признаться в сфабрикованных обвинениях. Его привязали к балке, прикрепленной к стене, головой вниз, и неоднократно избивали. Сотрудники СИЗО выбили ему семь зубов и сломали два ребра.
Власти Узбекистана обвиняют его в создании запрещенной религиозной экстремистской организации, Islam Jihadchilari, что он категорически отрицает. По словам его российского адвоката, обвинения против Мирсобира Хамидкариева основаны на разговоре, который состоялся у него со знакомыми во время неформальной встречи в Ташкенте, в ходе которого он якобы выразил обеспокоенность по поводу притеснения ислама и выразил свою поддержку женщинам, носящим платки. Судебные слушания несколько раз откладывались, и следующее запланировано на 13 ноября [2014 года]».

IV. Тексты совета европы об обязанности сотрудничать с судом, праве на индивидуальные ходатайство и обеспечительные меры

34. Промежуточная Резолюция Комитета министров CM/ResDH (2013) 200, по вопросам исполнения решений Суда в группе дел Гарабаева против России (см. Garabayev v. Russia, № 38411/02, 7 июня 2007 года), была принята 26 сентября 2013 года на 1179-й встрече заместителей министров. Она гласит:
« Комитет министров …
Рассматривая дела, в которых Суд установил нарушения Российской Федерацией обязательств, содержащихся в Конвенции о защите прав человека и основных свобод, относительно похищений и незаконных принудительных перемещений заявителей из Российской Федерации в государства, где они сталкиваются с прямым риском пыток и жестокого обращения, а также в отношении нарушения обеспечительных мер, назначенных Судом согласно Правилу 39 Регламента Суда;
Напоминая, что на фоне большого числа сообщений, полученных в том числе и от Суда, относительно подобных инцидентов, наличие которых отражает опасную и беспрецедентную ситуацию, Комитет неоднократно призывал власти Российской Федерации принять в срочном порядке особые защитительные меры по отношению к заявителям, которые могут быть похищены или подвергнуты незаконному, принудительному перемещению;
Отмечая, что власти Российской Федерации приняли ряд мер общего характера для предотвращения похищений и незаконных перемещений с территории Российской Федерации лиц, относительно которых были поданы запросы об экстрадиции, а Судом была назначена обеспечительная мера в соответствии с правилом 39 Регламента Суда;
Глубоко сожалея, что данные меры оказалась недостаточными для решения проблемы срочного принятия особых эффективных превентивных и защитительных мер;
Сожалея об отсутствии ответа на письмо, отправленное Председателем Комитета министров его российскому коллеге 5 апреля 2013 года с целью выражения серьезной озабоченности Комитета ввиду продолжения данной ситуации и очередного призыва Комитета к принятию срочных превентивных мер;
Подчеркивая, что в постановлении по делу Абдулхакова Суд отметил, что «любая внесудебная передача или чрезвычайная выдача, преднамеренно совершенная в обход надлежащих процессуальных правил, является абсолютным отрицанием принципа верховенства права и ценностей, охраняемых Конвенцией»;
Обращая особое внимание, что сложившаяся ситуация влечет за собой серьезные негативные последствия для внутреннего правового порядка Российской Федерации, эффективности конвенционной системы и авторитета Суда,
ПРИЗЫВАЕТ власти Российской Федерации предпринимать дальнейшие действия с целью обеспечения соблюдения верховенства права и выполнения обязательств, принятых на себя в качестве государства-участника Конвенции,
НАСТОЯТЕЛЬНО ПРИЗЫВАЕТ власти Российской Федерации незамедлительно продолжить разработку соответствующего механизма с превентивной и защитной функциями, для обеспечения (после освобождения из-под стражи) безотлагательной и эффективной защиты заявителей, в особенности тех, в отношении кого Суд назначил обеспечительные меры, от незаконного принудительного перемещения с территории Российской Федерации и из-под юрисдикции ее судов.»
35. Резолюция Парламентской Ассамблеи 1991 (2014), под названием «Необходимость безотлагательного рассмотрения новых случаев нежелания сотрудничать с Европейским судом по правам человека», была принята 10 апреля 2014 года. Она гласит:
«Парламентская ассамблея
1. Напоминая о своей резолюции 1571 (2007) «Обязанность государств-членов сотрудничать с Европейским судом по правам человека» и о резолюции 1788 (2011) «Недопущение причинения вреда беженцам и мигрантам в случае экстрадиции и выдворения: указание Европейского суда по правам человека на основании Правила 39», Парламентская ассамблея подчеркивает важность права на индивидуальное обращение в Европейский суд по правам человека («Суд»). Защита этого права обеспечивается индивидуальными мерами, назначаемыми Судом в соответствии с Правилом 39 Регламента Суда и предназначенными не допустить возникновения ситуации «свершившегося факта».
2. Ассамблея полагает, что любое несоблюдение предписанных Судом, юридически обязывающих мер, в том числе обеспечительных мер, предусмотренных правилом 39, является очевидным неуважением к европейской системе защиты прав человека, основанных на Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (ETS № 5, «Конвенция»).
3. Ассамблея призывает все государства, являющиеся сторонами данной Конвенции, соблюдать указанные Судом обеспечительные меры, и предоставлять всю запрашиваемую им информацию и доказательственные материалы.
4. Ассамблея решительно осуждает случаи грубого нарушения некоторыми государствами-сторонами Конвенции (Италия, Российская Федерация, Словацкая Республика и Турция) обеспечительных мер Суда, направленных на защиту заявителей от экстрадиции или депортации в страны, где они могут подвергаться опасности, в частности, могут подвергнуться пыткам, а также обеспечительных мер, касающихся военных действий России в Грузии (см. «Грузия против России II»).
5. Ассамблея настаивает на том, что международное сотрудничество между правоохранительными органами на основе региональных соглашений, таких как Шанхайская организация сотрудничества, или на основе давних отношений не должны нарушать юридические обязательства Договаривающихся Сторон, вытекающие из Конвенции.
6. В связи с этим Ассамблея особенно озабочена таким наблюдаемым в последнее время в Российской Федерации явлением, как временное исчезновение заявителей, защищаемых обеспечительными мерами, и их последующее появление в стране, которая запросила экстрадицию. Использование тайных методов свидетельствует о том, что власти, по- видимому, сознают незаконность таких мер, которые могут приравниваться к практике «чрезвычайной выдачи», которую Ассамблея неоднократно осуждала.
7. Ассамблея приветствует расширение использования Судом фактической презумпции и обращения бремени доказывания при рассмотрении отказов Договаривающихся Сторон сотрудничать с ним, что проявляется в уклонении от полного, откровенного и честного предоставления информации в ответ на обращения Суда по поводу дополнительной информации или доказательственных материалов.»
36. 5 июня 2014 года, во время 1201-й встречи заместителей Министра, Комитет министров принял следующее решение:
« Заместители
1. С глубокой озабоченностью отметили, что еще один заявитель в этой группе дел, г-н Якубов, был якобы похищен в Москве в апреле 2014 года, несмотря на то, что Комитет неоднократно призывал власти Российской Федерации принять необходимые меры для предотвращения подобных инцидентов (см., в частности, Промежуточная Резолюция СМ/ResDH (2013) 200);
2. Призвали власти Российской Федерации продолжить расследование по факту исчезновения г-на Якубова, чтобы пролить свет на обстоятельства этого инцидента, принимая во внимание выводы Европейского суда по правам человека в отношении участия государственных органов в других делах, в частности в деле Савриддина Джураева;
3. С озабоченностью отметили, что этот инцидент ставит под сомнение обоснованность профилактических и защитных механизмов, созданных властями Российской Федерации в ответ на призыв Комитета в сентябре 2013 года, и просил российские власти, в этом контексте, принять меры, чтобы соответствующие лица были проинформированы о доступных защитных мерах;
4. Далее с обеспокоенностью отметили, что не было предоставлено никакой информации о каком-либо прогрессе в расследовании предыдущих подобных инцидентов в этой группе дел;
5. Предложили властям Российской Федерации своевременно представить информацию по различным вопросам, затронутым в этой группе дел на их 1208-м заседании (сентябрь 2014 года) (DH).»

ПРАВО

I. Заявленное нарушение статьи 3 конвенции

37. Заявитель изначально жаловался по смыслу статьи 3 Конвенции, что национальные власти не рассмотрели его жалобы о том, что он рисковал подвергнуться жестокому обращению в случае его экстрадиции в Узбекистан, и что, если экстрадиция состоится, то это подвергнет его данному риску. В дополнение к информации об исчезновении заявителя и ответу Правительства на запрос Суда о фактической информации (параграфы 23-26 выше), Суд решил рассмотреть с точки зрения статьи 3 Конвенции, выполнило ли Правительство свои обязательства принять меры до и после его исчезновения, чтобы предотвратить его перевод в Узбекистан и было ли проведено тщательное и эффективное расследование, способное выяснить важные аспекты инцидента и привести к выявлению и наказанию виновных в исчезновении. Статья 3 Конвенции гласит:
«Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию.»

A. Приемлемость

38. Суд считает, что эти жалобы не являются явно необоснованным по смыслу статьи 35 § 3 (а) Конвенции. Кроме того, он отмечает, что они не являются неприемлемыми по другим основаниям. Поэтому они должны быть признаны приемлемыми.

B. Существо дела

39. Суд отмечает, прежде всего, что настоящее дело поднимает два различных вопроса по смыслу статьи 3 Конвенции: (1) предполагаемая ответственность властей за исчезновение заявителя либо путем непосредственного участия государственных служащих, либо на основании несоблюдения их позитивного обязательства защитить заявителя от риска исчезновения; и (2) их предполагаемое несоблюдения процессуального обязательства провести тщательное и эффективное расследование его исчезновения. Суд повторяет, что определение этих вопросов будет зависеть, в частности, от существования в соответствующее время обоснованного риска, что заявитель может подвергнуться жестокому обращению в Узбекистане (см. Kasymakhunov v. Russia, № 29604/12, § 120, 14 ноября 2013 года). Стороны не согласились в последнем пункте. Суд, следовательно, начнет рассмотрение с оценки того, подвергает ли заявителя насильственное его возвращение в Узбекистан такой опасности. Впоследствии, будут рассмотрены другие вопросы, вытекающие из статьи 3, упомянутой выше.

1. Подвергает ли заявителя его возвращение в Узбекистан реальному риску обращения, противоречащего статье 3

(a) Аргументы сторон

40. Правительство заявило, что утверждения заявителя о том, что он рисковал подвергнуться жестокому обращения в случае его экстрадиции в Узбекистан были должным образом рассмотрены национальными властями. Генеральный прокурор Российской Федерации получил гарантии от своего узбекского коллеги, что заявитель не подвергнется пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению и что ему будет предоставлена возможность защищать себя. Российские власти не имели информации о каких-либо экстрадированных лицах, подвергшихся жестокому обращению и пыткам в Узбекистане. Правительство указало, что Узбекистан являлся участником международных документов, запрещающих пытки и жестокое обращение, и что в экстрадиции было отказано в связи с организацией преступного сообщества, незаконным пересечением государственной границы, терроризмом и нарушением конституционного порядка Республики Узбекистан.
41. Заявитель ответил, что дипломатические заверения узбекских властей не опровергли его доводы о высоком риске жестокого обращения (он сослался судебную практику Суда: Abdulkhakov v. Russia, № 14743/11, §§ 149-150, 2 октября 2012 года, и Saadi v. Italy [GC], № 37201/06, §§ 147-148, ECHR 2008). Утверждения Правительства, что они не имели никакой информации о том, что кто-либо подвергся жестокому обращению в Узбекистане оказались ложными в свете последних докладов Amnesty International о судьбе г-на Хамидкариева, который были похищен в России и насильственно возвращен в Узбекистан, где он столкнулся с несправедливым судом на основании его признаний, полученных под пытками (см. параграф 33 выше и факты применения № 42332/14). Один лишь факт ратификации международных договоров в области прав человека со стороны Узбекистана сам по себе не обеспечивает достаточных гарантий против жестокого обращения, ввиду отсутствия каких-либо контрольных механизмов в отношении соблюдение страной ее обязательств (здесь заявитель сослался на выводы Суда в: Ermakov v. Russia, № 43165/10, § 204, 7 ноября 2013 года, и Khodzhayev v. Russia, № 52466/08, § 98, 12 мая 2010 года). Заявитель посчитал нелогичным аргумент Правительства о том, что в его экстрадиции было отказано в отношении некоторых обвинений. Важно то, что она была разрешена в отношении участия в экстремистской организации, что ставят его в уязвимую группу, систематически подвергающуюся пыткам. С учетом недавних публикаций международных организаций по правам человека, заявитель утверждал, что не было никаких улучшений в сфере прав человека в Узбекистане, и что пытки лиц, подозреваемых в запрещенной религиозной деятельности так и остались широко распространенной практикой. Тем не менее, утверждения заявителя о повышенном риске пыток не были рассмотрены ни на одной из стадий разбирательства в национальных судах.

(b) Оценка Суда

42. Суд рассмотрит по существу жалобу заявителя по смыслу статьи 3 в свете применимых общих принципов, изложенных, среди прочего, в Umirov v. Russia (№ 17455/11, §§ 92-100, 18 сентября 2012 года, с последующими ссылками).

43. В последних делах против Российской Федерации, рассмотренных по смыслу статьи 3 в отношении экстрадиции заявителей в Узбекистан и Таджикистан, Суд определил критические элементы, которые следует подвергнуть внимательному изучению (см., среди многих других полномочий, Savriddin Dzhurayev v. Russia,, № 71386/10, ECHR 2013 (выдержки); Kasymakhunov и Abdulkhakov, упомянутые выше; и Iskandarov v. Russia, № 17185/05, 23 сентября 2010 года). Во-первых, он должен быть рассмотреть, представил ли заявитель национальным властям существенные основания полагать, что он столкнулся с реальной угрозой жестокого обращения в стране назначения. Во-вторых, Суд будет расследовать, была ли жалоба должным образом оценена компетентными национальными органами, выполняющими свои процессуальные обязанности в соответствии со статьей 3 Конвенции, и были ли их выводы достаточно подтверждены соответствующим материалом. Наконец, принимая во внимание все основные аспекты дела и имеющуюся соответствующую информацию, Суд будет оценивать наличие реального риска подвергнуться пыткам или обращению, несовместимому со стандартами Конвенции.(i) Наличие существенных оснований полагать, что заявитель столкнулся с реальной угрозой жестокого обращения

44. Прежде всего, Суд повторяет, что в течение более десяти лет, учреждения Организации Объединенных Наций и международные неправительственные организации публиковали тревожные отчеты о ситуации в системе уголовного правосудия в Узбекистане, применении пыток и методах жестокого обращения со стороны правоохранительных органов, тяжелых условиях в местах содержания под стражей, системном преследовании политической оппозиции, и жестоком обращении с определенными религиозными группами.
45. Суд ранее столкнулся с рядом случаев, касающихся принудительного возвращения из России в Узбекистан лиц, обвиняемых узбекскими властями в уголовной, религиозной и политической деятельности (см. последнее, Egamberdiyev v. Russia, № 34742/13, 26 июня 2014 года; Akram Karimov v. Russia, № 62892/12, 28 мая 2014 года; Nizamov and Others v. Russia, №№ 22636/13, 24034/13, 24334/13 и 24528/13, 7 мая 2014 года, с последующими ссылками). Постоянная позиция Суда состояла в том, что лица, чья экстрадиция запрашивается узбекскими властями по обвинению в религиозных или политически мотивированных преступлениях, представляют собой уязвимую группу, которой грозит реальный риск обращения, противоречащего статье 3 Конвенции в случае их передачи в Узбекистан.
46. В настоящем деле, заявитель постоянно подчеркивал в течение всего разбирательства в национальных судах, что он преследовался за религиозный экстремизм и его причастность к вышеупомянутой уязвимой группе. То же самое следовало из документов об экстрадиции, изготовленными запрашивающими властями Узбекистана. Международный розыск и ордер на арест и запрос об экстрадиции, представленные узбекскими властями были ясны, на основании того что он разыскивался в Узбекистане по обвинению в религиозном экстремизме. Эти утверждения, касающиеся его преступного поведения и его характера остались неизменным на протяжении соответствующих производств в Российской Федерации.
47. Уже одного этого факта, взятого в контексте международных докладов о системном жестоком обращении с лицами, обвиняемыми в религиозных и политических преступлениях, было достаточно, чтобы окончательно отнести заявителя к группе лиц с высоким риском жестокого обращения в случае их экстрадиции в Узбекистан.
48. В свете приведенных выше соображений, Суд считает, что российские власти располагали достаточно подтвержденным заявлением о том, что заявитель может столкнуться с реальным риском жестокого обращения в случае возвращения в Узбекистан.

(ii) Обязательство надлежащим образом оценить жалобы о реальном риске жестокого обращения, опираясь на достаточные соответствующие материалы

49. Суд отмечает, во-первых, что, несмотря на подачу заявителем обоснованной жалобы в отношении риска жестокого обращения от рук узбекских правоохранительных органов, 11 декабря 2013 года Генеральная прокуратура санкционировала его экстрадицию в Узбекистан без рассмотрения каких-либо рисков для него, просто ссылаясь на отсутствие «препятствия» для передачи (см. параграф 18 выше). Правительство не представило никаких доказательств, демонстрирующих, что Генеральная прокуратура предприняла какие-либо попытки оценить риски экстрадиции в государства, где, в соответствии с авторитетными международными источниками, применение пыток является обычным делом и регулярно обходятся права на защиту. Кроме того, безусловное доверие Генеральной прокуратуры гарантиям, предоставленным узбекскими властями, расходится с установленной позицией Суда о том, что сами по себе эти заверения не являются достаточными и что национальные власти должны с осторожностью относиться к гарантиям против пыток, данным государством, где пытки являются характерным или постоянным явлением, и чьи гарантии не обеспечивают какого-либо механизма мониторинга (см, среди прочих, Kasymakhunov, упомянутое выше, § 127, и Yuldashev v. Russia, № 1248/09, § 85, 8 июля 2010 года с последующими ссылками). Соответственно, Суд не может сделать вывод, что утверждения заявителя, касающиеся вероятного жестокого с ним обращения от рук узбекских властей были должным образом рассмотрены органами прокуратуры.
50. Во-вторых, Суд считает, что национальные суды также не провели всестороннюю и надлежащую оценку требований заявителя в соответствии со статьей 3 Конвенции. Таким образом, Тюменский областной суд и Верховный суд, в ходе процедуры экстрадиции, отказались рассматривать широкий спектр ссылок на судебную практику Суда, отчеты учреждений ООН и неправительственных организаций о ситуации в Узбекистане и, по-видимому, придают определяющее значение гарантиям узбекских властей, принимая их за чистую монету, не вникая в анализ контекста, в котором они были предоставлены, или делает их детальную оценку против требований Конвенции (параграфы 20 и 22 выше). Суд считает, что трудно согласовать авторитетные указания Верховного Суда судам низшей инстанции в его постановлении № 11 от 14 июня 2012 года проводить тщательный и всеобъемлющий обзор серьезных жалоб о жестоком обращении и ограниченную сферу расследования, принятую им в настоящем деле. Следует напомнить в этой связи, что, даже если национальные суды посчитали аргументы заявителя по существу неубедительными, они должны были отклонить эти аргументы только после тщательного анализа. В материалах дела, имеющихся в распоряжении Суда, ничто не дает оснований полагать, что региональные или верховные суды, имея серьезные основания полагать, что существует реальный риск жестокого обращения, что наглядно подтверждают различные международные источники, удостоили эту жалобу должным и достаточным вниманием.
51. Принимая во внимание вышеизложенное, Суд не убежден, что утверждения заявителя о том, что он мог подвергнуться риску жестокого обращения были должным образом рассмотрены национальными властями. Он должен, соответственно, оценить, существует ли реальный риск того, что заявитель подвергнется обращению, запрещенному статьей 3, если будет экстрадирован в Узбекистан.

(iii) Существование реального риска жестокого обращения

52. Суд имел возможность рассмотреть ряд дел, в которых поднимался вопрос о риске жестокого обращения в случае экстрадиции или депортации в Узбекистан из России или другого государства-члена Совета Европы. Он пришел к выводу, ссылаясь на материалы из различных источников, что общая ситуация в области прав человека в Узбекистане настораживает, что надежные международные материалы продемонстрировали наличие серьезной проблемы жестокого обращения с задержанными, практику пыток в отношении лиц, содержащихся под стражей в милиции, которая описывается как «систематическая» и «неизбирательная», и что нет конкретных доказательств, демонстрирующих какие-либо существенные улучшения в этой области (см. Egamberdiyev; Akram Karimov; Kasymakhunov; Ermakov; Umirov, упомянутые выше; см. также Garayev v. Azerbaijan, № 53688/08, § 71, 10 июня 2010 года; Muminov v. Russia, № 42502/06, §§ 93-96, 11 декабря 2008 года; и Ismoilov and Others v. Russia, № 2947/06, § 121, 24 апреля 2008 года).
53. Что касается личной ситуации заявителя, Суд отмечает, что он был объявлен в розыск узбекскими властями по обвинениям, связанным с его предполагаемой принадлежностью к мусульманскому экстремистскому движению. Эти обвинения являлись основанием для запроса об экстрадиции и ордера на арест, выданного в отношении заявителя. Таким образом, его ситуация ничем не отличается от других мусульман, которые, по причине практики своей религии вне официальных учреждений и принципов, обвиняются в религиозном экстремизме или членстве в запрещенных религиозных организациях и, на этом основании, как отмечалось в докладах и решениях Суда, приведенных выше, находятся в группе повышенного риска жестокого обращения (см., в частности, Ermakov, упомянутое выше, § 203).
54. Суд обязан заметить, что самого по себе существования национальных законов и международных договоров, гарантирующих уважение основных прав не достаточно, чтобы обеспечить адекватную защиту от риска жестокого обращения когда, как в настоящем деле, надежные источники сообщают о применении или (см. Hirsi Jamaa and Others v. Italy [GC], № 27765/09, § 128, ECHR 2012). Кроме того, местные власти, а также Правительство использовали в Суде краткие и неспецифические аргументы при попытке опровергнуть предполагаемый риск жестокого обращения по причине вышеупомянутых соображений.
55. В свете вышеизложенного, Суд считает, что были представлены веские основания полагать, что заявителю будет угрожать реальный риск обращения, запрещенного статьей 3 Конвенции в случае экстрадиции в Узбекистан.
56. Поэтому Суд приходит к выводу, что исполнение решения об экстрадиции, и возвращение заявителя в Узбекистан подвергнет его реальному риску обращения, противоречащего статье 3 Конвенции.

2. Были ли российские власти ответственны за нарушение статьи 3 в связи с исчезновением заявителя

(a) Аргументы сторон

57. Правительство утверждало, что, после получения предписания предварительной меры Суда в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, они предписали Тюменской областной прокуратуре, областному управлению милиции и пограничной службы воздерживаться от каких-либо действий в связи с передачей заявителя в Узбекистан. Узнав об исчезновении заявителя, Следственный комитет возбудил уголовное дело по статье 126.1 Уголовного кодекса Российской Федерации (похищение). Правительство утверждало, что заявителя искали посредством проверки реестров различных больниц, исправительных учреждений, среди бездомных, неопознанных трупов, и в отделениях милиции. В доме заявителя был произведен обыск, его зубную щетку забрали для анализа ДНК. Мобильные операторы предоставили записи разговоров заявителя. Правительство утверждало, что они не владеют информацией о передвижениях заявителя внутри России или пересечении им российской границы.
58. Представитель заявителя утверждал, что его исчезновение было результатом похищения с целью его вынужденной высылки в Узбекистан. Это подтверждал тот факт, что его забрали из его дома государственные служащие (сотрудники ФМС), которые пытались избежать очевидцев и помешать его адвокату преследовать их, и что он не связался со своим адвокатом или родственниками в России, чтобы сообщить им о его местонахождении после того, как его в последний раз видели на территории Тюменской ФМС. Уже 11 марта 2014 года он подготовил письменное заявление, указав, что у него не было никакого намерения уехать в Узбекистан и что он опасался похищения. Представитель отметил, что, не имея при себе паспорта или другого проездного документа, заявитель не мог уехать по своей воле: он не получил узбекский паспорт, а его русский паспорт был аннулирован российскими судами. Представитель подчеркнул, что Правительство не обеспечило каких-либо объяснений исчезновения заявителя либо не ввело в действие правовой механизм, способный предотвратить его насильственное перемещение в Узбекистан. Несмотря на имеющуюся информацию, что его могу отправить в Узбекистан на самолете, следующем в Ташкент, не было принято никаких мер с целью предотвратить происходящее или, по крайней мере, проверить рейс и список пассажиров. Наконец, представитель утверждал, что расследование, проведенное российскими властями по факту исчезновения было неэффективным. Ни его адвокат, ни его жена, ни Суд не были проинформированы о ходе расследования и не получили доступ к его материалам. Не были выполнены некоторые очевидные действия: не допросили сотрудников ФМС и не проверили списки пассажиров. Обыск в доме заявителя и изъятие его зубной щетки мало помогут в установлении его местонахождения.

(b) Оценка Суда

59. Суд отмечает, что доводы сторон поднимать три различных вопросов, а именно (i) выполнили ли власти свои обязательства по защите заявителя от риска обращения, противоречащего статье 3 Конвенции, (ii) провели ли они эффективное расследование по факту исчезновения заявителя, и (iii), должны ли они быть привлечены к ответственности за исчезновение заявителя. Суд рассмотрит каждый из этих вопросов отдельно.

(i) Выполнили ли власти свои обязательства по защите заявителя от риска насильственного перевода в Узбекистан

60. Суд повторяет, что обязательство Договаривающихся Сторон, в соответствии со статьей 1 Конвенции, обеспечить каждому, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в Конвенции, в совокупности со статьей 3 требует от государств принять необходимые меры для обеспечения эффективной защиты уязвимых лиц и предотвращения жестокого обращения, о котором власти знали или должны были знать. Когда власти государства-члена проинформированы о подверженности человека реальной и непосредственной опасности применения пыток и жестокого обращения, при его передаче любым лицом в другое государство, они обязаны, в соответствии с Конвенцией принимать, в рамках своих полномочий, превентивные оперативные меры, как можно было бы разумно ожидать, помогут избежать этого риска (см. Kasymakhunov, упомянутое выше, §§ 134-135, и источники, упомянутые в нем).
61. Как Суд установил в параграфе 47 выше, заявитель принадлежал к группе людей, которые систематически подвергаются жестокому обращению в Узбекистане в связи с их судебным преследованием за религиозно и политически мотивированные преступления. Фактическая картина в случае заявителя похожа на другие дела, в которых Суд установил, что люди, выдача которых была запрошена по аналогичным обвинениям были насильственно переведены из России в Узбекистан или (см., среди прочих, Iskandarov; Abdulkhakov; Savriddin Dzhurayev; и Kasymakhunov, упомянутые выше). Вне всякого сомнения, российские власти были хорошо осведомлены – или должны были быть осведомлены – об этих инцидентах и, в свете своего опыта и знаний, должны были обоснованно принять во внимание, что заявитель столкнулся с аналогичным риском исчезновения и неправильного перевода после освобождения из-под стражи 11 марта 2014 года. Действительно, российские власти были настоятельно предупреждены как Судом, так и Комитетом Министров о повторении подобных инцидентов незаконного перевода из России в государства, не являющиеся участниками Конвенции, в частности Таджикистан и Узбекистан. Суд ссылается в этой связи на пять решений Комитета Министров от 8 марта, 6 июня, 23 сентября, 6 декабря 2012 года и 7 марта 2013 года, касающиеся похищений некоторых заявителей и вынужденных переводов в Узбекистан и Таджикистан (их соответствующие части приведены в Savriddin Dzhurayev, упомянутом выше, §§ 122-126). Каждое из этих решений напомнило российским властям о том, что они были обязаны обеспечить, чтобы подобные инциденты не происходили в будущем, путем введения специальных защитных мер.
62. Принимая во внимание вышеизложенный общий контекст и повторяющийся шаблон исчезновений заявителей при аналогичных обстоятельствах, Суд считает, что российские власти были осведомлены и до и после освобождения заявителя, что он столкнулся с реальной угрозой принудительного перевода в страну, где он может быть подвергнут пыткам или жестокому обращению. Эти обстоятельства, в сочетании с предысторией заявителя, были достаточно тревожными, чтобы служить основанием для особой бдительности властей и потребовать соответствующих мер защиты в ответ на эту особую ситуацию (см. Kasymakhunov, упомянутое выше, § 136).
63. Правительство не сообщило Суду о каких-либо своевременных профилактических мерах, принятых компетентными государственными органами, чтобы предотвратить риск похищения заявителя или насильственного перевода. Принимая во внимание установленный шаблон исчезновений, направления письма в областную прокуратуру, областной управление милиции и пограничную службу, чтобы сообщить им о предписании предварительной меры Суда, а Правительство утверждало, что они так и сделали (см. параграф 57 выше), было явно недостаточно для выполнения обязанности защиты, которую российские власти должны предоставить заявителю. Не похоже, что факс, отравленный представителем заявителя в Федеральную службу безопасности, пограничный контроль и Генеральную прокуратуру, рекомендации им по поводу исчезновения заявителя и его надвигающегося перевода в Узбекистан, вызвало какую-либо быструю и устойчивую реакцию со стороны соответствующих государственных органов (см. параграф 25 выше). Например, нет доказательств того, что руководству аэропорта
было передано какое-либо предупреждение, оповещающее их об особой ситуации заявителя и необходимости защитить его от насильственного перевода в Узбекистан (сравнить с Kasymakhunov, упомянутым выше, § 138).
64. Таким образом, Суд считает, что российские власти не выполнили их позитивного обязательства по защите заявителя от реального и непосредственного риска подвергнуться пыткам и жестокому обращению.

(ii) Провели ли власти эффективное расследование по факту исчезновения заявителя

65. Суд напоминает, что если власти государства-члена были информированы о подверженности лица реальной и непосредственной опасности применения пыток или жестокого обращения, по причине его насильственного перевода в другое государство, они обязаны, в соответствии с Конвенцией, провести эффективное расследование, способное привести к установлению и наказанию виновных (см. Kasymakhunov, упомянутое выше, § 144, и Savriddin Dzhurayev, упомянутое выше, § 190). Чтобы быть эффективным, расследование должно быть как быстрым, так и тщательным. Это означает, что власти всегда должны предпринимать серьезные попытки выяснить, что произошло, и не должны полагаться на поспешные или плохо обоснованные выводы для прекращения расследования или для использования их в качестве основы своих решений. Они должны принимать все разумные, доступные им меры для обеспечения доказательств, касающихся инцидента, в том числе, в частности, показания очевидцев и судебные доказательства (см., источники, упомянутые в Kasymakhunov, § 143).
66. Суд с удовлетворением отмечает, что уголовное расследование
вероятного похищения заявителя было начато без промедления. Он напоминает в этой связи, что открытие уголовного производства является лучшей, если не единственной, процедурой в российской системе уголовного права, которая способна удовлетворить требования Конвенции эффективного расследования. (см. Savriddin Dzhurayev, упомянутое выше, § 193, и Lyapin v. Russia, № 46956/09, §§ 135-137, 24 июля 2014 года).
67. Тем не менее, из аргументов Правительства следует, что с начала расследования мало что было сделано, чтобы установить местонахождение заявителя и установить виновных в его исчезновении. Характер запросов, которые включали звонки в различные реестры пропавших без вести и взятие проб ДНК заявителя указывает, что расследование принимало только рабочую гипотезу о смерти заявителя или похищении его частными лицами. Отсутствует информация о том, что была рассмотрена правдоподобная версия его принудительного перевода в Узбекистан государственными служащими. Как следствие, не были выполнены элементарные и очевидные следственные действия. Следователи не допросили сотрудников Федеральной миграционной службы, которые задержали заявителя, а затем привели его в свои служебные помещения. Не было установлено был ли заявитель увезен из своего дома – как утверждает его адвокат – или из мечети – как следует из ответа прокурора от 20 августа 2014 года –, и какими были правовые основания для задержания заявителя. Следствие не определило и не допросило никого, кто мог бы стать свидетелем его освобождения или, возможно, видел его позже в тот день. Нет признаков того, что были получены и проверены списки пассажиров рейсов в Узбекистан или, что был проведен опрос наземного персонала аэропорта и сотрудников пограничной службы или показаны фотографии заявителя.
68. Принимая во внимание выявленные им выше недостатки следствия, Суд считает, что оно не было ни тщательным, ни достаточно всеобъемлющим, и поэтому не оправдало требований статьи 3 Конвенции.

(iii) Несет ли государство-ответчик ответственность за пассивное или активное участие его служащих в исчезновении заявителя

69. Суд повторяет, что обязанность властей принимать превентивные оперативные меры для защиты человека от риска жестокого обращения это обязательство применения средства, а не достижения результата. Принимая во внимание трудности охраны порядка в современном обществе, непредсказуемость человеческого поведения и оперативный выбор, который необходимо сделать с точки зрения приоритетов и ресурсов, сферу применения позитивного обязательства следует интерпретировать таким образом, чтобы не накладывать на власти нереалистичное или несоразмерное бремя (см., mutatis mutandis, O’Keeffe v. Ireland [GC], № 35810/09, § 144, ECHR 2014 (извлечения)). Кроме того, даже когда Суд установил, что обязательство принимать превентивные меры не было должным образом исполнено, этот вывод сам по себе не является достаточным, чтобы считать, что власти были вовлечены в или несут ответственность за исчезновение заявителя (см. Mamazhonov v. Russia, № 17239/13, § 203, 23 октября 2014 года).
70. Суд отмечает, что с утра 22 июля 2014 года, когда он был задержан, заявитель не был замечен ни в России, ни в Узбекистане, ни где-либо еще. Его местоположение остается неизвестным и на сегодняшний день. Это отличает настоящее дело от тех дел, в которых за исчезновением заявителей в России следовало сообщение об их появлении в запрашивающем государстве, что привело Суд к выводу об очевидной причастности российских властей к трансграничной передаче (см., среди прочих, Iskandarov, §§ 113-115; Adbulkhakov, §§ 125-127; и Savriddin Dzhurayev, § 202, упомянутые выше). Напротив, в недавнем деле Мамажонова, заявителя не видели после его освобождения из-под стражи. В этом случае Суд не нашел никаких признаков причастности российских властей к исчезновению заявителя, поскольку Правительство сумело представить доказательства того, что заявитель покинул следственный изолятор самостоятельно (см. Mamazhonov, упомянутое выше, §§ 205-206).
71. По аналогии с важностью защиты от жестокого обращения, Суд считает, что он должен подвергать утверждения об исчезновении самой тщательной проверке, принимая во внимание не только действия государственных служащих, но также все сопутствующие обстоятельства. Он напоминает, что лица, которые были взяты под стражу, находятся в уязвимом положении и власти обязаны защищать их (см. Salman v. Turkey [GC], № 21986/93, § 99, ECHR 2000 VII). Когда лицо исчезает из-под стражи, на государство возлагается ответственность за его судьбу.
72. То немногое, что известно Суду об обстоятельствах исчезновения заявителя, указывает на то, что ранним утром 22 июля 2014 года он был задержан сотрудниками Федеральной миграционной службы, увезен на их машине и доставлен в их служебные помещения (см. параграфы 23 и 27 выше). Ближайший родственник заявителя утверждал позже в тот же день, что заявитель был освобожден, и то же утверждал надзирающий прокурор в своем ответе представителю заявителя и Правительством в его замечаниях. Тем не менее, в отличие от дела Mamazhonov, нет никаких доказательств его освобождения из-под стражи. Даже если помещения Федеральной миграционной службы не были оборудованы системой видеонаблюдения, как следственный изолятор в деле Mamazhonov, должна была быть предусмотрена возможность идентифицировать лица, которые находились в помещениях в соответствующее время и получить их показания. Как Суд признал выше, не представляется, что подобные меры были приняты.
73. Суд повторяет, что единственно правильный путь для России выполнить свои обязательства в рамках Конвенции в данном деле заключается в том, чтобы обеспечить проведение исчерпывающего расследования инцидента и информировать Суд о его результатах. Явная неспособность Правительства выполнить свои обязательства в этом отношении (см. параграфы 66-68 выше) и приобщить к делу важную информацию и доказательства, вынуждают Суд сделать строгие выводы в пользу позиции представителя заявителя (правило 44С § 1 Регламента Суда). В связи с этим, Суд придает большое значение способу, которым были выполнены официальные запросы, так как власти, по-видимому, не хотят раскрыть правду об обстоятельствах дела (см. Savriddin Dzhurayev, упомянутое выше, § 200, и El-Masri v. the former Yugoslav Republic of Macedonia [GC], № 39630/09, §§ 191-193, ECHR 2012).
74. Суд также считает, что исчезновение заявителя следует рассматривать не как единичное явление, а с учетом многих подобных инцидентов, произошедших в последние годы в России. В ведущем деле Savriddin Dzhurayev, Суд установил, что неоднократные похищения людей и их последующие переводы в страны назначения путем преднамеренного обхода надлежащей правовой процедуры – в частности, в нарушение предварительных мер, предписанных Судом – составило вопиющее пренебрежение к верховенству права и высказал предположение, что некоторые государственные органы разработали практику, нарушающую их обязательства в рамках российского законодательства и Конвенции (см. Savriddin Dzhurayev, упомянутое выше, § 257). Суд призвал российское правительство принять срочные и решительные меры в целях дальнейшего улучшения внутренних средств правовой защиты и предотвращения их незаконного обхода в делах об экстрадиции (там же, § 261).
75. Тем не менее, с 25 апреля 2013 года, когда было принято решение по делу Savriddin Dzhurayev и по 9 сентября 2013 года, когда оно вступило в силу, Суду сообщали о дальнейших случаях исчезновений. Таким образом, 3 декабря 2013 года г-на Азимова, в чьем деле Суд ранее установил, что принудительное возвращение в Таджикистан приведет к нарушению статьи 3 Конвенции (см. Azimov v. Russia, № 67474/11, 18 апреля 2013 года), забрали из центра приема мигрантов пятеро лиц, которые представились сотрудниками милиции. 29 апреля 2014 года г-н Якубов, также бывший заявитель в Суде, чей запланированный перевод в Узбекистан, как было установлено, нарушал статьи 3 (см. Yakubov v. Russia, № 7265/10, 8 ноября 2011 года), был перехвачен милицией по дороге на собеседование в российский офис УВКБ ООН и помещен в фургон без опознавательных знаков. Наконец, в ночь на 22 июля 2014 года г-н Исаков бесследно исчез; в его более ранней жалобе Суд также постановил, что его экстрадиция в Узбекистан будет нарушением статьи 3 (см. Abdulazhon Isakov v. Russia, № 14049/08, 8 июля 2010 года). В связи с исчезновением г-на Якубова, Комитет Министров с озабоченностью отметил, что данный инцидент ставит под сомнение надежность защитных механизмов, созданных российскими властями и что ничего не было известно о каком-либо прогрессе в расследовании предыдущих подобных инцидентов (см. параграф 36 выше).
76. Принимая во внимание тот факт, что заявителя в последний раз видели под стражей государственных органов, и сложившуюся систематическую модель исчезновений лиц, находящихся под защитой государства, Суд полагает, что российские власти несут бремя доказывания, чтобы показать, что исчезновение заявителя не было связано с пассивным или активным участием государственных служащих. Тем не менее, они не выполнили бремя доказывания и их утверждение об освобождении заявителя невозможно проверить вследствие серьезных недостатков внутреннего расследования и его ограниченного объема. Суд, соответственно, считает, что государство-ответчик должно быть привлечено к ответственности за исчезновение заявителя.
77. Была нарушена статья 3 Конвенции.

II. Заявленное нарушение статьи 13 конвенции, в совокупности со статьей 3

78. Заявитель утверждал, по смыслу статьи 13 Конвенции, что ему не были доступны никакие эффективные средства правовой защиты в отношении его утверждений о риске подвергнуться жестокому обращению в случае его возвращения в Узбекистан. Статья 13 гласит:
«Каждый, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе, даже если это нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве.»
79. Суд считает, что суть жалобы заявителя по смыслу статьи 13,
которую он считает приемлемой, заключается в том, что местные власти не провели тщательное изучение риска жестокого обращения, с которым заявитель столкнется в случае его экстрадиции в Узбекистан. Суд уже рассматривал этот аргумент в контексте статьи 3 Конвенции. Принимая во внимание свои вышеизложенные выводы, Суд не считает необходимым рассматривать эту жалобу отдельно по существу (см., аналогичный подход, Azimov, упомянутое выше, § 145).

III. Заявленное нарушение статьи 5 конвенции

80. Заявитель жаловался, что его содержание под стражей после 30 декабря 2013 года нарушало статью 5 § 1 (f) Конвенции. Кроме того, он жаловался, в соответствии со статьей 5 § 4 Конвенции, что он не смог добиться судебного пересмотра своего содержания под стражей. Соответствующие части статьи 5 предусматривают следующее:
«1. Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом:
…
(f) законное задержание или заключение под стражу лица с целью предотвращения его незаконного въезда в страну или лица, против которого принимаются меры по его высылке или выдаче.
…
4. Каждый, кто лишен свободы в результате ареста или заключения под стражу, имеет право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения под стражу и на освобождение, если его заключение под стражу признано судом незаконным. …»

A. Приемлемость

81. Суд отмечает, что эта жалоба не является явно необоснованной по смыслу статьи 35 § 3 (а) Конвенции. Он также отмечает, что она не является неприемлемой по любым другим основаниям. Поэтому она должна быть объявлена приемлемой.

B. Существо дела

1. Аргументы сторон

82. Правительство признало, что, после первоначального шестимесячного периода, содержание заявителя под стражей после 30 декабря 2013 года являлось нарушением статьи 5 § 1 Конвенции. Однако они утверждали, что, поскольку заявитель был в состоянии принять участие в слушаниях о содержании под стражей и сделать устные заявления в Суде, не было никакого нарушения статьи 5 § 4.
83. Заявитель утверждал, что его содержание под стражей после 30 декабря 2013 года было незаконным. Он также утверждал, что национальные суды должны были эффективно рассмотреть его аргументы ,чтобы выполнить требования статьи 5 § 4. Тем не менее, ни Тюменский областной суд 13 февраля 2014 года, ни Калининский районный суд 21 февраля 2014 года не рассмотрели суть его жалобы. Как следствие, он был освобожден от незаконного содержания под стражей только 11 марта 2014 года.

2. Соблюдение статьи 5 § 1 Конвенции

84. Суд отмечает, что экстрадиция заявителя была утверждена в отношении преступлений, которые, в соответствии с российским законодательством, были классифицированы как преступления средней тяжести. В подобных обстоятельствах, максимальный установленный законом срок содержания под стражей длится шесть месяцев (см. параграф 30 выше) и истек, в случае заявителя, 30 декабря 2013 года. Его содержание под стражей после этой даты перестало быть законным, в порядке национального законодательства. Областной суд в своем решении от 11 марта 2014 года, и Правительство в своих аргументах в Суде признали его незаконный характер.
85. Таким образом, была нарушена статья 5 § 1 Конвенции в отношении содержания заявителя под стражей после 30 декабря 2013 года.

3. Соблюдение статьи 5 § 4 Конвенции

86. Суд повторяет, что статья 5 § 4 Конвенции дает право задержанным лицам начинать судебное разбирательство о рассмотрении соблюдения процессуальных и материальных условий, необходимых для «законности» лишения их свободы. Хотя статья 5 § 4 не обязывает суд, рассматривающий запрос об освобождении, изучать каждый довод, содержащийся в аргументах задержанных, его гарантии будут лишены своей сути, если суд сможет трактовать как незначительные, или игнорировать, конкретные факты, на которые ссылаются задержанные, которые могли бы поставить под сомнение существование условий, необходимых для «законности», в значении Конвенции, лишения их свободы (см. A. and Others v. the United Kingdom [GC], № 3455/05, § 202, 19 февраля 2009 года, и Nikolova v. Bulgaria [GC], № 31195/96, § 61, ECHR 1999 II). Кроме того, статья 5 § 4 Конвенции, гарантирующая задержанным лицам право начать разбирательство, чтобы оспорить законность их содержания под стражей, также провозглашает их право, после начала такого разбирательства, на «быстрое» судебное решение о законности содержания под стражей. Ранее Суд признал задержки на 36, 29 и 26 дней несовместимыми со статьей 5 § 4 (см. Mamedova v. Russia, № 7064/05, § 96, 1 июня 2006 года).
87. Заявитель неоднократно утверждал, что его содержание под стражей перестало быть законным после истечения первоначального шестимесячного срока, и в своей апелляции в областном суде и во время нового слушания в районном суде (см. параграфы 19 и 21 выше). Этот аргумент был, бесспорно, необходимым условием для определения законности лишения его свободы в период после 30 декабря 2013 года. Тем не менее, оба суда посчитали аргумент неуместным и игнорировали его в своих решениях. Областной суд сначала рассмотрел жалобу заявителя по существу и постановил освободить его только 11 марта 2014 года, через семьдесят дней после того, как его содержание под стражей перестало быть законным. Отсюда следует, что сфера применения судебного пересмотра была явно недостаточной и что разбирательство не было «безотлагательным» по смыслу статьи 5 § 4 Конвенции.
88. Таким образом, была нарушена статья 5 § 4 Конвенции.

IV. Предполагаемое нарушение права на индивидуальную жалобу в соответствии со статьей 34 конвенции

89. Представители заявителя утверждали, что его исчезновение и, возможно, незаконная высылка из России, неспособность российских властей ввести в действие необходимые защитные меры, и отсутствие эффективного расследования этого дела являлось нарушением предварительной меры, предписанной Судом в соответствии с правилом 39. Эти утверждения, сосредоточенные в основном на нарушении права на индивидуальную жалобу, должны быть рассмотрены в соответствии со статьей 34 Конвенции, которая гласит:
«Суд может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц, которые утверждают, что явились жертвами нарушения одной из Высоких Договаривающихся Сторон их прав, признанных в настоящей Конвенции или в Протоколах к ней. Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются никоим образом не препятствовать эффективному осуществлению этого права.»
90. Правило 39 Регламента Суда гласит:
«1. По просьбе стороны в деле или любого другого заинтересованного лица, или по своей инициативе Палата или, в соответствующих случаях, ее Председатель может указать сторонам на предварительные меры, которые, по мнению Палаты, следует принять в интересах сторон или надлежащего осуществления проводимого расследования.
2. Уведомление о таких мерах направляется Комитету министров.
3. Палата может запросить у сторон информацию по любому вопросу, связанному с выполнением любой указанной предварительной меры.»
91. Суд повторяет, что, в силу статьи 34 Конвенции, Договаривающиеся Государства обязуются воздерживаться от любых действий или бездействия, которые могут препятствовать эффективному осуществлению права на подачу индивидуальной жалобы, которое, как неоднократно подтверждалось, является краеугольным камнем системы Конвенции. В соответствии с устоявшейся судебной практикой Суда, отказ государства-ответчика соблюдать предварительные меры влечет за собой нарушение этого права (см. Mamatkulov and Askarov v. Turkey [GC], №№ 46827/99 и 46951/99, §§ 102 и 125, ECHR 2005 I, и Abdulkhakov, упомянутое выше, § 222). Суд не считает необходимым еще раз подробно рассказывать о важности предварительных мер в системе Конвенции и их исключительном характере, призывающем к максимальному сотрудничеству государства, так как эти принципы хорошо известны.
92. Суд считает настораживающим то, что поведение российских властей, кажется, следует тому же шаблону, а именно, несоблюдение предварительной меры, предписанной в соответствии с правилом 39 Регламента Суда в отношении заявителей, преследуемых в Узбекистане и Таджикистане в связи с экстремистскими или террористическими обвинениями (см. Kasymakhunov, §§ 183-189, и Savriddin Dzhurayev, §§ 216-219, упомянутые выше). В таких обстоятельствах, Суд рассмотрит предыдущие суждения, позицию Комитета Министров, и беспрецедентный и повторяющийся характер подобных инцидентов как решающий контекстуальный фактор в настоящем анализе (см. Mamazhonov, упомянутое выше, § 215).
93. Правительство, по их мнению, полностью выполнило свои обязательств в соответствии с правилом 39 Регламента Суда и статьей 34 Конвенции, путем информирования соответствующих правоохранительных органов о предписанной мере и воздержанию от высылки заявителя в Узбекистан. Суд не разделяет эту точку зрения.
94. Как Суд установил выше, российские власти ни ввели в действие защитные меры, способные предотвратить исчезновение заявителя и возможную передачу в Узбекистан, ни расследовали надлежащим образом эту возможность (см. параграфы 66-68 выше). Эти выводы, рассмотренные на фоне повторяющихся нарушений в делах об экстрадиции в отношении России, заставили Суд прийти к выводу, что российские власти не выполнили предписанную предварительную меру, действуя без необходимой и требуемой тщательности (сравнить Mamazhonov, упомянутое выше, § 217).
95. Очевидно, исчезновение заявителя создает сложное положение, в результате чего он был лишен защиты, предоставляемой механизмом Конвенции и лишен возможности участвовать в разбирательстве в Суде, и ставит под вопрос исполнение решения, если оно станет окончательным.
96. Следовательно, Суд приходит к выводу, что Россия пренебрегла предварительной мерой, предписанной Судом в настоящем деле, в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, и поэтому не выполнила своих обязательств в соответствии со статьей 34 Конвенции.

V.  Правило 39 регламента суда

97. В соответствии со статьей 44 § 2 Конвенции, настоящее решение не станет окончательным, пока (а) стороны не заявляют, что они будут просить о передаче дела в Большую Палату; или (b) по истечении трех месяцев с даты вынесения постановления не поступило обращения о передаче дела в Большую Палату; или (с) Коллегия Большой Палаты отклоняет обращение о передаче дела согласно статье 43 Конвенции.
98. Местонахождение заявителя до сих пор неизвестно, но он по-прежнему подлежит экстрадиции в соответствии с окончательными решениями российских судов по этому делу. Принимая во внимание выводы о том, что заявитель столкнется с серьезным риском подвергнуться пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению в Узбекистане, в интересах надлежащего проведения разбирательства, Суд считает необходимым оставить в силе применение ранее меры, предписанной в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, до тех пор, пока настоящее решение не станет окончательным, или до дальнейшего распоряжения.

VI. Применение статьи 41 ковенции

99. Статья 41 Конвенции предусматривает:
«Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне.»

A. Компенсация вреда

100. Заявитель потребовал выплатить ему 30 000 евро (EUR) в качестве компенсации нематериального вреда
101. Правительство считает, что установление факта нарушения будет являться достаточно справедливой компенсацией.
102. Принимая во внимание характер установленных нарушений статьи 3 Конвенции и конкретные факты данного дела, и действуя на справедливой основе, Суд присуждает заявителю 7500 евро в качестве компенсации нематериального вреда, плюс любой налог, которым она может облагаться.

B. Компенсация расходов и издержек

103. Заявитель также потребовал выплатить ему 7600 евро в качестве компенсации расходов и издержек, понесенных им в ходе разбирательства об экстрадиции в национальных судах и 8000 евро в качестве компенсации расходов и издержек, понесенных в Суде.
104. Правительство утверждало, что заявитель не представил соглашение о юридических услугах или каких-либо квитанций об оплате.
105. В соответствии с прецедентным правом Суда, заявитель имеет право на компенсацию всех расходов и издержек только в той мере, как это было показано, что они действительно и обязательно были понесены и являются разумными по размеру. Принимая во внимание документы в своем распоряжении и критерии выше, Суд считает разумным присудить 5000 евро в качестве компенсации расходов и издержек, понесенных в национальных судах и 5000 евро для компенсации расходов, понесенных в Суде, плюс любой налог, который может быть наложен на эту сумму, подлежащие зачислению на банковский счет заявителя.

C. Пеня

106. Суд считает разумным, что пеня должна быть основана на предельной кредитной ставке Европейского центрального банка с добавлением трех процентных пунктов.

VII. Применение статьи 46 конвенции

107. Соответствующая часть статьи 46 Конвенции гласит:
Статья 46. Обязательная сила и исполнение постановлений
«1. Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются исполнять окончательные постановления Суда по любому делу, в котором они выступают сторонами.
2. Окончательное постановление Суда направляется Комитету министров, который осуществляет надзор за его исполнением. …»
108. Суд отмечает, что данное дело раскрыло ряд нарушений одного из основных прав, закрепленных в статье 3 Конвенции, игнорирование предварительной меры в соответствии с правилом 39 Регламента Суда, и вмешательство в право подать индивидуальную жалобу в соответствии со статьей 34 Конвенции. Кроме того, Суд повторяет, что местонахождение заявителя до сих пор неизвестно, и что нет признаков какого-либо прогресса в расследовании исчезновения.
109. Принимая во внимание вышеизложенные соображения и трудную ситуации, в результате которой заявитель в настоящее время лишен защиты, предоставляемой механизмом Конвенции, и рассматривая обязательную силу и исполнение настоящего постановления, Суд вынужден рассмотреть некоторые аспекты данного дела в соответствии со статьей 46 Конвенции.

A. Выплата заявителю справедливой компенсации

110. В связи с тем, что местонахождение заявителя до сих пор неизвестно, Суд рассматривает условия выплаты справедливой компенсации. Суд уже сталкивался с подобными ситуациями с участием заявителей, которые оказывались недоступны после высылки их из государства-ответчика. В некоторых из этих случаев, он указал, что государство-ответчик должно обеспечить выплату справедливой компенсации путем содействия в установлении контактов между заявителями, их представителями и Комитетом Министров (см. Muminov v. Russia (справедливая компенсация), № 42502/06, § 19 и пункт (c) резолютивной части, 4 ноября 2010 года, и Kamaliyevy v. Russia (справедливая компенсация), № 52812/07, § 14 и пункт 1(c) резолютивной части, 28 июня 2011 года). В других делах Суд постановил выплатить присужденные суммы представителям заявителей по доверенности в интересах заявителя
(см. Hirsi Jamaa, упомянутое выше, § 215, и пункт 12 постановляющей части, ECHR 2012; Labsi v. Slovakia, № 33809/08, § 155 и пункт 6 резолютивной части, 15 мая 2012 года; Savriddin Dzhurayev упомянутое выше, § 251 и пункт 6 резолютивной части).
111. Обращаясь к настоящему делу, Суд отмечает, что после исчезновения заявителя, не было никакого контакта между ним и его представителем в Суде или его ближайшими родственниками. В связи с этим, Суд считает приемлемым, чтобы сумма, присужденная ему в качестве справедливой компенсации была выплачена по доверенности его представителю, г-же Ермолаевой, пока не может быть исполнена выплата заявителю.

B. Индивидуальные меры по исправлению положения в отношении заявителя

112. Суд считает, однако, что обязательство соблюдать настоящее решение не может ограничиваться выплатой денежной компенсации, в соответствии со статьей 41, которая предназначена только для компенсации тех последствий нарушения, которые не могут быть устранены (см. Scozzari and Giunta v. Italy [GC], №№ 39221/98 и 41963/98, § 250, ECHR 2000 VIII).
113. Суд повторяет, что главной целью отдельных мер, которые будут приняты в ответ на решение, является достижение restitutio in integrum, то есть, положить конец нарушению Конвенции и компенсировать его последствия таким образом, чтобы восстановить, насколько это возможно, положение, существовавшее до нарушения (см. Papamichalopoulos and Others v. Greece (статья 50), 31 октября 1995 года, § 34, Series A, № 330-В).
114. Хотя Комитет Министров должен контролировать, на основе информации, предоставленной государством-ответчиком, принятие отдельных возможных, своевременных, надлежащих и достаточных мер, Суд считает необходимым для Российской Федерации провести тщательное уголовное расследование по факту исчезновения заявителя и принять все дальнейшие меры рамках своей компетенции для того, чтобы положить конец установленным нарушениям и компенсировать их последствия.

C. Общие меры предотвращения подобных нарушений

115. В отношении общих мер, Суд повторяет, что в деле Savriddin Dzhurayev (упомянутое выше, §§ 256-64) он заявил, что решающие общие меры, способные решать периодически возникающие проблемы аналогичных случаях должны быть приняты незамедлительно, в том числе «дальнейшее совершенствование внутренних средств правовой защиты в делах о выдаче и высылке, обеспечение законности любого действия государства в этой области, эффективная защита потенциальных жертв в соответствии с предварительными мерами, предписанными Судом и эффективное расследование всех нарушений таких мер или аналогичных противоправных действий» (там же, § 258).
116. Суд хорошо осведомлен о правовых, административных, практических проблемах и проблемах безопасности, осложняющих исполнение его решений, и, следовательно, не считает целесообразным развивать какой-либо дальнейший подход, ранее использованный в деле Savriddin Dzhurayev (упомянутое выше).
117. Тем не менее, с учетом настоящего дела Суд повторяет, что в деле Savriddin Dzhurayev он с одобрением отметил «недавнее значительное развитие отечественной юриспруденции, проведенное Верховным Судом Российской Федерации в его постановлении № 11 от 14 июня 2012 года» (упомянутое выше, § 259). Постановление считалось инструментом, позволяющим судебной системе избежать таких недостатков, какие критикуются в этом решении, и в дальнейшем развивать возникающее внутреннее прецедентное право, которые непосредственно применяет требования Конвенции путем судебной практики. Поэтому Суд поддерживает свое мнение относительно того, что истинное и строгое применение этого решения во всех российских судах способно улучшить внутренние средства правовой защиты в делах о выдаче и высылке.

ПО ЭТИМ ОСНОВАНИЯМ СУД ЕДИНОГЛАСНО

1. Объявляет жалобу приемлемой;

2. Постановляет, что была нарушена статья 3 Конвенции в связи с подверганием заявителя реальной и непосредственной опасности применения пыток и жестокого обращения, путем санкционирования его экстрадиции в Узбекистан;

3. Постановляет, что была нарушена статья 3 Конвенции в связи с ответственностью российских властей за исчезновение заявителя и их неспособности провести эффективное расследование инцидента;

4. Постановляет, что нет необходимости рассматривать жалобу по смыслу 13 Конвенции;

5. Постановляет, что была нарушена статья 5 § 1 Конвенции в связи с содержанием заявителя под стражей после 30 декабря 2013 года;

6. Постановляет, что была нарушена статья 5 § 4 Конвенции;

7. Постановляет, что государство-ответчик не выполнило свои обязательства в соответствии со статьей 34 Конвенции;

8. Постановляет продолжать указать Правительству, что является желательным в интересах надлежащего ведения разбирательства для поддержания применение ранее предписанной меры в соответствии с правилом 39 Регламента Суда до тех пор, пока настоящее решение не станет окончательным, или до дальнейшего распоряжения;
9. Постановляет
(a) что государство-ответчик должно выплатить первому заявителю в течение трех месяцев с даты, когда это решение станет окончательным в соответствии со статьей 44 § 2 Конвенции следующие суммы, переведенные в валюту государства-ответчика по курсу, действующему на день выплаты:
(i) 7 500 евро (семь тысяч пятьсот евро) в качестве компенсации нематериального вреда, плюс любой налог, который может быть начислен на эту сумму, по доверенности в интересах заявителя его представителю г-же Ермолаевой до тех пор, пока не может быть исполнена выплата заявителю;
(ii) 10 000 евро (десять тысяч евро) в качестве компенсации расходов и издержек, с добавлением любых налогов, которые могут быть взысканы с заявителя, которые включают в себя 5000 евро (пять тысяч евро), выплачиваемые на банковский счет г-на Храмова и 5 000 евро (пять тысяч евро) выплачиваемые на банковский счет г-жи Ермолаевой;
(b) с момента истечения вышеупомянутых трех месяцев до выплаты, на вышеуказанную сумму начисляется пеня, равная предельной кредитной ставке Европейского центрального банка в период с добавлением трех процентных пунктов;

10. Отклоняет остальные требования заявителя о справедливой компенсации.
Составлено на английском языке и объявлено в письменном виде 21 мая 2015 года в соответствии с правилом 77 §§ 2 и 3 Регламента Суда.

Søren Nielsen                                                                                                               Isabelle Berro
Секретарь                                                                                                                    Председатель